— Что будем делать, Петя? — помрачнел Рябов на Триумфальной площади, щурясь на циферблат часов гостиницы «Пекин». — Время к полуночи.
— Надо действовать жестко.
— Так-то оно так, — почесал заиндевевшую щеку Рябов, — но где противник? Не вижу!
— Я тоже…
— Стойте! Мы уже вышли на след.
— Чей след?
— Именно в «Пекине» проходит съезд коммунистов РФ. Будет много прессы. Террористу проще простого затесаться меж акул пера.
3.
Зал кегельбана поразил римской архитектурой и русским размахом.
Дюжина дорогих и сладострастных блядей увивалось подле партийных боссов.
Поминутно вспыхивали блицы папарацци.
В воздухе витал дурманящий дымок анаши.
В общем, всё как всегда… Съезд набирал обороты неспешно, по шажочку, хотя уже чуялось, что все кончится, если не перестрелкой, то уж, по меньшей мере, поножовщиной и мордобоем.
Сам глава коммунистов Филипп Филиппович Синебрюхов ходил подшофе и улыбался так, что мороз по спине.
— А мне здесь нравится… — шепнул мне на ухо сыщик.
Я вгляделся в продажную прессу. Много длинноногих дам со злобным оскалом, несколько завитых молодых людей с цветными татуировками на щеках и… ни одного террориста.
— А ведь он, сука, здесь! — словно прочитав мои мысли, прошептал Рябов.
— Не вижу змеиного зонтика.
— Присмотритесь к треножнику вот той телекамеры.
И — точно!
Ножкой одной из телекамер служил желтый, в игривую клеточку, шербургский зонтик.
Однако кто это стоит, приникнув к окуляру объектива?
Молоденькая, лет двадцати, ослепительная блондиночка с фарфоровыми щечками. Лишь отлично накаченные икры выдавали в ней прожженного головореза, точнее отмороженного боевика.
— По моему сигналу начнем операцию «Возмездие», — сухо произнес сыскарь.
4.
— Мы собрались с вами сюда, — вышел на трибуну Филипп Синебрюхов, — чтобы выработать тактику захвата Кремля, мостов, канализации и почтамта. Дело архисерьезное! Не время сопли жевать и заискивать перед пипл.
— Дело — партии, дело — народа! — рявкнул какой-то коммунист из глубинки.
— Ошибка, — густопсово пророкотал Синебрюхов. — Лозунг скомпрометировал себя. Дело партии — ее дело. И никого более…
Пока генсек витийствовал, мы с Рябовым, строго блюдя инкогнито, играли в кегли.
Рябов одним ударом крушил сразу весь ряд чурбанов.
Мой шар прокатывался рядом с кеглями, не задев ни единой.
— Вам надо сражаться на чемпионате по поддавкам, — усмехнулся инспектор. — Был бы триумф!
Я смутился.
Террористка вдруг скрестила ноги. Видимо, захотела в дамскую комнату. Эротическими шажочками зацокала в комнату под литерой «Ж».
Рябов подскочил к треножнику, отвинтил шербургский зонтик, сковырнул крышечку с наконечника, попробовал на зуб яд гюрзы.
— Что вы творите? — обалдел я.
— Утром выпил противоядие, дружище, — прошептал Рябов, гурмански пощелкивая языком. — Это не яд гюрзы.
5.
Когда террористка, ослепительная блондинка, уколола зонтиком зад господина Синебрюхова (кстати, его жирным телесам не помешал бы тренажерный зал), в кегельбане поднялся страшный переполох.
Отважные ребята из группы «Альфа» вязали террористку.
Синебрюхов, схватившись за ягодицу, завопил кабаном:
— Да здравствует капитализм!
Дорогостоящие и разухабистые бляди замерли.
Официант с подносом шампанского «Мадам Клико» рухнул на пол.
Коммунисты пошли болотными пятнами.
— Финита ля комедиа, — обронил Рябов сквозь зубы.
Через пару минут мы шли мимо статуи горлана В. В. Маяковского.
— Так что же было в кончике зонтика? — справился я.
— Раскиньте мозгами…
— Противогриппозная прививка?
— Петя, вы как никогда близки к истине. Там находилась ампула с генетической инъекцией… Гены миллиардера Анасиса.
— Россия спасена?
— Да и Запад прицепом.
Глава 28
Гибель кутюрье Мышкина
1.
В элитных слоях Москвы зароились зловещие слухи — зверски ограблен кутюрье мирового размаха Мышкин Лука Аркадьевич.
Рябов, как боевой конь, заслышавший горн, вскочил с зеленой софы.
— Петя, — спросил он меня, — вы когда-нибудь слышали о детской комнате кутюрье Мышкина? О его тридцати коллекционных плюшевых медведях?
