— Если ты не идешь к Лагардеру, то Лагардер идет к тебе! — объясняю я.
Просовываю лассо и свои умелые руки сквозь прутья решетки. Я не впервые бросаю лассо. Этому трюку меня научил один мой друг, техасец.
Я промахиваюсь в первый раз, но не во второй. Широкая петля обвивает секретер. Я спешу затянуть петлю прежде, чем она соскользнет вниз. Мне везет, и я заарканиваю добычу в самой середине.
— А сейчас? — вопрошает Берю тягучим голосом (с тех пор, как он носит свои клюки в кармане, звуки его речи напоминают переход через болото в ассенизаторских сапогах).
— А сейчас она наша.
Я начинаю тянуть маленькими рывками. Секретер скользит по паркету, я подтаскиваю его на метр, и тут возникает препятствие в виде ковра. Берю замечает это и ухмыляется.
— Приехали китайцы на автобазу...
— Вместо того чтобы скалить десны, Отрыжка жизни, лучше бы зацепил угол ковра своей блесной. Ты сможешь потихоньку приподнять его, и тогда секретер пройдет.
Он соглашается, он действует, он добивается успеха, и мы преодолеваем препятствие.
Я продолжаю работы по волоку, секретер продолжает свой светлый путь по паркету.
Со стороны он похож на робота. Еще метр, еще восемьдесят сантиметров, еще пятьдесят...
Я передаю веревку Берю.
— Толстый, держи ее натянутой.
Я снова просовываю руку за решетку. Налегаю. Прутья врезаются в плечо, но я хватаю ручку шкатулки.
— Чистая работа, — торжествует Толстый.
Я не спешу открыть эту стальную коробку. Радость победы не может заставить меня потерять голову. Я с тревогой взираю на берлогу вело-старушенции. Она превратилась в настоящую стройплощадку, и, когда тетушка Дафни вернется сюда, ее ждет легкое удивление.
— Да. конечно, нужно бы прибрать помещение, — соглашается Берю.
— Немного, мой малыш.
— Они сразу врубятся, что это мы, да? Тем более что я уже не могу вырвать блесну из этой перской подстилки.
Казалось бы, я должен сиять, как пасечник, объевшийся меду, но я, наоборот, по уши в воске размышлений. Что делать? И снова dear Берю подкидывает предложение number one
— Я бы тебе кое—что предложил, да боюсь, ты пошлешь меня подальше.
— Говори!
— А если поджечь кабинет? Секретер деревянный, ковер шерстяной. Комната запылает, как целлулоидный завод.
— Честное слово, Господь Избавитель, это красивая, славная и благородная мысль.
— Схожу-ка я за бензином, я видел канистру в гараже.
— Дуй.
Сейчас уже хорошо перевалило за половину семи. Время поджимает. Как только Берю возвращается с канистрой, я торопливо брызгаю на секретер, чиркаю спичкой и бросаю ее в лужицу бензина.
Легкий взрыв, и все загорается с радующей взор быстротой.
— Чмокни меня, Валентина, чмокни меня! — напевает Толстый.
Как все первобытные существа, он заворожен огнем.
Я протягиваю ему канистру.
— Отнеси это туда, где взял, — советую я.
— А потом? Сбегать за пожарниками?
— А потом прицепишь новую блесну на спиннинг и пойдешь на рыбалку. Ты и так ошиваешься здесь уже час.
в которой я наношу визиты
Мы согласны, что на протяжении всего этого расследования наше поведение больше смахивает на поведение злоумышленников, чем полицейских.
Нарушение неприкосновенности жилища, повреждение автомобиля, умышленный поджог, ничего не пропущено в наградном списке. Вполне достаточно, чтобы забастилить нас на хороший срок в стране Вальтера Скотча.
Оказавшись в своей берлоге, я налегаю на замок железной шкатулки. Но без моего сезама я нахожусь в положении безногого калеки, которому предложили новую пару ходуль. Мне никак не удается найти с ним общий язык.
И тут меня осеняет идея: как всегда. Я встаю и роюсь в потайном кармашке своих бочат.
Именно туда я сунул маленький ключик, найденный вместе с револьвером в сумочке Синтии.
Пробую открыть им. Победа, Сан-Антонио! Твоя безупречная логика, глубокий интеллект, гений следователя, все эти блестящие качества в совокупности с твоим хладнокровием и мужеством, решительностью, даром с первого взгляда безошибочно оценивать ситуацию, а также твоей скромностью (не стесняйся пороков) позволили тебе в очередной раз преодолеть препятствия и обстоятельства, обойти ловушки и капканы. Браво, Сан-Антонио! Маленький ключик открывает шкатулку.
