Драка откатилась от столика в проход, вмешались официанты и разняли драчунов. Еще одна ночка в Аберистуите. В эркере Шани-и-Отцосс перевоплотилась в нефтяную скважину – подожгла свой бздех, и он превратился в огненный плюмаж. Пока она этому предавалась, официант принес на подносе три карри и свалил их все ей в одну тарелку. С учетом чего у меня появился, как минимум, свободный час; я встал и вышел.
Я помчался по пустынным улицам; из-за одностороннего движения пришлось проехать мимо вокзала, вдоль Гавани и по мосту Тревехан. Я выбрался в район муниципальной застройки. Амба записала мне адрес, и я легко нашел двухквартирный неказистый дом в ряду таких же – с металлическими воротами и забором, которые муниципалитет, кажется, всегда красит или синим, или красным, или желтым. Сбоку притулился крохотный садовый участочек; с бельевой веревки, натянутой на блоки, свисали панталоны. Я надел перчатку для садовых работ.
* * *
Я знал, что найду Арчи Смоллза в круглосуточной закусочной на Лланбадарн-роуд. Забегаловка располагалась на пустыре, в стороне от дороги, при ней имелась стоянка – дальнобойщики могли притормозить и подзаправиться сэндвичами с беконом и кружкой-другой чаю. Прочие клиенты – а в эту пору их всегда было немного – традиционный ночной сброд: грабители, отсыхающие пьяницы; рабочие третьей смены по дороге домой и рабочие утренней смены по дороге из дома. И людишки вроде Арчи, которым нравится вставать попозже ночью, когда весь город уже провалился в пьяное забытье. Дежурили одна официантка в замызганной розовой жакетке да повар, игравшие в карты за стойкой. Ночь была душная, и все окна стояли нараспашку, но ни единый сквознячок не сбивал зной, пышущий из кухни. Арчи с похоронным видом сидел над кружкой холодного чая за столиком прямо у входа. Я сел напротив. Было видно, что компания ему не нужна.
– Утро доброе!
Он кисло взглянул на меня, но ничего не сказал.
– Потрепаться не желаешь?
– Нет.
– Не беда – сейчас пожелаешь.
Он опять поднял глаза и уставился на меня.
– Я слышал, ты немало времени проводишь в здешних палестинах.
– Да хоть бы и так, это мое дело, верно?
– Да нет, теперь вот – мое.
Он сунул в рот грязный указательный палец, погрыз его и сказал, не вынимая пальца изо рта:
– Тебе чего надо?
– Да мне просто интересно, что скажет Дорис Шани-и-Отцосс, если пронюхает, что ты крадешь ее штанишки.
Его перекосило от презрения.
– За дурака меня держишь?
Он дернулся было уйти, но замер, едва я выложил трусики на стол.
– Они из ее сада.
– Отвали, мать-его!
– Я был там примерно полчаса назад.
– Оторвет она тебе дребеденьки-то.
– С чего бы ей подозревать меня?
Он сел медленно, будто под него подложили яйцо. Я заговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Около часа назад она была в индийской харчевне; заказала три карри. Я так прикидываю: сейчас она трудится над третьим. После этого, не исключено, она опрокинет пинту-другую пива. А может, и нет – может, она вообще время от времени устраивает себе разгрузочную ночь. У тебя примерно около часа, чтобы доставить панталоны на место. Иначе можешь просто сматывать удочки.
Некоторое время он сидел и молча смотрел на меня. Я видел – он думает. Не исключено, что вру, но с чего мне утруждаться? А если не вру, у него проблемы. Неприятно проделывать с ним такое.
– Что тебе надо? – спросил он наконец.
– Иоло Дэвис, из Музея.
Он вскочил и опять намылился уходить, но я поймал его за рукав пиджака. Официантка глянула в нашу сторону, но тут же отвела взгляд.
– Что с ним случилось?
– О чем ты?
– Я слышал, он ушел из Музея.
– И что?
– Как-то вдруг, не правда ли?
Он пожал плечами:
– Может, решил новую карьеру начать.
– Ты с ним дела делал?
– Да. По мелочи.
– Что случилось?
Арчи грустно поглядел на трусы, немного подумал и наконец сказал:
– Весь этот шум насчет пятен спермы – дребеденьки. Он бы ни за что не попался. Он был профессионал; как и все мы.
Я кивнул.
– У нас была четко организованная группа – знаешь, уважаемые люди, викарии, школьные учителя и тому подобное, никакой тебе швали. Все чистые как стеклышко. Никаких пятен, никакого беспорядка. Все предохранялись. Это как бы само собой. Если бы поймали хоть одного, мы засыпались бы все. Власти знали об этом много лет; им было начихать. Лишь бы в начале каждого месяца появлялись толстые конверты с наличкой. И вдруг за Иоло пришли.
