У бритв все осталось в прошлом.
Черный человек с дыркой от пули в ноге сверкнул огромной улыбкой, увидев меня.
— Черт! — сказал он. — Опять Рагу. Что на этот раз? Ты вернулся за нашими штанами?
Трое остальных черных людей решили, что это очень смешно, и засмеялись. Это действительно было очень смешно. Я сам не мог сдержать улыбки. Если не считать, что они хотели меня поникать, хорошие парни.
— Нет, штаны оставьте себе, — сказал я.
— Ты просто Санта Клаус, — сказал Улыба.
— Кто заплатил вам за то, чтобы отнять у меня тело? — спросил я. — Я только это хочу знать.
— А чего сразу не сказал? — ответил Улыба. — Черт! Это простой вопрос. Парень с шеей, как дерево, и шикарная белая куколка, которая пила пиво, а ссать не ходила. Куда она все это пиво заливала? Это они начальник, но теперь начальник ты.
— Спасибо, — сказал я.
— Черт, Рагу, — сказал Улыба. — Если что — обращайся, только больше не стреляй в меня. Я уже слишком стар для пуль. А тебе партнеры часом не нужны?
— Нет, — ответил я. — Я одинокий орел.
На сей раз, когда я уезжал в их машине, все они махали мне вслед.
И что мне теперь делать? Когда тебя нанимают украсть тело из городского морга, это само по себе странно, но когда люди, нанявшие тебя, нанимают других людей, чтобы украсть из морга то же самое тело, а потом нанимают еще людей, чтобы украсть тело у тебя после того, как тебе удается его украсть, — это просто дичь какая-то.
Почему все еще больше запуталось в аккурат после того, как я твердо решил поехать на кладбище и посмотреть, удастся ли мне получить оставшиеся пятьсот долларов моего гонорара?
Каким будет мой следующий ход?
У меня по-прежнему оставалось время перед встречей с теми людьми, но дурень я буду, если на нее поеду. Им решительно нельзя доверять. В их пользу теперь говорила только возможность пятисот баксов.
Но у меня, разумеется, есть то, чего им по-своему, по-дикому, очень хочется. Тело мертвой шлюхи на заднем сиденье автомобиля, только что экспроприированного у четверки черных мужчин.
Может, пора мне свои карты разыграть чуточку иначе.
До сих пор я им слишком подыгрывал.
«Наверное, я подниму ставку, — подумал я, — и начну игру заново». Мне теперь понадобится больше денег, а не просто пятьсот долларов. Я знал, что Колченог весьма враждебно отнесется к тому, что я расколошматил его машину. Думаю, ему теперь захочется новую.
Нет, судя по тому, как все развивается сейчас, пять сотен — это курам на смех. Если тем людям нужно тело — а они явно демонстрировали большую склонность в этом направлении, — им придется переплачивать.
Я ненадолго остановился у своей многоквартирки.
Вытащил тело с заднего сиденья, перекинул через плечо и занес в дом. Я притворялся, что это мешок белья. Притворство мое никакой роли не играло, поскольку меня никто не видел. Слава богу, хозяйка в тот день откинула копыта. Может, от меня удача и не сильно отвернулась. Я могу выйти из всего этого с гораздо большим прикупом, нежели рассчитывал.
Я улыбался, таща тело мимо лестницы, что вела к квартире мертвой хозяйки. Думал о том, как ее тело несли вниз в начале дня, а я вот теперь заволакиваю другое мертвое тело в здание.
В самом деле здание очень забавное.
Из него получится неплохое новое крыло для морга. Тела здесь перемещаются туда-сюда, как письма на почтамте.
Я пронес мертвую шлюху по коридору до своей квартиры. Опустил его на кухонный пол возле холодильника, а потом открыл дверцу и вынул всю заплесневелую пищу и все неопределимые штуки с полок.
Фу…
Потом я вытащил сами полки.
Почему нет?
Идеальное хранилище для нее, и последнее место, куда могут заглянуть.
72. Нога за пятьсот долларов
Я снова был в машине — ехал на юг от Сан-Франциско к кладбищу «Святой Упокой» и своему «свиданию» с шеей и его пиволюбивой госпожой. Интересная будет встреча, но пойдет она не так, как они планировали. Теперь будем играть по моим правилам, и у меня было такое чувство, что труп, оставшийся в моем холодильнике, стоит гораздо больше пятисот долларов.
У меня было чувство, что я теперь — владелец мертвого тела на десять тысяч долларов. Я его украл, оно теперь мое, и я намеревался получить все доллары его стоимости до единого, и сумма в десять тысяч — то, что надо.
