Так и сделала. Удивительно, но Полякова поверила.
Усадив реанимированную Викторию в шезлонг, я обогнула по тропинке приятелей, собирающихся на реку, вошла в дом и заперлась в туалете. Для тягостных раздумий.
Итак, что мы имеем в балансе? К сожалению, ощутимое превосходство противной стороны.
Из всей нашей компании выбрали самую беззащитную и подставили ей ухажера. И выбор не случаен. Кто-то подсказал. К Голыптейн на рыбе не подъедешь, Синицина и вовсе отдельный разговор — непредсказуема, как прогноз синоптиков.
И что теперь сказать имениннику? «Пардон, Гоша, на твоем празднике филер?»
Лицедей из Понятовского аховый. Может себя выдать.
А я НЕ была в Питере и НЕ могу филера опознать.
Получается, что лицедействовать я буду в одиночестве. Если напряжется именинник, заметят все.
Пусть все остается, как есть. Илья приятель Вики, и только.
А как быть с Фоминой?
Не думаю, что Алиска залегла в кустах наизготове, но, как только жара спадет, она появится. И у меня есть несколько часов на изобретение сигнала «Не вылезай, убьет».
— Надежда, мы уходим, — раздался из-за двери голос Понятовского. — Тебя ждать? Или оставить ключи, ты двери запрешь и нас догонишь?
— Нет, нет, я с вами!
Затворничество в туалете и без того внимание привлекло.
Я быстро переоделась в купальник и, притворно морщась, вышла на крыльцо.
— Критические проблемы? — шепотом поинтересовалась Соня.
— Ну. Живот болит.
— Таблетку дать?
— Я уже выпила, — отмахнулась я и побрела в хвосте процессии.
Благодаря моей «болезни» и отсутствию Фоминой, Лина была вне конкуренции. Породиста, резва и беспечна, как свора борзых щенков. Накладные ногти от волейбола берегла, но за мячом носилась весьма грациозно.
Зачем ей математика?! Пошла бы в культмассовый сектор; закончила жизнь, владея сетью санаториев.
— Ревнуешь? — Ко мне на подстилку прилегла Сонечка и подставила солнцу упитанный животик.
— С ума сошла?! — возмутилась я.
— А что такая смурная?
За три года компания изучила меня достаточно. Косые взгляды друзей волновали меня мало, но вопрос Сони показывал, что до натурального вида Боткиной далеко. «Придется подстраиваться», — мысленно усмехнулась я и произнесла совершенно неубедительно:
— Ревность, Сонечка, атавизм. Я лишена реверсивных настроений, — и картинно зевнула. — Лучше скажи, Димон пишет?
Выпад был произведен грамотно. Гольштейн оставила в покое чужие переживания и углубилась в свои — воспроизведение письма Фурцева трехмесячной давности.
Это я уже слышала раньше, в начале мая, но сегодня Сонечкины слова звучали для меня иначе.
Глубинная разведка фурцевской квартиры придавала им глубокий смысл.
Илья и Вика устроились в тени на надувном матрасе. Лепнина мускулатуры питерца завораживала Викторию до окостенения. Боясь поверить своему счастью, девушка несмело водила пальчиком по выпуклому бицепсу и таяла под солнцем, как глыба векового льда.
Видимо, ненависть отразилась на моем лице, и Сонечка запнулась:
— Перестань, Надежда, перестань! Лина переживала ваш с Гошей разрыв наравне со всеми. А сейчас она просто веселится. Она… хорошая…
Браво, Гольштейн. За что всегда любили избранный народ, так это за терпение и мудрость. Годами ждать поцелуя, зубрить скупые строки, как Талмуд, и чувствовать себя в ответе за мир, доверенный господом. Тебе бы, Соня, наблюдательности и сарказма, была бы истинная дочь.
Волейбол на солнцепеке — занятие утомительное. Обмазанные защитными кремами, ребята один за другим окунались в теплую воду, не чувствуя облегчения, пили нагретую минералку, и постепенно все собрались вокруг нарезанных огурцов-помидоров, пучков зелени и вареных яиц.
Новорожденный Гоша достал из портативного холодильника банки с пивом, все чокнулись жестянками и выпили за дружбу.
Хороший тост. Илюша поддержал его без тени сомнений.
А я едва не поперхнулась.
С каждой минутой время, отпущенное до прихода Алисы, истекало. Просить ребят быть осторожными не имело смысла; просить парней притопить питерца тем более… Я прятала глаза за очками кота Базилио и изобретала сигналы для Фоминой, один невероятнее другого.
Повесить на ворота дорожный знак в виде кирпича: «Проезд закрыт»? Если пошарить в багажниках машин, что-то подобное разыскать можно… А вывешенный знак можно объяснить шуткой для соседей…
Но Алиса может прийти другим путем. Для Фоминой заборы не преграда.