Шкатулка содержит добрую сотню полиэтиленовых подушечек а-ля святая невинность. Я вскрываю одну из них. В ней героин.
Итак, получается, что мамаша Дафни в курсе дела? Да что я говорю: она просто заправляет этим делом, так как вся наркота, которой затем накачивают бутылки с виски, находится у нее в руках! Эта шотландская знать умеет быть забавной, когда занимается семейным бизнесом. Старая леди-калека делает запасы героина, ее племянница прогуливается с 9-мм игрушкой, из которой шлепнули человека, директор вооружен, будущий супруг пытается раскроить мне башку, а метрдотель устанавливает микрофоны в изголовье моей кровати! Wonderful дальше некуда!
Я несу шкатулку в ванную, где спускаю ее содержимое в водопад унитаза. Ну а потом укладываюсь в постель и засыпаю праведным сном ребенка в ожидании пожарных.
Кстати, о пожарных, через полчаса меня будит Синтия.
— Тони! Тони! — тинькает она.
Я вскакиваю и продираю шнифты.
— О, это вы, darling! Что случилось! На вас лица нет!
— Еще бы! — подтверждает мое очаровательное завоевание. — Чуть было не сгорел замок. Представляете, пожар начался в комнате тетушки Дафни.
— Пожар! — бормочу я, удивленный донельзя.
— Да. Комната сгорела дотла, к счастью, стены Оужалинс Кастл сложены из тесаного камня, они сдержали огонь.
— В кабинете было что-нибудь ценное?
— Да, и немало. Но особенно бумаги, семейные реликвии...
— Я очень сожалею, дорогая.
Скребу черепушку.
— Удивительно, как я мог не услышать пожарных?
— Мы не стали их вызывать. Их вообще нет в Оужалинсе, а пока приехали бы пожарники из Мойзад-Цыпленхэм а... С огнем справились наши слуги с огнетушителями, которые нашлись в доме.
— Надо было позвать меня, я бы помог им...
Любопытная сценка, которая, как и кактус, не лишена остроты. То, что она меня подозревает, так же заметно, как орфографические ошибки в рапорте бригадира жандармерии. Но мы ведем игру. Это война нервов. Мы следим друг за другом, не забывая следить за собственными манерами. Мы наблюдаем друг за другом во время обеда, когда болтаем и даже когда занимаемся the love. Мы пытаемся провести друг друга, нагреваем друг друга и заканчиваем обменом любезностями. Да! Будет о чем вспомнить.
Мы еще немного верещим в том же духе, потом довольно надолго замолкаем, предоставив возможность продолжить разговор пружинам матраца, и, наконец, решаем пойти погулять в город.
Молчаливый завтрак позволяет мне оценить самообладание тетушки Дафни. Ее замок частично сгорел. Она потеряла героина на несколько миллионов, но все хорошо, Мадам Прекрасная Маркиза.
Я прошу разрешения посмотреть на последствия пожара. Жалкое зрелище. Все черным-черно, все покрыто пеплом, а что не сгорело, искорежено до неузнаваемости в этой просторной комнате.
— Я надеюсь, вы застрахованы? — спрашиваю у дам, с трудом подавляя дикое желание рассмеяться.
Они успокаивают меня.
— Нам за это заплатят, — утверждает тетушка Мак Херрел.
В ее тоне есть что-то такое, от чего и морж может покрыться гусиной кожей. В ее высказывании таится скрытая угроза, да такая грозная, что я спрашиваю себя, смогу ли уйти отсюда на своих двоих.
О делах на винокурне не может быть и речи.
После завтрака мы — Синтия и герой торжества — отправляемся в город. Она показывает мне крепостные стены, музей местного зодчества и универсальный магазин. Потрясающе. Я кончаю тем, что высаживаю ее неподалеку от почты и говорю ей... правду, заключающуюся в том, что мне нужно позвонить во Францию.
Немного неискренности не повредит, когда находишься в таком напряженном положении, даже если речь идет о почтовой искренности.
Служащая почты Мойзад-Цыпленхэма (восхитительная рыжуха с завивкой, щедро усеянная веснушками, с нежным взглядом глаз, голубых и близоруких настолько, что линзы ее очков, толстые, как крышки канализационных люков, увеличивают все примерно в сто двадцать раз, с грудью, выпуклой, как баскетбольные щиты, с челюстью такой мощной, что она не умещается во рту, к тому же верхний ряд зубов кажется двойным и выдается из остальной части лица, образуя испанский балкон) наверняка впервые принимает заказ на разговор с Францией, потому что она не верит своим кроличьим ушам. Я вынужден по одной букве называть ей цифры телефона босса, а потом еще написать его знаками, крупными, как размах ваших дел. Наконец она задумчиво склоняет голову и начинает накручивать на своем телефонном аппарате.
