И что ты на это?
Так что воеводские взбешены уже не на шутку, потому что у них пропадает последняя возможность отправиться в отпуск в августе, так как до конца июля они эту загадку не решат, тем более, что у них не осталось и целого часа. Зато Микруты и наш дачный поселок переживают истинную осаду, причем из-за того, что все надеются на очередное убийство. Якобы, зятья привозят сюда своих тещ, так как разошлись слухи, будто бы в Микрутах действует серийный убийца.
Кубацкий же, моя дорогая, в данный момент сделался важным типом, мог бы даже на пляже выступать в роли медведя из Закопане. Девушки с ним охотно фотографируются, ведь он же мафиози, контрабандист, насильник и серийный убийца. На его дискотеку народ валит толпами, и чтобы в нее попасть, нужно ожидать в длинной очереди. Никто даже не говорит, что идет на дискотеку — все идут к Кубацкому.
А звучит это так, как будто бы идут к Джеку Потрошителю.
Тем временем у священника трудности с тем, чтобы найти нового органиста.
Никто не желает занимать место Порембы ни за какие деньги, что я еще как-то понимаю, поскольку ксёндз за музыкальное сопровождение месс никаких денег и не предлагает.
Так что я пока что ожидаю, когда же выпустят Янека, и настроение у меня вполне даже ничего.
С удовлетворенным приветом,
Олька.
* * *
Вот видишь, как мало иногда нужно человеку для счастья? — во всяком случае, для удовлетворения, которое является чувством более скромным по сравнению со счастьем? Достаточно иметь труп органиста.
Янека и так выпустили бы, а вот человека жаль.
Ты всегда была эгоисткой.
Ладно уж, чего там говорить, друзей не выбирают.
Выходит, следствие еще не закончено?
И что я должна тебе ответить? Ты и словом не упомянула, чтобы мои неприятности с налоговой тебя хоть как-то тронули.
Вот эгоистка — и все.
Ну тогда я тебе о них — то есть, о тех моих финансовых неприятностях — расскажу. А было это так:
Два года назад скончалась моя мать-старушка, которой я лет двадцать назад купила приватизированную квартиру в Катовицах, потому что, как тебе известно, родом я из Силезии. Тогда пришлось потратиться, но покой дороже. Ага, в общем, два года назад мать мне ту квартиру завещала, ибо кому, холера ясна, она могла ее завещать, если не купившей ей эту же квартирку дочке? А потом умерла. Ну, я ее похоронила. Про квартиру из головы совершенно вышибло, точнее, я подумала, да пускай себе стоит, кушать не просит, всегда пригодится, когда буду на родине. И вот тут, совершенно неожиданно получаю, это через два года, врубись, напоминание из Налогового управления в Катовицах, что я не заполнила какую-то там имущественную декларацию в связи с этим наследством, и что мне следует ее заполнить.
Ладно, заношу я им эту декларацию, считая, что на этом и конец, но где там. Бабулька в приемном окошке с удовлетворением сообщает мне, что, раз я не заполнила декларацию в срок, то мне придется капнуть денежку в счет налога на наследство за эту вот мою квартирку.
Как, блин, еще налог, думаю я себе. Ведь будучи дочкой, никаких налогов на наследство от собственной родительницы платить я не должна. И тут узнаю, что, абсолютно верно, не должна была бы, если бы заполнила тот бланк в срок.
Ну, ты понимаешь, тут меня чуть кондрашка на месте не хватила. Я пошла наверх, в Управление теперь уже с большой буквы, и объясняю им все там, наверху. А мне там говорят, что это, собственно, не их дело, потому что деньги с того налога идут президенту[55] города, и ему решать, в качестве их распорядителя, что делать с отсутствием упомянутых средств от меня.
Тут во мне загорелся огонек надежды.
И я написала президенту прошение, ты врубаешься — прошение, аннулировать необходимость выплаты той самой суммы с процентами за два года, сославшись при том на прошлые, зато задокументированные заслуги перед столицей своего региона. К письму я приложила заверенные ксерокопии различных благодарственных дипломов, которые получила за спонсирование благотворительных мероприятий, которые устраивались городом, равно как и доказательства других случаев помощи тому же городу, и тоже немало стоивших.
Я так подумала: быть может, я и растяпа, быть может незнание закона не защищает перед законом, но ведь что-то там, вот так, по-граждански, я городу дала, так что теперь, если сейчас город мой долг простит, мы будем квиты.
