деньги спрятал. Да еще каких орехов! Кешью! А они дорогущие!
Саша с трудом сдержала улыбку. Она узнавала манеру работы Яго. Похоже, хулиганом он был еще задолго до того, как попал в их семью, где тоже ничему хорошему не научился. Бывают такие персоны, к которым липнет вся грязь. Вот так и Яго умудрялся во всех своих скитаниях не теряться и из всех ситуаций извлекать лично для себя одну лишь выгоду. Но все-таки, кто его этому научил?
– А все потому, что попугай был необычный, а бандитский!
Вот они и подошли к самому главному, что интересовало Сашеньку. Этот опьяневший Василий оказался ценнейшим свидетелем, потому что знал первого владельца попугая. И более того, Василий готов был выболтать эту тайну за бутылку пива первому встречному, потому что для него это была вовсе никакая и не тайна, а так, в лучшем случае неинтересная сплетня столетней давности.
– Попугай этот до того, как оказаться в ресторане, принадлежал одному воровскому авторитету. Звали того Артуром. И сам ресторан, в котором работала мама, вообще-то принадлежал тоже ему. Краб его потому и назвал в свою честь.
– Но при чем тут Краб?
– Артур Краб. И ресторан потому стал «Замком короля Артура». Хотя вообще-то у самого Артура прозвище было совсем другое. Не Король он был, а Краб. Жадный, хваткий и жестокий. Потому и Краб.
Юра подвинул Василию еще пива и подмигнул Саше. Мол, слушай внимательно. Девушка кивнула. Она и так слушала в оба уха.
А Василий уже переключился с Артура Краба на собственные нужды.
– Правда, если говорить совсем уж честно, тот попугай маме в итоге даже больше вернул, чем у нее украл. Но потом у мамы все равно неприятности были. Уже ее саму в краже обвинили. Попугай ей вместе с деньгами золотые серьги подкинул, а серьги эти были украдены у их поварихи из горячего цеха, она их своей дочери купила, хотела перед коллегами похвастаться, глянь, а серег-то и нет. Думала, что в магазине украли, а потом смотрит, они у моей мамы в ушах болтаются. Скандал был. Еле-еле повариху уговорили поверить, что серьги моя мама просто нашла. Но серьги пришлось все равно вернуть, а попугая отдать.
– Тогда-то они от попугая избавились, но потом он снова вернулся?
– Не-а! – помотал головой Василий. – Не возвращался.
Он уже изрядно осоловел от еды и пива. Того и гляди, вырубится. Нужно было срочно выяснять у него подробности, потому что ждать, когда пьяница проспится, и возиться с ним дальше, у друзей не было никакого желания.
И тут Василий вдруг снова начал говорить:
– Попугай не возвращался, – пробормотал он, – зато другие люди пришли.
– Что за люди?
– Двое… Парни.
– Удостоверения показали?
– Какое еще удостоверение? Сопляки совсем. Мальчишки. Сказали, что ищут попугая. Директора не было, а мама как раз заглянула на прежнее место работы. Она им и сказала, что знает, кто попугая купил.
– Точно мальчишки приходили?
– Чего мне вам врать?
Действительно, смысла врать Василию не было никакого. Но как же так? Сашенька была в недоумении. На рынке были Федя с Мелей, а они мужчины хорошо под или даже за сорок. И к Акулине и начальнику папы приходили мужчины в возрасте. А в ресторан, получается, приходили какие-то молокососы? Но при этом тоже активно интересовались попугаем Краба и даже собирались его купить. Кто же они были такие? Уравнение обрастало новыми неизвестными, и это слегка пугало.
– А до Краба вредная птица у кого жила?
– Не знаю. У Краба и жила. Вернее, жил. Попугай этот самец был. Редкой породы. Краб его контрабандным яйцом покупал, из Новой Зеландии ему его везли. Он потом высиживал.
– Высиживал? Сам?
– Ну, не сам, конечно. В инкубаторе яйцо лежало. Но Краб за процессом следил. Он этому попугаю как родной батя был. Любил его очень.
– А что из себя этот Краб представлял?
– Это вор в законе. Не слыхали? Я у него в бригаде состоял, пока его не посадили. Ох, и много же мы дел в те годы наворотили!
И Василия понесло куда-то по морю его буйной фантазии. Без конца и края было это море, и путешествовать по нему Василий мог постоянно.
– Я правой рукой у Краба был, – плел он небылицы. – Что я ему говорил, то Краб и делал! Скажу, этому пулю в висок, сразу же человечка хватают, и нет человечка.
– И не жалко вам было людей убивать?
– Поделом! – пыжился Василий. – Заслужил! Не переходи дорогу другому авторитетному человеку, вот, дольше и проживешь. А уж коли мозгов нет, так получи пулю в затылок.
– Говорили, что в висок.
– И в висок, и в затылок, по-разному было. Как я распоряжусь, так и выходило.
Даже поверить в то, что какому-то серьезному человеку пришло в голову просто взять к себе в помощники такое мелкое ничтожество, было трудно. А уж чтобы его советов слушаться… Впрочем, Краба ведь, в конце концов, посадили, может, и впрямь прислушивался?
– И что же хозяин попугая отказался от своего питомца?
– Так посадили Краба. Он из тюрьмы малюню чирканул, что попугая жертвует ресторану, где весело проводил свои воровские деньки. И велел хранить свою птицу как зеницу ока. Мол, вернусь, спрошу, он мне все расскажет, как и что с ним было. Ох, и натерпелись же от этого попугая в ресторане! Почище, чем от самого Краба. Но делать нечего, подарок же авторитетного человека, нужно было беречь.
– Как же директор отважился от попугая избавиться?
– Так чикнули Краба на зоне, – равнодушно сообщил Василий. – Склеил он свои клешни.
– Когда?
– Да уж года три, как это случилось. Стоило об этой новости нашим узнать, как в тот же день директор сказал, что от попугая надо избавляться. Спросил, не хочет ли кто его к себе домой взять. Только никто не согласился. Тогда мама и сказала, что может пригласить человека, который попугая у нас заберет. И позвала дядю Тишу.
– Кого?
– Брата своего – Тихона.
– Уж не Тихона ли Ивановича?
– Его самого! – обрадовался Василий. – А вы его тоже знаете?
– Продавец на птичьем рынке на Кондрашке!
– Профессор он, – заявил Василий. – Всю жизнь учится. Жутко умный. Они с матерью по этому поводу и посрались. Дядя Тиша все учился, а маме ее учеба в голову никак не укладывалась. В одно ухо у нее влетит, в другое вылетит, а в середке пусто. Дядя Тиша очень сердился на нее за это, твердил, что учиться надо лучше. А уж когда понял, что мама и меня к учебе не принуждает, вообще с нами знаться перестал. Сказал, не могу я, Нина, смотреть, как ты ребенка уродуешь. А мама ему сказала,
