Ознакомительная версия.
Не успела девочка вернуться в лазарет, как в палату заглянула Света. Распространяя запах вина, студентка шепотом спросила:
– Эй, Шульгина, дрыхнешь?
– М-м-м, – протянула Ира, делая вид, будто только-только, на зов, проснулась.
– Спи, спи, – затараторила Света, – я тебе тут гостинец принесла, пирожное из буфета.
Когда успокоенная практикантка ушла, Ира села и при свете полной луны стала перечитывать тетрадь. Вопросы толпой теснились в голове…
В советское время существовало четкое разделение приютов. Одни назывались «Дом малютки», и туда попадали груднички, чаще всего те, от кого отказались непутевые матери. До трех лет несчастные дети жили в одном месте, потом их переводили в другой дом.
Большинство советских педагогов и педиатров было против такой системы. Специалисты говорили о тяжелых психологических травмах, которые получают трехлетки, отрываясь от места, которое они считают родным. Но заведенный порядок не менялся. Иногда, правда, удавалось организовать так называемые экспериментальные площадки. Детдом Наины Львовны был из их числа. Сюда детей привозили в пеленках, а потом, повзрослев, ребята просто переходили во «взрослый» корпус. Следовательно, Нину должны были доставить вместе с Ириной. Во времена детства Шульгиной действовала инструкция, запрещавшая разделять кровных родственников. Братья и сестры оказывались всегда вместе. Но никаких документов Нины в шкафу Наины Львовны не нашлось, Ира тщательно изучила все полки, просмотрела папки на «Ш», затем на «Н» и «О», даже заглянула в скорбное место, обозначенное словом «умершие», но нигде не обнаружилось ни листочка про Нину. Значит, ее никогда не доставляли в приют?
Имелось еще одно обстоятельство, насторожившее Иру. Она хорошо знала детдомовские порядки и была в курсе того, с какой неохотой Наина Львовна отдает новым родителям одного ребенка, если у него есть сестра или брат. Директриса всегда старалась уговорить приемных родителей забрать двух детей, и чаще всего ей это удавалось. Но Нина уехала к новой маме одна.
Следующий момент. Не все интернатские знали о себе правду, воспитатели рассказывали кое-кому из детей: «Мама и папа еще вернутся, они сейчас далеко, оставили тебя временно». Однако ребята хорошо понимали: если им рассказывают про возможность встречи с родственниками, следовательно, они сидят за решеткой. Взрослые старательно «закапывали» истинную причину того, почему дети оказались в детдоме, но невесть откуда школьники знали: мать Коли Пикалина убила в порыве ревности своего мужа, а потом выбросилась из окна, папа Ларисы Губиной в белой горячке задушил жену и нынче отбывает срок на зоне, у Лены Петкиной родители шизофреники. Вот только о Шульгиной не ходило никаких слухов…
Ирина замолчала и уставилась в окно.
– Но почему ты решила, что Мадлен твоя сестра? – изумилась я.
Шульгина схватила висевший на стуле платок и закуталась в него.
– На улице тепло, а дома зябко… Понимаешь, с той самой детдомовской поры целью моей жизни стало отыскать исчезнувшую Нину. Пыталась ее вспомнить, все-таки я старше сестры на несколько лет, но никаких четких картин не возникало. Смутно, как в тумане, видела комнату – огромную, с массивной мебелью. Стол такой высокий, что страшно, кресла, как горы, громадные. А еще постоянно натыкаюсь мысленным взором на птицу, странную такую, с головой женщины. Вроде, это картина, но почему-то не разноцветная, а желто-белая. И только подумаю про птичку, сразу слышу голос – мужской, низкий, но не бас, скорей баритон, – который очень громко читает стихи: «У нашей Нюши два глаза и уши. Закрой глазок, откройся роток, вложи в него пирожок, поднимается хвосток, дерни за перо, не улетит оно, приоткроется дверь, ты туда смотреть не смей, просто заходи и у чудища проси: „Отдай скорей, ничего не жалей“».
– Мне отец тоже на ночь иногда стихи читал, – вздохнула я, – и многие из них до сих пор наизусть помню. Про маленьких феечек, которые сидели на скамеечке, про Шалтая-Болтая и королевскую конницу. Столько всего позабыла, а совершенно ненужные стихи остались в голове навсегда. Недаром говорят, что детские воспоминания очень крепкие.
Ирина грустно глянула на меня.
– У меня практически нет воспоминаний.
– А стихи?
Шульгина пожала плечами.
