— Невозможно! — возмутился де Бопре. — Это слишком похоже на сказку, чудовищную сказку.
— Послушайте же! — не унимался его милость. — Я нахожу Леони на улице Парижа. Прекрасно. Я привожу ее к себе в дом и наряжаю пажом. Новоявленный паж повсюду сопровождает меня, мозоля Сен-Виру глаза, то и дело прохаживаясь перед высокородным носом графа. И этот нос почуял неладное, святой отец. Что вы скажете на это? Слушайте дальше! Я беру Леона с собой в Версаль, где в данный момент пребывает мадам де Сен-Вир. Если вы хотите выведать какую-нибудь тайну, обратитесь к женщине, месье. Мадам де Сен-Вир разволновалась сверх всякой меры. Она глаз не могла отвести от лица Леона. День спустя я получаю от одного из приспешников Сен-Вира предложение продать пажа. Теперь вы понимаете? Сен-Вир не решается самолично вмешиваться в это дело. Почему? Пусть Леони — его незаконнорожденный ребенок, в этом случае было бы естественно явиться ко мне и прямо рассказать обо всем. Если, конечно, граф жаждет вырвать свое невинное дитя из когтистых лап того, кого именуют Дьяволом. Но любезный Сен-Вир и не думает так поступать. Леони — его законная дочь, и он вне себя от страха. Он боится, что я смогу доказать притязания девушки. Замечу, святой отец, мы с графом не самые близкие друзья. Он опасается меня и потому не осмеливается на решительный шаг. Ведь в этом случае я могу наткнуться на доказательства, о которых ему ничего не известно. Правда, может статься, он не вполне уверен, знаю ли я истину. Но я так не думаю. Я, отец мой, снискал себе репутацию необычайно проницательного человека. Отчасти поэтому мне дали столь приятственное прозвище. — Эйвон улыбнулся. — Я обязан знать все, отец мой. Таково уж мое предназначение в высшем свете. Довольно забавная роль. Но вернемся к нашей теме. Нетрудно догадаться, что граф де Сен-Вир оказался в весьма затруднительном положении.
Кюре отошел к окну.
— Но, сударь, это же чудовищно!
— Разумеется. Я надеялся, что у вас имеется какой-нибудь документ, который подтвердит мою уверенность.
Де Бопре покачал головой.
— Ничего. После вспышки чумы я вместе с Жаном просмотрел все бумаги, имевшиеся в доме Боннаров.
— Значит, Сен-Вир умнее, чем я предполагал. Так вы говорите, ничего? Похоже, партию придется разыграть крайне аккуратно.
Де Бопре его не слушал.
— Так вот что, должно быть, пыталась мадам Боннар сказать мне перед смертью, — задумчиво прошептал он.
— Что она сказала, mon père?
— Совсем немного! "Mon père… écoutez donc… Leonie n'est pas… je ne peux plus!"[30] Вот и все. С этими словами она и покинула наш бренный мир.
— Жаль. Но Сен-Вир может испугаться и решить, что бедная женщина сделала письменное признание. Интересно, а знает ли граф о смерти Боннара? Месье де Бопре, если Сен-Вир под каким-нибудь предлогом явится сюда, дайте ему понять, будто я увез от вас некий документ. Правда, я не думаю, что такое возможно. Вполне вероятно, Сен-Вир намеренно потерял следы Боннаров. — Эйвон встал и поклонился. — Прошу меня извинить за неожиданный визит, отец мой.
Кюре положил ему руку на плечо.
— Что вы намерены предпринять, сын мой?
— Если я окажусь прав, то сделаю все, чтобы вернуть Леони ее законное имя. Не могу и представить себе благодарность ее близких! Если не… — Его милость замолчал. — Об этом я пока не думал. Но можете быть уверены, я обеспечу будущее Леони. Сейчас же ей надо научиться быть девушкой. А потом посмотрим.
Кюре пристально смотрел на его милость.
— Сын мой, я вам доверяю.
— Вы меня смущаете, отец мой. Но на этот раз мне и в самом деле можно доверять. Когда-нибудь я привезу к вам малышку.
Они вместе вышли из комнаты и остановились в маленькой прихожей.
— Она знает, сударь?
Эйвон улыбнулся.
— Отец мой, я слишком стар, чтобы вверять свои тайны женщинам. Дитя ничего не знает.
— Бедняжка! Как она теперь выглядит?
Глаза его милости весело блеснули.
— Сущий чертенок, святой отец, с характером Сен-Вира и неосознанной наглостью. Насколько я могу судить, она многое повидала и временами бывает цинична, что меня от души забавляет. Леони то не по годам мудра, то невинна как младенец. То это столетняя старуха, то малое дитя. Как, впрочем, и все женщины.
Они подошли к садовой калитке, и Эйвон сделал знак мальчику, державшему его лошадь.
Лицо священника прояснилось.
— Сын мой, в ваших словах я улавливаю большое чувство. Вы говорите как человек, который хорошо понимает эту девочку.
