Ознакомительная версия.
– Хорошо, не обижайся, – кивнула Ирина и сняла трубку телефона. – Сейчас, погоди, только Нелю предупрежу. Алло, это Шульгина. Мы со старшей манекенщицей отъедем в агентство. Если понадоблюсь, ищите по мобильному. Пока не знаю, когда вернусь. Наверное, к часу дня.
Затем Ирина глянула на меня.
– Поехали!
– Куда? – спросила я, идя за ней.
Шульгина ничего не ответила. Так же молча она села в машину, покрутила по кривым переулкам, припарковалась около высокого дома постройки девятнадцатого века, открыла подъезд и только тогда пояснила:
– Лучше поговорим у меня дома.
Для одинокой женщины квартира Ирины была велика. Я, правда, не поняла, сколько в ней комнат, но уж точно не одна и не две. Слишком много дверей выходило в просторный холл, заставленный дорогой итальянской мебелью. А еще здесь имелось три коридора, концы которых тонули в темноте.
– Вот сюда проходи, – велела Шульгина, и мы оказались в кухне с помпезной обстановкой. Белые шкафчики и столики сверкали позолотой, а под плитой нависала ярко начищенная медная вытяжка.
– Мне воспитательница, – безо всякого вступления начала Ира, – без конца повторяла: «Деточка, тебе, конечно, не повезло, мама и папа погибли. В наших группах есть и другие дети, которые лишились родителей, но должна сказать: лучше жить совсем без отца с матерью, чем иметь такую семью, как у Вени Макеева…»
Семилетняя Ирочка не была согласна с Ниной Ивановной. Да, в приюте жили не только круглые сироты, но и несчастные ребята, чьих папу с мамой лишили родительских прав. Веня Макеев и был из таких. Его мамаша регулярно приходила к ограде детдома и, прижав страшное, опухшее, часто разбитое лицо к железной ограде, начинала выть:
– Сыночка отдайте! Ох, лишили кровиночки… Веня-я! Родной!
Перепуганный Макеев кидался к Нине Ивановне и начинал судорожно рыдать. Мать-алкоголичку, регулярно избивавшую сына, малыш боялся до одури.
– Не хочу к ней! – кричал Веня, обхватив воспитательницу. – Ты же меня не отдашь?
Нина Ивановна живо утаскивала взволнованного ребенка подальше от окон и вызывала милицию. Заканчивался визит любящей мамаши всегда одинаково: парни в форме заламывали бабе руки и запихивали в «раковую шейку». Веня исходил слезами, а Нина Ивановна бормотала сквозь зубы:
– Носит же земля подонков, и ведь не берет ее ничего. Зимой босиком ходит и хоть бы хны.
– Авось помрет скоро, – подала однажды реплику нянечка. – А Вене, глядишь, счастье привалит, найдется для него хорошая семья.
– Такие до ста лет скрипят, – возразила Нина Ивановна, – а потом от повзрослевших детей алименты требуют.
По сердитому тону воспитательницы Ирочка, присутствовавшая тогда при разговоре, поняла, что Веня, несмотря на наличие мамы, вовсе даже не счастливый, как ей раньше казалось, и очень постаралась перестать завидовать мальчику. Правда, черное чувство все равно вползало в душу, очень хотелось иметь родного человека, пусть даже такого, как вечно пьяная и всеми презираемая родительница Макеева.
Шульгиной повезло. Она попала в замечательный детский дом, где сирот не били, не унижали, не морили голодом, а пытались привить детишкам хорошие манеры и дать им образование. Нина Ивановна от всей души любила воспитанников. Но она была, если можно так выразиться, мамочкой общего пользования, а Ире хотелось иметь свою личную маму, пусть даже и не такую замечательную и правильную, как воспитательница.
Лет в шесть Ира поняла, что у нее есть шанс обрести семью. В интернат иногда приходили бездетные пары и выбирали для себя ребенка. Далеко не все хотели взять пеленочного младенца, кое-кто не желал возиться с крохой, предпочитал взять младшего школьника. Ирочка, увидав, как в комнате игр появляются незнакомые люди в сопровождении директрисы, моментально старалась показать себя с лучшей стороны – хватала веник, совок и начинала деловито подметать пол или ловко стирала невидимую глазу пыль с подоконника. Еще у Шульгиной был хороший слух, ее постоянно хвалила учительница музыки, и сиротка, завидя потенциальных родителей, принималась тоненьким голоском выводить рулады. Но, увы, старалась Ира впустую – на нее не обращали внимания. Один раз, правда, черноволосая женщина взяла своего мужа за руку и указала глазами на Ирочку. Супруг окинул девочку взглядом и что-то спросил у директрисы. Но та помотала головой, и пара потеряла интерес к Шульгиной.
Шли месяцы, Ира взрослела и один раз спросила Нину Ивановну:
– А почему я новой маме никак не нравлюсь?
