Ознакомительная версия.
– А вот Кокозас оскорбляется, если его имя перевирают, – зашептала Ангелина, – уж постарайтесь не напутать. Отец Сергеева работал на корабле «Комсомольская застава». Понимаете? Корабль «Комсомольская застава». Взяты первые слоги этих трех слов, сложены – и вот вам Кокозас. КОрабль КОмсомольская ЗАСтава! Вы поняли или надо закрепить пройденный материал?
Я кивнула. Кокозас Иванович! Да уж, мое отчество еще не самый плохой вариант, но представляю, что будут чувствовать дети Сергеева, когда станут взрослыми с отчеством Кокозасович или Кокозасовна! На что угодно готова спорить, окружающие будут их звать Кокосовичами.
– Дети сегодня как сонные мухи, – заявила Нина Максимовна, врываясь в учительскую, – разбудить их невозможно.
– Новый год скоро, у ребят все мысли о подарках и вечеринках, – подхватила Ангелина, доставая из сумки кружку, украшенную изображением кошек.
– Ты носишь с собой чашку? – удивилась Нина. – Не оставляешь ее в шкафу?
Жорина включила чайник.
– Когда Полина Владимировна умерла, я перенервничала до икоты, тряслась в ознобе, захотела чаю попить. Открываю шкаф, а моей кружечки, любимой, с картинками собачек, на месте нет. И нигде нет. Сперли!
– Может, кто разбил? – предположила Федотова.
– Тоже некрасиво, – поморщилась Ангелина, – убрать осколки и промолчать. Хамство. Нет, имела место кража. Чашку мне соседка подарила, из турпоездки в Лондон привезла, в Москве такую не сыскать. Настоящий костяной фарфор! Качество Великобритании. Знаю, кто спер! Верка! О мертвых плохо не говорят, но она могла это сделать. Я вечером, перед тем как уйти домой, чайку попила, кружечку вымыла, на место в шкаф поставила. А на следующее утро не нашла ее там. Ну точно – Соева ее сперла! Больше подумать не на кого. Теперь рисковать дорогими сердцу вещами не желаю, поэтому решила приносить и уносить посуду. Правда, милый бокал вместо пропавшего приобрела? С изображением танцующих кошек! Прелесть!
– Соева иногда странно себя вела, – вздохнула Нина Максимовна, – вроде не скаредная, но отказалась деньги на подарок для Карелии к ее дню рождения сдавать. Мы всего по пятьдесят рублей сбрасывались. Правда, это тоже сумма, на нее можно шоколадку купить. Вечно у нас в коллективе поборы, то у кого-то день рождения, то Новый год!
– Если купишь шоколад за полтинник, он окажется жутким дерьмом! – вспыхнула Жорина и направилась к двери. – В составе не найдется и крошки какао-бобов, налопаешься пальмового масла с красителями и получишь коллапс печени! Жадная ты, Нина Максимовна, противно слушать твои рассуждения про шоколад!
– Что это с ней? – удивилась Федотова. – С чего это она разозлилась? Ничего обидного я не сказала.
– Ангелина уже неделю на всех бросается, – вдруг раздался голос Шитовой, которой в учительской не было.
– Маша, ты где? – подпрыгнула биологичка.
Зеленая скатерть, закрывавшая длинный стол, зашевелилась, из-под нее высунулась голова Марии Геннадьевны.
– Тут.
– Господи, – всплеснула руками Нина Максимовна, – что ты там делаешь?
Шитова выбралась наружу.
– Бусы рассыпала, пришлось собирать. Ангелина странная стала, чуть что – в истерику впадает. Ты, Нина, должна быть с ней осторожна, а то получишь ни за что.
В учительскую заглянул мальчик.
– Мария Геннадьевна, куда плакаты вешать?
– Иду, Гена, подожди, – велела Шитова, отряхнула брюки и исчезла в коридоре.
– Нет, ты видела? – возмутилась Федотова. – Сидит под столом и молчит партизаном. Давно ты тут находишься?
– Ну… минут десять, – прикинула я. – Когда пришла, здесь один Кожзам был, преподаватель физики.
– Кокозас, – хихикнула Нина, – выучи его имя, иначе врага наживешь. А где Маша кантовалась?
– Наверное, под столом, – предположила я, – не видела ее.