— Признаюсь, я…
— И не могли ничего слышать, — с отеческой усмешкой глянул сыщик. — Эта информация прошла по моим секретным каналам.
Я вскочил с красной оттоманки и резко натянул пятнистые штаны.
— Инспектор, — воскликнул я, — мы беремся за дело?!
Вместо ответа Рябов перещелкнул затвор именного браунинга и бросил ястребиный взгляд в ночную жуть.
2.
В тот час великий кутюрье Лука Аркадьевич, пивший на брудершафт с самим Сен Лораном, в ужасе метался по разграбленной мастерской.
За компанию, и тоже в ужасе, метались с ним те люди, коих он так изысканно одевал, кои еще неизвестно кем бы стали, если бы они не носили платья, брюки, накидки от Мышкина.
Метались Алла Пугачева и Владимир Набоков, Константин Эрнст и Эдит Пиаф, Михаил Горбачев и Ал Капоне… Много еще кто метался.
На нас с Рябовым эта элитная братия взглянула с заметным презрением. Еще бы! Для расследования дела были привлечены сыщики Интерпола. Где уж тягаться с ними?!
Тем более, из нас двоих сыскарем являлся лишь Рябов один. Я же, как Санчо Панса, подрядился оруженосцем Мастера и, по совместительству, служил акушером второго (даже не первого!) разряда.
— Что вам угодно? — саркастически спросил нас кутюрье, отец ошеломительных виртуально-визуальных образов, Лука Аркадьевич.
— Разрешите, для начала, осмотреть помещения, — попросил Рябов.
Алла Пугачева с Михаилом Горбачевым неодобрительно покосились на нас. Владимир Набоков, поддерживая репутацию отчаянного эротического хохмача, прыснул в кулак.
От возмущения мне захотелось в туалет.
По-маленькому…
Однако я взял себя в руки и замаршировал за инспектором.
3.
Дом Мышкина поразил нешуточным размахом. Эдакий боярский расписной терем с ауди-видеотехникой. Восток и Запад в этой квартирище слились воедино.
Я вспомнил о своей убогой норе в Новых Черемушках и пригорюнился.
— Зависть — дурное чувство, — скосился на меня Рябов.
Я взял себя в руки и последовал за сыщиком к детской комнате.
Та оказалась наглухо заперта.
Сыщик достал раскладной ломик и поддел дверь.
…Белый рояль с клавишами из слоновой кости, парочка электромобилей фирмы «Ямаха», коллекционная гитара Элвиса Пресли…
— Зачем Лука приказал запереть детскую? — просипел я.
— Мы у кого-то под колпаком, — Рябов указал мне на глазок телекамеры, чуть торчащий из-за иконы Георгию Победоносцу.
— У кого?
— В операторскую… Живо! — гортанно вымолвил Рябов.
4.
За пультом, плотно приникнув к монитору, сидел сам Лука Аркадьевич.
— Что вам угодно? — словно не узнавая нас, вопросил он.
— Куда вы дели коллекцию плюшевых медведей? — с порога огорошил маэстро Рябов.
— Позвольте… — Мышкин встал во весь свой малюсенький рост.
— А вот этого вам мы не можем позволить! — жестко сказал я, акушер Кусков.
— Тридцать плюшевых медведей с символикой юбилея столицы! Где они?! — продолжал допрос Рябов.
Кутюрье попятился…
— Они в Нью-Йорке.
— Лука Аркадьевич, милый вы наш, а что находится внутри косолапых?
— Известно что, — Мышкин лязгал зубами. — Опилки…
— Неужели?
— А что же еще?! — в ужасе отшатнулся кутюрье.
— По сколько карат?
— Это последствие кризиса… — взвизгнул Мышкин. — Я спасал бизнес!
— Покупать такие квартирищи! Вы — плесень и накипь! — взвизгнул я.
— Опять завидуете? — прервал меня Рябов.
Тут произошло непредвиденное.
Кутюрье закачался и рухнул на шашечки паркета из карельской березы. Глаза его смежились.
Инспектор приложил ухо к сердцу кутюрье.
— Бобик сдох… — обронил он.
— Уснул?
— Капсула с цианистым калием в верхнем зубе.
5.
Когда мы вернулись в позолоченную гостиную, нас встретили волчьими взглядами.
Алла Пугачева что-то глумливо говорила на ухо толстомордому секьюрити.
Борис Моисеев нервно одергивал плиссированную юбку, отороченную лилльскими кружевами.
Владимир Набоков ядовито усмехнулся и быстро застрочил в сафьяновом блокнотике, инкрустированном самоцветами в виде австралийских бабочек.
— Господа! — обратился к этой развратной шобле Рябов. — Кто из вас еще шпигует косолапых для отправки в Нью-Йорк? А, может, на Кипр? Где у вас хаза?
Випы испуганно зашушукались и гуськом потянулись к выходу.