– А остальной кружок?
– То-то и смешно. Взяли только его. Что бы он ни натворил, белье тут ни при чем.
– Что с ним стало?
– Я слышал, ему удалось выбраться из города; а может, они ему и не мешали, не знаю.
– А знаешь, куда он отправился?
Он пожал плечами.
Я положил руку на трусы.
– Не вынуждай меня это делать, Арчи.
Он покачал головой:
– Я правда не знаю, куда он направился, но догадаться нетрудно… То есть жить-то человеку на что-то надо, правда?
– И что?
– А то, что много лет назад, задолго до того, как он стал Мистером Большие Дребеденьки, у него была другая профессия. Не из тех, за которые с тебя пишут портреты маслом, чтобы повесить в «Ротари-клубе».
– Что это было?
Арчи заглянул мне в глаза и долго, упорно не опускал взгляда. Он знал, что расскажет мне все, но ему это никак не нравилось. Наконец он произнес три слова:
– Панч и Джуди.[29]
– Если тебя ловили пираты, – объяснял я, – то приковывали к веслу и втирали тебе красный перец в глаза, чтобы ты не мог спать. Конечно, если ты женщина, тебя вместо этого продавали в рабство.
Амба стояла перед картой Борнео и изучала маршрут моего многоюродного прапрадедушки.
– А почему ты уверен, что она не утонула?
– Не исключено, что и утонула.
Амба развернула сахарный леденец.
– И что – ты просто сидишь себе и таращишься на дедушку?
– Второе правило частного детектива.
Она посмотрела на меня с интересом:
– Это какое?
– Береги башмаки.
Амба нахмурилась.
– Это означает, что ни к чему трепать кожу на подметках, слоняясь по городу, когда многое можно сделать головой.
– А первое правило частного детектива?
– Не становиться частным детективом.
Она опять нахмурилась:
– А третье?
– Попозже расскажу.
– То есть ты его еще не выдумал.
Я рассмеялся:
– Ладно, хватай свой плащ, пора нарушить второе правило.
В Венеции вельможа приезжал во Дворец дожей разодетым в меха и шелка, а через полчаса выходил через заднюю дверь и по мосту Вздохов отправлялся в тюрьму. Путь Иоло Дэвиса лежал через мост Тревехан, но символика та же. Многие годы он купался в теплом сиянии аберистуитской респектабельности. Пускай не герцог и не лорд, но занимал видное положение, наслаждался уважением сильных его маленького мирка. Ежегодно получал приглашения на Летний бал «Гольф-клуба» и Рождественский прием в «Ротари»; заседал в попечительском совете школы Св. Луддита; был советником экзаменационных комиссий; опубликовал несколько исследовательских работ об утерянном искусстве изготовления корсетов из китового уса. Гордый человек, он заказывал костюмы в Суонси и щеголял лосьоном после бритья, составленным по индивидуальному рецепту парфюмерами Гуэнта. Культурный человек, он отныне добывал себе пропитание кукольными представлениями в задних комнатах питейных домов.
Меккой раешников был Аберайрон, и, направляясь на юг по прибрежной дороге, мы продолжили разговор о Гермионе Уилберфорс. Я рассказал, как много лет спустя в Джунглях нашелся дневник Бартоломью. На страницах которого описывалось, как носильщики и проводники один за друим оставляли Ноэля, но он в одиночку прорывался Дальше; как в лихорадке и безумии протекли последние недели. И как в предсмертном бреду он описал день, когда его – одинокого, больного, обезножевшего – в джунглях навестила Гермиона.
– Штука-то в том, – сказала Амба, не вынимая леденец изо рта, – что это ничего не доказывает, так ведь?
– Ничего.
– Это могла быть просто галлюцинация.
– Разумеется.
– Или орангутанг. Или он это вообще выдумал.
– Есть только одно «но».
Возникла мимолетная пауза. Амба поглядела на меня, почуяв в моем голосе легкий аромат мелодрамы.
– Какое?
– Он взял с собой фотоаппарат.
Я чувствовал, как нарастает ее интерес.
– Один из первых, величиной со стремянку, и дотащил его до самого Борнео и там – вверх по реке. Он был первым, кто сделал снимки туземных охотников за головами. Он однажды описывал, как ему удалось договориться с племенем о съемке, и пришлось ждать час, пока тамошние женщины подготовятся. Он сказал, что женщины во всем мире одинаковы.
Амба фыркнула.
– Большую часть фотослоя съели насекомые, но несколько пластинок уцелело.
– Где они?
– В университете Сиднея.