– Разве прилично в укрытии затаиться? – негодовала Федотова. – Мы с тобой думали, что одни в учительской, мало ли о чем болтать могли. Маша себя дико ведет, а Ангелину истеричкой считает! У нас тут все с прибамбахом. Возьмем Веру Борисовну, тоже со своими тараканами была, можно сказать, их у нее целая стая водилась. Можешь в библиотеку зайти и убедишься: цветы на подоконниках по высоте стоят, стулья она к столам придвигала, и упаси господь их переместить. Дети к ней поэтому ходить побаивались. Мне Катя Потемкина рассказала: «Придешь в библиотеку, а Вера Борисовна говорит: «Садись по центру сиденья, не ерзай». Если не по ее поступить, она ругается. Вообще за книгами ходить теперь влом». Я Катерине не поверила, она приврать любит, но решила проверить и, если это правда, Полине Владимировне про Соеву доложить. В нашей гимназии ребятам даже по успеваемости замечаний делать нельзя, а Верка их из-за мебели шпыняет. Поднялась к ней, подошла к столу, попросила: «Дайте мне Пушкина, хочу стихи почитать». Соева к стеллажам направилась, я на ее стол смотрю! Мама родная! В стакане пять одинаковых ручек, книги сложены стопкой, внизу большие, сверху маленькие, формуляры в коробке выравнены. На левом краю стола поднос, на нем чашка, чайник и сахарница параллельно друг другу стоят на равном расстоянии, на маленькой тарелочке два пирожка, а две конфетки, словно солдаты на плацу, выстроены. Когда Соева с Пушкиным появилась, я не выдержала и спросила: «Вера Борисовна, вижу, вы любите идеальный порядок». Она прищурилась.
– И что? Аккуратность лучше бардака, а красота спасет мир. Или вы предпочитаете хаос и уродство? Мне нравится, когда вещи находятся на строго определенных местах, я выработала для себя эти правила и тщательно их соблюдаю. Если хочу попить чаю с приятным человеком, никогда не поставлю для себя чайную пару в цветочек, а для него в горошек. Фу! Все должно быть прекрасно! Стоять параллельно или по линейке, иначе нарушается гармония.
Федотова пошла к подоконнику.
– И что это? Шиза!
– Вы рассказали Хатуновой про стулья? Объяснили, почему ребята избегают общения с Верой Борисовной? – заинтересовалась я.
Нина включила чайник.
– Конечно. Директриса пообещала провести с Соевой беседу. Я хотела ей еще про вороватость Веры доложить, но постеснялась.
– Соева крала вещи? – насторожилась я. – У кого?
Биологичка скорчила гримасу.
– Вещами такую лабуду не назовешь. У нас настенный календарь пропал, ерунда копеечная, не помню, как он появился. На каждой странице фото котят, щенят, они сидели в корзиночках, на шеях бантики. Вон туда повесили, на стену. Но не долго он там жил, вскоре испарился. Кто-то его унес. На пропажу внимания не обратили, подумаешь, чепуха. А накануне Дня учителя вхожу я в туалет, смотрю, Алиса Боркина плачет. Начала ее расспрашивать, и выясняется, что девочке купили пенал, на нем снимки собак разных пород, пустяковая вещичка, но для ребенка значимая. Во-первых, пенал симпатичный, а во-вторых, его подарил папа. Мать Алисы первого супруга бросила, он простой, не очень обеспеченный инженер. Женщина охмурила владельца фирмы, где работала, вышла за него замуж, родила близнецов и теперь богата и счастлива. Алисе она не разрешает с родным отцом часто общаться, а малышка его очень любит, тот дочке всякую ерунду дарит. Пенал для Боркиной намного дороже золотых сережек с камнями, которые она каждый день меняет. И вот именно пенал исчез. Дети у нас не вороватые, добрые, всем Алису жаль было. Мы пропажу искали и не нашли. В районе четырех Вера Борисовна спустилась в учительскую за пальто, поставила свою сумку в кресло, и тут ее Мария Геннадьевна отвлекла, той какая-то книга срочно понадобилась. Соева была недовольна, но пошла назад в библиотеку, а торбу свою бросила. Что меня толкнуло? Словно кто-то сказал: «Нина, загляни в сумку», и я туда нос засунула. На самом дне завернутый в целлофановый пакет лежал пенал Алисы. Вот такие дела! Соева обожала животных, собирала всякую мелочь с их изображением и не устояла при виде жестяной коробки. Наверное, календарь тоже она унесла.
– И вы ничего никому не сообщили! – удивилась я. – Даже Полина Владимировна?
– Признаться, что тайком рылась в чужой сумке? – поморщилась Нина Максимовна. – Да и докладывать Хатуновой нелицеприятные сведения про Соеву бесполезный труд. Директриса всегда становилась на сторону Веры, та была жесткой, могла нелицеприятную правду в лицо сказать.
– Например? – полюбопытствовала я.
Нина Максимовна отпила чаю.
– Все и не упомнить. Вот один из последних примеров. Сидим в учительской, пьем чай с тортом. У Миши Филимонова мать владелица кондитерской фабрики, она нам иногда угощенье присылает. Болтаем о ерунде, тихо, мирно, у нас коллектив хороший, дрязг не бывает, если поцапаемся, быстро миримся, зла друг на друга не держим. Входит Вера, как всегда, нос кверху, молча к шкафу прет, спина прямая, подбородок задран. Царица Савская, не меньше. Я не сплетница, но это же правда, что Соеву в гимназии никто не любил, нам нравилась Люся Мусина, до сих пор с ней общаемся. Я после работы нет-нет, да и забегу к ней на кофеек. Люсенька теперь на дому работает. Она с учащимися занималась, в коллектив влилась, а Вера всеми силами подчеркивала: вы чернь, а я императрица.
Ознакомительная версия.
