— отмахнулся он. — Придумаешь тоже. К тому же заводятся тараканы и крысы, а не маньяки. И потом откуда ему здесь взяться? — Он снова улыбнулся, правда, уже не так весело, а потом не сдержался и вздохнул.
Я отвернулась к окну и загрустила. «Откуда-откуда, — проворчала я про себя. — Оттуда, откуда все маньяки берутся. И в конце концов маньяк он там или не маньяк, какая разница, если убивает он насмерть».
Я сидела и рассуждала сама с собой. В общем-то Димка скорее всего прав — вряд ли Кондраков пытался меня утопить. С какой стати? Что я ему такого сделала? Но с другой стороны, это совершенно не значит, что он не мог убить собственную жену. Мало ли что он говорит, что ударил Веронику только по лицу и ушел. А может быть, все было совершенно не так? Может, он и не уходил никуда? Я вскинула на Димку глаза.
— Слушай, Димыч, а есть ли у Кондракова свидетели, что он уходил из каюты? — спросила я. — Может быть, он все врет?
Димка сидел на корточках возле кровати и зашнуровывал кроссовки.
— Чего не знаю, того не знаю, — ответил он. — Я вчера не столько Кондраковым, сколько твоей персоной занимался. Мне уж как-то было не до него. Вот соберемся после завтрака все вместе и все обсудим. А сейчас одевайся и пошли на выход. Если честно, есть очень хочется.
— Слушай, — перебила я Димку, — но если на борту произошло убийство, то нам надо немедленно заявить об этом в милицию. — У нас же на борту труп!
Димка с сомнением покачал головой.
— Надо-то оно, конечно, надо, — сказал он. — Но не будем же мы заявлять в какой-нибудь сельский участок.
— Да как же так? Ведь если мы сейчас же не заявим в милицию, то потом нас обвинят не только в замазывании и затаптывании следов, но и в сокрытии самого преступления. Ты представляешь, чем нам это может грозить?
Но у Димки были другие соображения.
— Это ничто по сравнению с тем кошмаром, который может нас ожидать, если мы действительно заявимся в какой-нибудь провинциальный милицейский участок.
— Это почему же? Что такого страшного может нас ожидать?
Димка встал с кресла, подошел к холодильнику-бару и достал оттуда две груши и яблоко.
— Будешь? — протянул он мне фрукты.
Я машинально взяла грушу, но потом, подумав, отложила ее в сторону. В ситуации, когда на борту яхты где-то рядом находился труп, есть было как-то кощунственно, а точнее, просто кусок в горло не лез.
И если в самое ближайшее время мы не сдадим этот труп в какой-нибудь морг, то, значит, нам придется прожить с ним до самой Москвы, а это не много не мало — двое суток. То есть нам нужно будет есть, спать, дышать, сознавая, что где-то рядом лежит мертвая Вероника.
— О господи, какой ужас! — пролепетала я.
Но Димка мой возглас понял по-своему.
— Вот именно, — согласился он. — Именно ужас. Для начала арестуют «Пирамиду», потом для выяснения наших личностей задержат всех гостей на трое суток. Ты представляешь радость от такой ситуации академика Прилугина или несчастного Джеда Маклахена, который уже второй раз попадает с нами в аналогичную переделку. Тогда на даче его самого чуть не укокошили, теперь вот это... И потом подумай, насколько хорош уровень местных так называемых следователей, у которых часто и образования-то всего неполных десять классов. — Димка посмотрел на меня и похлопал по плечу. — Да ты не бойся, — сказал он с улыбкой, — все решится. Борис уже связался с Москвой, переговорил с кем надо, и сегодня сюда вертолетом будет доставлена дополнительная вооруженная охрана. Так что зря ты раньше времени перепугалась. Все будет в порядке.
Димка хлопнул меня по плечу и велел идти в свою каюту одеваться.
— А я тебя провожу, — сказал он. — После вчерашнего нападения я теперь с тебя глаз не спущу. А то не ровен час опять за бортом окажешься.
В коридоре мы, как назло, тут же столкнулись с четой Соламатиных. Они, по всей вероятности, шествовали в кают-компанию на завтрак, и, судя по их безмятежным и улыбающимся физиономиям, про ночное происшествие ничего пока еще не знали.
Профессор приветливо с нами раскланялся, а его супруга окинула меня заинтересованным взглядом. Мне даже как-то неприятно стало.
— И чего вытаращилась? — пробурчала я тихо себе под нос, когда Соламатины остались уже далеко позади. — Какое ее дело, что я из Борькиной каюты вышла? Может, я к подруге заходила доброго утра ей пожелать?
Димка хохотнул и также тихо ответил:
— Ну во-первых, ты из Борькиной каюты вышла не одна, а с мужчиной, а во-вторых, на тебе халат наизнанку надет.
Я глянула на свою, а вернее, Лялькину одёжку (халат-то на мне был ее) и, ужаснувшись увиденному, ускорила шаг.
Оставшееся до собственной каюты расстояние я преодолела очень быстро. Так быстро, что Димка едва только поспевал за мной. У меня же не было ни малейшего желания встретиться в коридоре с кем-нибудь еще. Зачем мне были нужны свидетели того, что я ночевала в эту ночь не в своей каюте? Еще подумают что-нибудь не то...
Однако мне фатально не везло. Все обитатели яхты, как назло, стройными рядами тянулись на завтрак, и мы встретили практически всех. При виде меня и Димки все почему-то понимающе улыбались и желали нам доброго утра. Просто кошмар какой-то.
Однако когда мы добрались наконец до моей каюты, и я смогла спрятаться за спасительную дверь, все мысли о моем внешнем виде тут же вылетели из головы, потому что только теперь, увидев спящую на кровати Дульку, я вспомнила про свою собаку.
— Господи, — охнула я, — ну что я за собачница такая. Бросила животное на целую ночь в полном одиночестве и даже не вспомнила о нем ни разу.
Я подхватила собачку на руки и, сжав ее в объятиях, принялась истово наглаживать.
— Бедная моя, бедная — причитала я. — Бросили бедное животное на целую ночь.
Но Дулька таращила на меня свои черные глаза-пуговки и ничего спросонок не понимала. Зачем ее разбудили? Чего хотят? Боюсь, что она даже и не заметила моего отсутствия. Впрочем, теперь, окончательно проснувшись, она была рада, что мы снова вместе. А я дала себе слово, что до