Воспитательница постаралась перевести разговор на другую тему, но Ира упорно повторяла вопрос, и в конце концов женщина ответила:
– Ирочка, люди выбирают здоровых деток.
– А я больна?
– Нет, мое солнышко, – стала путано объяснять ребенку Нина Ивановна, – ты в принципе ничем не страдаешь, но вот в твоем анализе крови… Ой, боюсь, не поймешь. В общем, всякое может случиться, понимаешь?
– Я умру? – испугалась Ира и зашмыгала носом.
Находившаяся в тот момент в комнате нянечка шумно вздохнула и глянула на Нину Ивановну с явной укоризной.
– Ну и глупость тебе лезет в голову! – громко ответила воспитательница. – Нет, конечно… Знаешь, детка, мы лучше потом поболтаем, сейчас мне надо в столовую сходить.
Ире не понравилось поспешное бегство Нины Ивановны. Девочка подошла к нянечке и шепотом спросила:
– Я совсем-совсем инвалид?
– Нет, – очень тихо ответила та, – здоровее многих.
– А Нина Ивановна про какой-то анализ говорила.
– Она перепутала.
– Да? – с недоверием протянула Ира, твердо уверенная, что жить ей осталось считаные часы.
– Ступай, почитай книжку, – велела нянечка.
Ира послушно отправилась в библиотеку, потом на ужин, затем старательно умылась, почистила зубы, легла в кровать, попыталась заснуть, но не сумела. Пару часов девочка лежала тихо, слушая, как мирно сопит соседка по комнате. В конце концов ей надоело маяться, она встала с кровати и пошла в туалет.
Ирочка редко бродила по коридорам интерната ночью, и сейчас ей стало не по себе. Дом словно вымер, двери спален закрыты, стоит не только тишина, но и темнота, лишь у входа в туалет горит крохотная лампочка. Девочка ощутила себя маленькой песчинкой, абсолютно одинокой, никому-никому не нужной, и к ее глазам подступили слезы. Ира вошла в комнатку, где были установлены эмалированные умывальники, и зарыдала горько, безнадежно.
– Это кто тут сопли льет? – послышался нарочито сердитый голос, и на плечо девочки легла большая ладонь.
Малышка обернулась, за спиной стояла нянечка.
– Чего хнычешь? – повторила вопрос та.
Ирочка прижалась к женщине и стала жаловаться на жизнь:
– Меня никто не берет домой… вчера шефы привозили конфеты, девочкам достались «Мишки», а мне карамельки… по рисованию мне поставили три… разорвались чешки для танцев, и Вера Сергеевна, кладовщица, новые не дала, сказала – не положено, велела старые зашить… Катя Орел меня «приютской» обзывает и бьет…
Нянечка гладила Иру по волосам.
– Эх, горе. Дам тебе «Мишек», нашла повод для рева. Тройку исправишь, и завтра я поговорю с Верой Сергеевной, она тебе новые тапки выдаст. Если же Катя Орел опять дразниться станет, спокойно ответь: «Грешно смеяться над детьми без родителей. В нашем интернате полно ребят, у которых родственники внезапно умерли, под машину попали или какое другое несчастье случилось». Ну и гадкая девочка эта Катя Орел, из нее вырастет, наверное, злобная, никому не нужная тетка. Господь наказывает тех, кто издевается над сиротами. Она замуж никогда не выйдет, вот!
– А еще меня никто не хочет своей дочкой сделать, – высказала главную беду Ира.
– Может, скоро положение изменится, – возразила нянька.
– Нет, не возьмут меня, – прошептала девочка, – я больна страшной смертельной заразой.
Женщина сердито нахмурилась.
– Ребенка с инфекцией отправляют в больницу, а ты в нашем доме живешь, ешь со всеми в одной столовой, спишь в общей спальне. Разве больной такое разрешат?
– А Лена Бородина? – напомнила Ира. – Она тоже со всеми везде ходила, а потом умерла!
Нянечка перекрестилась.
– Земля ей пухом, бедная девочка. У Леночки был рак крови, им нельзя, как свинкой, заразиться.
– Значит, и у меня то же самое? – испугалась Ира. – Точно, Нина Ивановна говорила про анализ. Я умру, как Бородина…
Слезы водопадом покатились из глаз малышки.
– Ты здорова, – слегка растерянно попыталась утешить воспитанницу нянька, – завтра отведу к нашему доктору, пусть Инна Петровна тебе сама все скажет.
– Ага, – прошептала Ира, – помните, когда Ленку в больницу увозили, Инна Петровна на весь коридор орала: «Бородина, не хнычь, у тебя просто грипп, сделают уколы и вернешься к нам здоровенькой». И где Ленка? Обманула ее наша докторша, и меня обманет.
Ознакомительная версия.