Быть может и нехорошо я подумала, но такова жизнь. Раз решение должно быть признано по признанию, так пускай уже город признает мои заслуги в отношении себя.
И, представь себе, город мои заслуги признал.
Чессслово!
Случилось чудо, и президент мне ответил в письменном виде, что аннулирует весь мой долг, появившийся из невыплаченного налога на наследство, вместе со всеми накопившимися процентами.
Я забыла тебе написать, что между тем, даже не ожидая вердикта кредитора, судебный исполнитель вцепился в мои доходы. Налоговому управлению было до лампочки, что дело пока что не решилось. Просто-напросто, как они часто и делали, они начали забирать мои, пока что, доходы, потому что они, пока что, принадлежали не им.
Но, возвращаясь к делу; мне, наивной, показалось, что если кредитор в письменной форме отрекается от задолженности, то этой задолженности с той поры и нет. Ну, рраз! — и перестает существовать.
И вот тут, псякрев, я ошиблась.
Налоговое управление наплевало на решение властей города, путано объясняя мне на пятнадцати страницах печатного текста, после полугодичных раздумий, что президент — ты только послушай! — не совсем знает, что он должен делать, зато они, то есть, налоговики, знают лучше.
Другими словами, бабки я все еще должна, причем, неизвестно кому, ведь уже не городу, причем, за кое-что, за что город денег уже не желает. Так я и спрашиваю, кто чего, собственно, хочет? В налоговом мне сказали, что я обогатилась. Ты понимаешь, я обогатилась на своей же квартире, которую ремонтировала каждую пару лет, и которую сама же купила.
Ага, еще они, ни к селу, ни к городу, прибавили, что моя материальная ситуация, которую они тщательно проанализировали, позволяла мне заплатить тот налог, которого совершенно не должна была платить, если бы не прошляпила.
Другими словами, налоговая как бы подмигивает мне, что заплатить следует, ведь они же не к бедняку прицепились.
Так что теперь я уже знаю, что мы живем в государстве закона и справедливости. Ведь если уже кто-то и говорит о так называемой справедливости, то он, черт подери, обязан знать, что чему-то такому нет определения, так что такой человек апеллирует к субъективным чувствам сограждан на эту тему, и вся эта история — в моем субъективном впечатлении — это насилие надо мною. Ибо справедливость и закон имеют друг с другом мало общего, и что справедливым может быть только соблюдение закона, но какого? Несправедливого?
В общем, я все тебе описала.
Вы там замечательно развлекаетесь, убивая этого своего Порембу, чтобы прорекламировать Микруты, а у меня имеются собственные причины для «общественного недовольства».
И если ты спросишь, что есть общего между описанием моих перипетий с налоговым управлением и действием нашего детектива, так я тебе отвечу, что столько же, сколько имеет с ним твой любовник Павел. Раз уж ты сделала меня его героем, то есть, своего детектива в письмах, расспрашивая про естественный цвет моих волос, тем самым делая из меня подозреваемую, то, наверное, имею же я право говорить о себе? Тем же самым правом пользуешься, собственно говоря, и ты, когда говоришь о своем разочаровании Янеком.
Так что, похоже, сверну я свой бизнес, законным образом выеду на Сейшелы или куда-либо еще и навсегда перекрою краник своих средств для этой дикой страны.
Там тоже диковато, но зато — как же красиво!
С таким себе, опечаленным приветом,
Агнешка.
* * *
Извини. Я и вправду забыла о тебе. Случившееся с тобой и правда ужасно; и не считай эти слова банальными. Просто-напросто, человек забывает о других, когда сам чувствует себя преданным — либо своей страной, либо своим мужем.
А когда этого мужа еще подозревают в убийстве, то тогда забываешь о чем-либо или о ком-либо, кроме себя.
Да, это эгоизм, ты права.
Ленин, вроде бы, говорил о том, что любая государственность является аппаратом насилия в отношении собственного народа, или как-то вроде того, и он был прав. Только вот он желал этот свой народ от того самого аппарата освободить, но изнасиловал его по-своему.
Ты понимаешь? По-другому и нельзя было.
Это называется прагматикой исполнения власти.
Идеалы перед выборами, твердая реальность — все это танец соломенных чучел[56], исполняемый всем миром, а не только нашей бедной, перепаханной войнами страной.
Так что я могу тебе посоветовать? Сделаешь так, как захочешь.
