— Что делать будем? — спросила я, медленно идя навстречу тени.
Самое поганое — я безошибочно чувствовала: она тут по мою душу. Неясные темные очертания человека, но подробностей не разобрать, зато очень четкое ощущение, что сейчас произойдет что-то очень нехорошее… Непоправимое.
Когда меж нами осталось всего три метра, я метнула в нее заготовленным фризом. Это никогда меня не подводило, человека мгновенно замораживало. Вот только на этот раз голубое зернышко пролетело сквозь тень, словно ее и не было.
— Я мог бы ее порубить! — отчаянно крикнул Женька. — Пусти меня!
— Как? — рявкнула я.
— А я откуда знаю!
— Ну так придумай что-нибудь! Войди, черт бы тебя побрал!
Не отрывая взгляда от моих зрачков, он шагнул прямо в меня, на миг я ощутила острую боль, словно что-то от меня оторвали и выбросили…
Моргнула, и натолкнулась на внимательный взгляд сэнсэя.
— Неплохо, — медленно сказал он.
Я оглянулась вокруг. Тени нигде не было. Женька стоял рядом.
— Все нормально, — шепнул он.
— Магдалина, где вы занимались?
«Похоже, что тут», — мерзко хихикнул оправившийся от недавнего ужаса внутренний голос.
— Нигде, — растерянно ответила я учителю.
— Талант от Бога? — иронично усмехнулся он, не поверив ни на секунду.
— Типа того, — я отводила глаза, не смея на него взглянуть. Врать ему оказалось ужасно некомфортно, но и правду сказать — совершенно невозможно.
— Если захотите тут тренироваться — буду вам всегда рад, — улыбнулся он.
— Спасибо, — вымученно ляпнула я и поспешила прочь из додзё.
«Лучше б сказала „До свиданья“», — хихикнул внутренний голос.
«Спасибо — за то, что не стал докапываться», — натянуто пояснила я и взглянула на Женьку. Тот понял и начал докладывать:
— Эта тварь сразу же свалила, как я в тебя вошел.
— А чего не догнал? — не разжимая губ, прошептала я.
— Догнал и порубил, но на нее меч не действовал. Похоже, она просто поняла, что это не ты, а на меня у нее силенок не хватит.
Я только хмыкнула — какое самомнение! Вслух же сухо спросила:
— Меня другое интересует — ты как смог в меня войти?
— Да я и сам не знаю, — покаянно признался он. — Словно раз — и затянуло в тебя. Ну, я не растерялся, тут же на тварь пошел. Ты как раз удачно катану в руках держала.
— А что за тварь? — жадно спросила я. — Не рассмотрел?
— Да я откуда знаю? Что-то такое, расплывчатое… Но очень злобное.
— Тоже почуял?
— Да почувствуешь тут, холодом от нее так и несло.
— Ладно. Жень, слушай, мы же сюда не просто так пришли. Кто тут у вас специалист по медитациям, говори скорее, а то сейчас все разойдутся.
— Не разойдутся, они сейчас еще в душе полчаса плескаться будут. Парня с косичкой видела?
— Ну.
— Так вот он нам и нужен. Это Тау, мой лучший друг мой, за меня в огонь и воду, да и в медитации силен.
— Подождем, — кивнула я и уселась на подоконник около выхода и задумалась.
О том, что ситуация все страннее и страннее. Что я вообще ничего не понимаю. Что все это не укладывается ни в какие привычные рамки. Что я иду практически наощупь. В любой момент я оступлюсь и свалюсь в пропасть, но и не идти — нельзя.
Ибо на карте самое дорогое, что у меня есть — я. Сильная мотивация, сильнее не бывает.
Но все же — откуда взялась эта тварь? И отчего Святоше снилась моя смерть? Ведь я утром гадала — для меня лично особых пакостей запланировано не было!
— Идет! — подал голос Женька.
Я соскочила с подоконника и ринулась наперерез шатену:
— Тау?
— Привет, — недоуменно воззрился он на меня. — Ты меня откуда знаешь?
— От Женьки тебе привет.
— Какого именно?
— Никифорова!
— Спасибо, — вежливо ответил парень. — А что он сам сегодня на тренировку не пришел?
— Заболел! — потупилась я. — Послушай, у тебя время есть? Надо поговорить. Я сюда только ради тебя и пришла.
— Только ради меня? Звучит чудесно, — пакостно усмехнулся он. — Время есть.
Я внимательно посмотрела на него. Четко очерченные скулы, слегка влажные после душа кудрявые волосы, заплетенные в косичку. И моложе меня лет на пять. Ну точно не Король треф.
— Алекс, ты как относишься к привидениям и прочей чертовщине? — вздохнув, спросила я.
— В сказки не верю, вырос уже.