— Я считаю себя знатоком женского пола, отец мой.
— Возможно. Но вы когда-нибудь испытывали к женщине чувство, подобное тому, что вы испытываете к этому… чертенку?
— Для меня она скорее мальчик, чем девушка. Но вы правы, я испытываю к ней глубокую нежность. Видите ли, я никогда не имел дела с детьми, а Леони — сущее дитя, к тому же она предана мне. Я же в глазах этого невинного создания самый настоящий герой.
— Надеюсь, вы навсегда останетесь в ее глазах героем. Будьте добры к бедной девочке, прошу вас.
Эйвон поклонился кюре, затем почтительно и в то же время с некоторой иронией поцеловал ему руку.
— Как только я почувствую, что больше не могу представать перед Леони в обличье героя, я отошлю ее к вам. Но я все-таки сделаю дитя своей воспитанницей.
— Решено, — де Бопре негромко рассмеялся. — Отныне я с вами. Вы будете заботиться о малышке и, быть может, сумеете вернуть ей законное имя. Adieu, mon fils[31].
Эйвон вскочил на лошадь, бросил мальчику луидор и еще раз поклонился кюре.
— Благодарю вас, отец мой. Похоже, на этот раз дьявол и священник прекрасно поладили.
— Или же вас просто наградили неправильным прозвищем, — с улыбкой произнес де Бопре.
— Не думаю! Мои друзья неплохо меня знают. Adieu, mon père! — Его милость нахлобучил шляпу и галопом поскакал в ту сторону, откуда прибыл полчаса назад.
Мальчик, сжимая в руке луидор, со всех ног побежал к матери.
— Maman, maman! Это был дьявол!
Глава VIII
Хью Давенант изумлен
Спустя неделю после отъезда Эйвона в Сомюр Хью Давенант сидел в библиотеке и безуспешно пытался развлечь Леона игрой в шахматы.
— Я хотел бы сыграть в карты, если вы не возражаете, сударь, — вежливо попросил Леон после того, как на свет была извлечена шахматная доска.
— В карты? — изумился Хью.
— Или в кости, сударь. Только у меня нет денег.
— Будем играть в шахматы, — твердо сказал Давенант, расставляя фигуры из слоновой кости.
— Хорошо, сударь. — В глубине души Леон счел Давенанта не совсем нормальным, но раз этот странный господин пожелал сыграть в шахматы, следует оказать ему такое одолжение. — Как вы думаете, Монсеньор скоро вернется? — спросил он, уныло разглядывая шахматную доску. — Я беру вашего слона. — К удивлению Хью мальчик и в самом деле это сделал. — Небольшая ловушка, — радостно объяснил паж. — А теперь шах.
— Вижу. Что-то я становлюсь невнимательным. Да, полагаю, Монсеньор скоро вернется. Можешь, дитя мое, распрощаться с ладьей.
— Я так и думал. А теперь я пойду пешкой!
— Много шума из ничего, petit. Где ты научился играть в шахматы? Шах!
Леон с прежним унылым видом двинул в стан врага одного из коней.
— Я забыл, сударь.
Хью внимательно посмотрел на мальчика.
— У тебя на удивление короткая память, ты не находишь, друг мой?
Леон бросил на него взгляд из-под длинных ресниц.
— Да, сударь. Очень прискорбное обстоятельство. А теперь я лишу вас ферзя. Вы невнимательны, сударь.
— Разве? Ты на редкость отчаянный игрок.
— Я люблю азарт. Это правда, месье, что вы на следующей неделе покидаете нас?
Хью с улыбкой отметил это собственническое "нас".
— Правда. У меня дела в Лионе.
Рука Леона в нерешительности зависла над доской.
— Я никогда там не был, — пробормотал он.
— У тебя еще есть время.
— Но я не желаю туда ехать, — Леон хищно взглянул на одинокую пешку. — Я слышал, что Лион — это город отвратительных запахов и неприятных людей.
— И именно поэтому ты туда не поедешь? Что ж, может быть, это и мудро. Что там такое? — Хью поднял голову и прислушался.
Снаружи поднялась какая-то суматоха, затем лакей распахнул дверь библиотеки, и в комнату стремительно вошел герцог. Столик, шахматная доска и фигуры мигом оказались на полу. Леон порывисто вскочил и почти бросился к ногам Эйвона, начисто забыв про условности и хорошие манеры.
— Монсеньор, Монсеньор!
Эйвон встретился глазами с Давенантом.
— Похоже, ты сошел с ума, дитя мое! Леон, я настоятельно прошу тебя успокоиться.
Паж в последний раз поцеловал руку его милости и неохотно поднялся на ноги.
— О, Монсеньор, я был так несчастен!
— Никогда не подозревал мистера Давенанта в жестоком обращении с детьми, — с усмешкой заметил его милость. — Как дела, Хью? — Он подошел к другу и кончиками пальцев коснулся протянутой руки Давенанта. — Леон, если ты уж так рад меня видеть, то будь добр, подбери шахматы. — Эйвон устало приблизился к камину.
