требования.
— И как вам так жить? Вдруг придут, внезапно потребуют съехать?
— Ничего. Привык. Живу одним днем. Оплата небольшая, — косился он все время на окно, на ее машину.
— Квартплату как вносите?
— Наличными. В руки отдаю.
— Хозяйке?
— Нет. Подруге ее. Хозяйка уехала куда-то. Куда — не знаю. Оно мне и не надо.
— Как имя подруги?
— Оля. Мне ее привела знакомиться Анна. Сказала, будешь, Иван Ильич, ей деньги на руки отдавать раз в два месяца. Я и отдаю. Но вот Оля что-то в последние месяцы обнаглела чутка, — решил пожаловаться арендатор представителю правопорядка в ее лице. — Каждый месяц ходит. А однажды вообще каждые две недели являлась. Ты, говорит, Иван Ильич, квартплату раздели соответственно, а я забирать стану, когда… Я так понял, когда ей вздумается. Неприятная особа, скажу я вам, товарищ майор.
— А хозяйку квартиры — Новикову Анну Григорьевну — вы с той поры ни разу не видели? — уточнила Кира, тыча пальчиков в дату на договоре аренды.
— Нет. Как договор подписали, как подруге она меня представила, а было это в тот же день — три года назад. Так и все. Я убираю документ? — осторожно вытянул из-под ее ладошки папку с договором Иван Ильич.
— Сейчас. Я его сфотографирую. — Кира навела камеру мобильного на документ в одну страничку. — А подруга была только одна? Только Ольга? А Гореловой Светланы Ильиничны не было?
— Не было никакой Гореловой. Только Олька. Такая, прости господи, профурсетка! — то ли с сожалением, то ли с восторгом охарактеризовал ее жилец. — Не идет, а пишет. В хату войдет, когда за деньгами-то, не стоит, а пританцовывает. Мужики-то молодые наверняка от нее голову теряют.
— А как же мне ее найти? Мне же с ней поговорить надо. Очень надо.
— Где найти — не скажу. У меня даже телефона ее нет. Она сюда по часам заходит. Ее время с двенадцати до часу дня. Дни вот меняет, необязательная. А время всегда одно. Она же знает, что я в это время обедаю и всегда дома.
— Всегда?
— Всегда! Хоть гори все кругом огнем! С двенадцати до часу я ем. Война войной, а харч, как говорится, по расписанию. Так вы не печальтесь особо-то, товарищ майор, она когда ко мне придет, я попрошу, чтобы она вам позвонила.
— А вот этого делать не следует, Иван Ильич, — опасно сверкнула глазами Кира. — О моем визите ей вообще ничего не говорите. Хорошо?
Седая голова три раза степенно кивнула.
— Вы лучше окажите мне одну услугу… Когда она приедет к вам за деньгами, выйдите за ней следом. Посмотрите, на чем она к вам приехала? Если на машине, то запишите номера. Хорошо?
Голова застыла. Взгляд темных глаз сделался задумчивым.
— Так я и так знаю, без слежки всякой. Я видел, и не раз, на какой машине она приезжает. И номера приметные. Записывайте…
Кира простила ему даже «суку», которой он окрестил ее при неправильной парковке. Такой полезный дед!
— И последнее, Иван Ильич, сверим данные.
Она нашла в мобильном фото с личных карточек двух подружек. Показала сначала фото Новиковой Анны.
— Она хозяйка квартиры?
— Она. Хоть и фотография протокольная, узнать можно. Яркая девка. Только поспокойнее своей вихлястой подружки. — Тут уж старик не смог скрыть восхищения, Анна ему нравилась.
Она открыла фото Гореловой Светланы.
— А эту женщину точно никогда не видели с Анной?
— Здра-ас-сти-и-и! — протянул он с хохотком. — Так это Олька и есть. Она и ходит за деньгами. Ее Анна и приводила три года назад. И знакомила. Только представила как Ольгу. Никакой Светланы. Олька она…
Игнатов сидел в кафешке придорожного отеля и ждал своего заказа. Перед ним лежал расчерченный им же самим маршрутный лист Ардина за минувший год.
Нет, конечно же, перемещений у юриста было куда больше. Первую половину прошлого года Ардин вообще не вылезал из командировок. Но все остальные служебные поездки Игнатова не интересовали вовсе. Только эти пять. Все!
Почему? Да все просто! В эти дни, если верить записям с камер видеонаблюдения соседнего дома, и произошли убийства. Ни днем раньше, ни днем позже. Именно тогда, когда Ардин якобы уезжал из Москвы по служебным делам. Но…
Вот ответьте, люди: почему этот гражданин или господин, как вам будет угодно, во всех остальных случаях служебных выездов или вылетов селился в четырехзвездочных отелях? И только в пяти случаях из двадцати одного он предпочел привычный комфорт придорожным ночлежкам, почему?
Ответ у Игнатова был готов давно. Он считал Ардина подозреваемым. Тот причастен к убийствам! И пять ночей, что он провел в сомнительных мотелях, тому подтверждение. Жаль, что это не пройдет в суде как доказательство. Очень жаль!
— Ваш картофель с гуляшом.
На стол упала пластиковая тарелка с едой. Официантка тут же испарилась. Даже не пробуя, Игнатов понял, что картофель из пластикового стаканчика, заваренный кипятком. А гуляш — тушенка из банки. Да, была еще ложка соуса, которую даже не потрудились как следует размешать.
Повозив пластиковой вилкой по тарелке, он швырнул деньги на стол и вышел из кафе.
— Чего, мент, не устраивает тебя наша жратва, да? — раздался скрипучий женский голос откуда-то слева.
Игнатов обернулся.
В узком проулке между зданием кафе и гостиницей стояла дворничиха с двумя полиэтиленовыми черными мешками, туго набитыми мусором. Морщинистое лицо, загоревшее до черноты от работы на воздухе. Мешковатая роба с ярким оранжевым жилетом. Сгорбленная тощая фигурка.
— Как же вы такую тяжесть таскаете? — шагнул он к ней и протянул руку. — Давайте помогу, что ли.
— Не надо. — Она выступила вперед, оставляя мешки за собой. — Ты — такой сердобольный — мне сейчас поможешь, а меня тут же выгонят. Не положено помощь принимать со стороны. Устроилась работать — работай. Не справляешься — до свидания. У вас тоже небось так же.
— Так же. Как и везде, — не стал он протестовать. И кивком указал на вход в кафе. — А жратва здесь действительно так себе. Что это за гуляш с картошкой! Это же…
— А как ты хотел? Тут тебе не ресторан. Ресторан дальше по трассе. Там дорого-богато-вкусно. А тут иное все. Но мужики едят, и ничего. Когда семьсот верст в одни руки за баранкой пропилишь, кусок хлеба за пряник. А ты набалованный, смотрю.
— Да не особо, — вспомнил он свои холостяцкие завтраки. — По утрам тоже хлебом горелым давлюсь иной раз.
— Развелся, — кивнула она, догадываясь. — Вы все так: имеете — не цените, потерявши — плачете.
— Да вроде ценил. А она все равно