Я посмотрела на его улыбочку и внезапно решилась:
— Плохо. Дело в том, что Женька сейчас в коме. В смысле тело его в коме. Но вот дух его стал привидением.
Он внимательно посмотрел на меня и спросил:
— Слушай, а ты вообще кто?
— Магдалина.
— По паспорту или сама придумала?
— Мама придумала, — ворчливо отозвалась я. — У нее и спрашивай.
— Послушай, не хотелось бы показаться невежливым, но ты не могла бы у нее спросить — как у вас в роду с шизофренией?
— Вот гад, — печально сказал Женька. — С каким же уродом я дружил… Скажи, что диски с японскими мультиками я ему хрен отдам.
— Да ты и так не отдашь, — усомнилась я. — Ты же как бы привидение.
— В смысле нормальным стану — не отдам. И руки не подам.
— Белка прогрессирует? — усмехнулся Тау, глядя на меня, разговаривающую с невидимым ему Женькой. — Приятно было познакомиться, мне пора.
И он преспокойно вышел на улицу. Я выбежала следом и крикнула ему в спину:
— Ну и катись! А Женька сказал, что ты гад и хрен он тебе японские мультики отдаст.
Тау обернулся и бесстрастно спросил:
— Слушай, чего ты от меня хочешь?
— Я? — улыбка моя была нежна, как утренняя заря, ибо зла я была на него до невозможности. — Мне лично от тебя вообще ничего не надо. Это Женька говорит, что ты мог бы ему помочь, вот и обратилась к тебе. Но, коль тебе на друга начхать — что же, не смею задерживать!
Он молча сверлил меня с полминуты глазами, потом неохотно подошел:
— Рассказывай, что там стряслось.
— Поможешь?
— А мультики все равно не отдам, — пробурчал Женька.
— Там видно будет, — уклончиво ответил Тау.
— Вот скажи… Может быть такое, чтобы при медитации человек как бы вышел из тела?
— Конечно, — кивнул он. — Это состояние сатори, «просветление» в переводе на русский. Но этого очень нелегко достичь. Надо иметь большой опыт практики медитации, чтобы смочь вот это.
— А вот теперь скажи. Если не получается в тело обратно войти — что делать?
Он внима-ательно на меня посмотрел и сказал:
— Вообще-то это на автомате получается.
И я, нервно пиная опавшие листья, выложила ему эту дикую историю. Про то, как Женька пошел медитировать, про то, как сердце его почти остановилось, и про то, как он потом разделился.
— Кроме меня его никто не видит, и я вообще не знаю, что мне делать, — расстроено закончила я. — Мать его с инфарктом, тело его увезли в реанимацию, а сам он не знает, как вернуться в тело. Говорит, что был бы опытный проводник — вытащил бы.
— Он тут? — коротко спросил Тау.
— Тут, тут, — ворчливо отозвался Женька.
— Спроси у него, что мы собирались делать на эти выходные.
Женька смутился и пробормотал:
— Ну не при девушках же…
— Говорит, что не при мне же такое обсуждать, — передала я, отчего-то усмехаясь.
— Не, про то — я пошутил, — мечтательно улыбнулся Тау. — А еще?
— Скажи, что после того, о чем он шутил, мы собирались в кино пойти, но теперь пусть обломается — билеты у меня дома лежат.
— Так я могла бы квартиру и открыть, — заметила я.
— Он помогать не хочет другу, а ты ему — билеты?
— Да он почти хочет, не психуй.
— Чего-чего я хочу? — с интересом спросил Тау.
— Помогать. А то Женька говорит, что фиг тебе, а не билеты в кино.
— Это аргумент, — кивнул он. — Ладно, Магдалина, коль не шутишь — скорей в больницу.
— Я сейчас не могу, — покачала я головой. — Давай завтра, сегодня дела.
Мне очень — очень срочно надо домой, ибо я решила отдать заговоренный крестик любимому. Ему нужнее. Да и поздно уже.
— Отмени свои дела. Вопрос жизни и смерти.
— Почему?
— Ну а ты сама как думаешь? Чем дольше он без тела болтается, тем меньше шансов его вернуть. Надо это решить как можно быстрее, понимаешь?
Я посмотрела в его глаза и молча достала сотовый, чтобы предупредить Дэна о том, что вернусь поздно.
В больницу мы пошли пешком — она была совсем недалеко. По пути меня одолевали мрачные мысли. Что там Алекс говорил про шансы и время? Настойчиво вспоминался факт, что душа после расставания с телом остается на земле сорок дней. Вернее — три дня еще душа осознает себя человеком, которым была недавно, но к исходу этого срока все связи с телом очень сильно ослабевают. К девятому дню она начинает забывать всех, кого любила на земле, и не плачет больше душа по расставанию. Да, на древнееврейском смерть — это именно расставание. Навсегда. И это уже не исправить.