– Уж и не знаю, откуда их взяла. Приятно думать, что имелся у меня папа, который читал маленькой дочери книги. Самое интересное, едва кто-нибудь произнесет имя «Нюша», как во мне словно магнитофон оживает. В «Лам» работает Анна, она с Мишей тебя вчера для Калистратовой одевала. – Так вот, когда она на работу пришла, представилась Нюшей. Ну и пошло, поехало, я чуть ума не лишилась. Крикнет кто из наших: «Нюша, готовь „вешалку“, клиент едет», – а у меня моментально в голове бубнить начинает: «У нашей Нюши два глаза и уши…» Закончилось дело тем, что собрала весь коллектив и прочитала лекцию о поведении на службе. Категорически запретила всякие прозвища и ласковые уменьшения имен: Нюша, Шура… Только, Анна и Александр! Мол, работаете в престижном месте – соблюдайте приличия.
– Хорошо быть начальницей!
– Иногда очень, – согласилась Ирина.
– Как же ты нашла сестру?
Шульгина тяжело вздохнула.
– Долго рассказывать. Удалось, конечно, не сразу, потом зацепила ниточку и потянула. В конце концов узнала: Нину удочерили некие Гостевы, дали ей имя Мадлен. Сам процесс поисков тебе неинтересен. Любопытно иное: узнала, что Мадлен, как и я, плавает в мире фэшн-бизнеса, только карьера у нее не столь удачно складывается, она просто продавец в бутике «Крис». Я ей предложила к нам перейти, с повышением. Ясное дело, Мадлен с радостью согласилась. Только людям свойственна неблагодарность – Мадлен осмотрелась, пообвыклась, поняла: мое место более сладкое – и начала войну.
– Гостева, значит, так и не знает о родстве? – еще раз уточнила я.
– Нет, – тихо ответила Ира.
– Как же ты ей сделала предложение о работе?
Шульгина пожала плечами.
– Просто – мы столкнулись на фэшн-неделе. Вернее, я, конечно, подготовила встречу, но у Мадлен создалось впечатление, что она случайная. Поговорили немного, и я спросила: «Не хочешь в „Лам“ старшей перейти?» Ничего особенного, многие таким образом карьеру сделали, порой случайная беседа меняет судьбу кардинальным образом.
– Но почему ты не открылась Мадлен?
Ирина встала, включила чайник, потом с усмешкой спросила:
– А как бы ты отреагировала на ситуацию? Жила ты себе спокойно, выросла под крылом любящих родителей, и вдруг, бац, появляется невесть кто и объявляет: имя твое не настоящее, мама с папой посторонние люди, давай знакомиться, дорогая сестричка! Твоя реакция?
– Ну… не знаю… Попросила бы документы, подтверждающие правоту слов…
– Так их нет! – скривилась Ирина. – Есть лишь ненормальная на первый взгляд бабуся – Сильвия Альбертовна Кроткина. Только не спрашивай, каким образом я нашла старуху, не один год был на поиски потрачен, случай помог.
– А это кто такая?
– Кроткина? В год, когда умерли наши с Ниной родители, она работала в городском отделе опеки, если я правильно называю учреждение. В общем, Кроткина – та самая чиновница, которая оформляла удочерение Нины. От нее я фамилию «Гостевы» и услышала.
– Странно, однако, – покачала я головой.
– Что тебе не нравится?
– В обязанности дамы входило оформление бумаг на усыновление?
– И на удочерение. Верно, именно так.
– Думаю, через ее руки прошло много детей.
– Естественно, – дернула плечиком Ирина.
– И женщина запомнила Гостевых?
Шульгина раскрыла золотой портсигар.
– А что тут удивительного?
– Ира, раскинь мозгами. Кроткина пропустила через себя сотни судеб, имя маленькой Нины мелькнуло в ее служебной деятельности давно. И тетка до сих пор помнит детали той истории? Способна сразу назвать фамилию удочеривших девочку людей и новое имя, которое они дали ребенку?
Шульгина сердито раздавила в пепельнице недокуренную сигарету.
– Большинство людей навсегда запоминают значимые ситуации: свадьбу, юбилей, развод, появление на свет наследника. Спустя десятилетия они могут назвать цвет платьев гостей и перечислить полученные подарки. Удочерение – одно из таких – очень ярких – событий. Или ты несогласна?
– Абсолютно верно. День, когда чужой малыш навсегда стал твоим, забыть невозможно. Думаю, Гостевы не выкинули его из головы. Но для Кроткиной-то это был рядовой, рабочий момент. Ей с какой радости держать в голове сведения о Нине и ее новых родителях?
Ира растерянно глянула на меня, потом решительно заявила:
– У Сильвии Альбертовны великолепная память и… Ну, там было не совсем чистое дело.
– Да?
Шульгина кивнула.
– Наши с Ниной родители умерли, хотя… там тоже имелась вначале странность.
– Какая?
Ознакомительная версия.