Что делать?!
До встречи с Ильей я грела душу похвалами себе любимой. Не рассказывать имениннику о возможном предательстве одного из друзей — уже подарок. Достаточно того, что я измаялась.
И Гоша веселился. Не зная, как я напугана, разочарована и напряжена до тошноты. Скованность и молчаливость друзья списали на дурное самочувствие, излишне ядовитые редкие реплики — на ревность.
Но хитрые уловки Алису не спасут. Где-то невдалеке пасутся друзья Илюши. Они ждут сигнала: «Груз прибыл»— и готовят наручники. Или стволы…
Что делать?! Плясать канкан?!
Да. Канкан.
Счастливая идея подбросила тело в воздух, я вскочила и под удивленными взглядами друзей начала складывать в пакет яичную скорлупу и пустые банки.
— Не рано ли? — выразил общее мнение Антон. — Мы еще искупаться хотели…
Я опомнилась, плюхнулась обратно на коврик и виновато оправдалась:
— Не люблю мусора, — пробормотала и чуть не расцеловала Сонечку за неуверенную фразу:
— Может быть, Надежде… надо. В дом.
Хвала критическим дням и умным еврейским девушкам! Дольше десяти минут я бы на берегу не выдержала.
Гоша молча протянул мне ключи, и я помчалась к даче. Сквозь выжаренный солнцем бор, упругий неподвижный воздух и время. Которого осталось так мало.
Ирина Андреевна Понятовская практиковала лечение нервов классической музыкой. В ее спальне стоял музыкальный центр и коробка, полная симфоний, фуг и дивертисментов.
Но найду ли я там канкан Оффенбаха? Вопрос, подстегивающий в спину.
Запутавшись в замках и ключах, у двери я провозилась довольно долго. Руки тряслись от нетерпения, волосы противно облепили влажный лоб и щекотали шею. Я так спешила, что вредила сама себе.
В крохотной хозяйской спальне в мансарде было нечем дышать, и прежде чем высыпать из коробки диски, я распахнула балконную дверь. И под надувшимися пузырями шторами села на пол, разбирать запасы лечебной музыки.
Дисков было много. Глаза перескакивали с одной обложки на другую, путались в названиях и громких именах, но, когда остановились на строчке «Канкан. Оффенбах», я им не поверила и перечитала дважды.
Есть.
Пренебрегая условностями и забыв о приличиях, я обшарила дачу, нашла удлинитель и перетащила музыкальный центр на балкон мансарды.
Спустя минуту над сонным от жары поселком гремел, пугая, Оффенбах.
В сумасшедшей радости я выбежала во двор и начала плясать. Подкидывая ноги и задирая юбку, сверкала тощими коленками и с криком: «Вот вам, вот вам!» — пинала воздух. Он был враждебен и непобедим еще недавно, теперь он пах «Фоли-Бержер», искрился радостью «Мулен-Руж» и приглашал на праздник острой мысли.
— Впечатляет, — сквозь шестой повтор канкана донесся голос.
Облокотившись на пристенок и скрестив руки на груди, стоял мой Гоша и любовался кукукнутой Надеждой. Любимый оставил гостей на берегу и пошел справиться о моем здоровье.
С визгом и разбегом я повисла у него на шее.
— Гошик, миленький, я молодец! Канкан — сигнал для Фоминой, что к нам нельзя.
— Почему? — удивился Понятовский.
— Нельзя, и все, — отрезала я. — Предчувствие.
— Может быть, объяснишь? — Гоша настаивал и морщился от громкой музыки над нашими головами.
— Нет. Не спрашивай, Все женские причуды.
Игорь Понятовский мил и послушен, как нежная мечта. Не догадываясь о смысле рисунка у лифта, моих тревогах и подозрениях, он всего лишь попросил убавить басы в центре и пошел укладывать дрова в мангал.
Спустя сорок минут вместе с первой прохладой от реки потянулись друзья. Переговариваясь и играя, они распределились согласно привычному расписанию: девушки, стремительно приведя себя в порядок, к столу; парни к яркому огню жаровни.
И если бы не отсутствие племянника дяди-грузина, все было бы как обычно. Под чутким руководством Митрофана мужчины насадили бы мясо на шампуры, угли прогорели грамотно, и приготовление шашлыка прошло бы под первые стопки: «За поваров!»
— Где Оболенский?! — Вопрос звучал как SS. Неопытный повар Гоша хмуро покосился на Лину и ответил:
— Не хотели вас расстраивать… Митрофан в больнице. Перитонит.
— Плохо дело? — испуганно спросила Соня.
— Да. В реанимации, без сознания.