Впереди по дороге я увидел свет в телефонной будке. Я вспомнил, что так и не позвонил матери, и вообще смел эту мысль с пути. Лучше с этим покончить, пока я не перешел к делам посерьезнее. Мне вовсе не хотелось, чтобы это грызло мне мозг, когда я собираюсь провернуть величайшую аферу своей жизни и навсегда переселиться на Халяву-стрит.
Я подъехал к будке и вышел.
Опустил никель и набрал ее номер.
Прозвонило раз десять.
Черт побери! Не придется мне услышать, как она снимает трубку: «Алло?» — и я не отвечу ей: «Привет, мам. Это я», — и она не скажет затем: «Алло? Кто это? Алло?» — а я: «Ма-ам», — не проною, вслед за чем не раздастся: «Ведь это не может звонить мой сын. Алло?» — и я не буду ныть дальше: «Ма-ам», — а она не скажет: «Похоже на голос моего сына, но ему бы не хватило наглости звонить, если б он до сих пор был частным детективом».
Она избавила меня от всего этого своим отсутствием.
Где она?
Сегодня пятница, и она ездила на кладбище повидать моего отца, которого я убил, когда мне было четыре года, но я знал, что ей уже пора вернуться.
Где же она?
Я снова сел в машину и поехал дальше на кладбище. Дороги всего десять минут. А потом говно попадет в вентилятор. Я воображал, что шее и его богатенькой начальнице совсем не понравится перемена в планах и мой новый ценник на тело.
Да, их поджидает неприятный сюрприз, и нет для него парочки приятнее. Я очень радовался, что у меня осталось пять патронов. Хватит, чтобы превратить шею в мизинчик.
И тут я кое-что вспомнил.
Залез в карман, вытащил пустой револьвер и положил рядом с собой на сиденье. Я такую ошибку не повторю. Стыдоба какая. Меня тоже могло бы опалить, если б я снова не взял ситуацию в свои руки, прострелив Улыбе ногу.
Мне повезло.
Черт. Улыба мог бы сейчас сидеть здесь, где сижу я, за рулем собственной машины, с троими своими дружками сзади, шутить и смеяться, тело мертвой шлюхи в багажнике, а я бы валялся на улице, как ингредиент неприготовленного рецепта. Чтобы доделать блюдо, понадобились бы лук, картошка, морковка и лавровый лист.
Мне бы вовсе не понравилось быть рагу.
Ночь действительно стояла темная, когда я ехал к кладбищу «Святой Упокой». Было так темно, что я подумал о своем сериале «Смит Смит против Теней-Роботов». Когда профессор А6–дул Форсайт заполучит кристаллы ртути, сможет активировать кучи бедных несчастных теней своих жертв и отправит их маршем по свету, результат, наверное, будет выглядеть вот так.
Профессор-Абдул-Форсайтова искусственная ночь будет напоминать вот такую же, сквозь которую я сейчас еду на кладбище.
Затем в голову мне пришла еще одна мысль — и моментально выдернула меня из Вавилона. Ночь, возможно, всегда темнее, если едешь на кладбище, где-то в ней затаившееся. Тут есть о чем подумать, но только недолго, ибо разум мой немедленно возвратился в Вавилон.
БЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ
То была моя прекрасная вечная секретарша Нана-дират в интеркоме.
— Привет, пупсик, — сказал я. — Что такое?
— Это тебя, любимый, — ответила она со своим обычным придыханием, от которого захватывало дух.
— Кто там? — спросил я.
— Доктор Франциск, знаменитый гуманист.
— Чего он хочет?
— Не говорит. А говорит, что может говорить только с тобой.
— Ладно, пупсик, — сказал я. — Соединяй.
— Алло, мистер Смит Смит, — сказал доктор Франциск. — Я доктор Франциск.
— Я знаю, кто вы, — ответил я. — Чего вы хотите? Время — деньги.
— Прошу прощения? — сказал доктор.
— Я занятой человек, — сказал я. — Лучше выкладывайте все начистоту. Я не могу попусту тратить время.
— Я хочу вас нанять.
— Именно это я и ожидал услышать, — сказал я. — Мой гонорар — один фунт золота в день плюс накладные расходы.
— Для человека с вашей репутацией частного расследователя звучит разумно, — сказал доктор Франциск.
— Вы обо мне слышали? — решил пококетничать я.
— Весь Вавилон о вас слышал, — ответил он. Конечно, я об этом знал. Мне просто хотелось, чтобы он сам это сказал. У меня восхитительная проблема с самооценкой.
— Итак, что я могу для вас сделать? — спросил я. На другом конце провода повисла пауза. — Доктор Франциск? — сказал я.
— Могу я говорить свободно по телефону? — спросил он. — Я имею в виду, никто не подслушивает?
