подзаборным, а с полицейскими, у которых при себе оружие, а за плечами опыт. Начни вы даже издалека и ненавязчиво наводить справки и приглядываться, они вмиг поймут, что к чему. За такое и укокошить могут. Найдут вас в реке с вашей папочкой в руках и запиской: «Мне надоел жестокий мир. Никто не соблюдает процессуальные сроки!»
— Кстати, почему они не заставили Усольцеву написать записку? Тогда вообще ни у кого вопросов бы не возникло, даже у сестры, — сказал Морошин, дернув бровью. Про папочку и записку ему не понравилось.
— Ну это как раз ясно, — ответила я, — почерк у человека под воздействием наркотика меняется. Он может быть неровным, или жертве вообще трудно вывести буквы. Так что записка, скорее, привлекла бы ненужное внимание, чем отвела его.
— Когда вы едете к Иртеньеву?
— Завтра.
— Он легко согласился на встречу?
— Он согласился, потому что я сослалась на сестру Южного. Это Регина дала мне номер. Она уверена, что о рабочих проблемах Полины, если они и были, лучше всего спросить у начальника. Сама она ни о чем значимом не слышала. Но я думаю, что какие-то неприятности у жертвы все же имелись. Сестра Полины упоминала, что та была сильно чем-то расстроена незадолго до смерти.
Морошин неопределенно хмыкнул.
— У кого из нас не бывало неприятностей на работе?
— У вас, — ответила я и тут же натолкнулась на очередной непонимающий взгляд, — у вас не бывает неприятностей на работе. Я же права?
Мое утверждение заставило следователя растеряться. Он отвел взгляд, а на лице появилось новое для меня выражение, которое я про себя назвала «Как покраснеть, не краснея».
— С чего вы взяли?
— Я это увидела.
— И что еще вы увидели? — спросил Морошин осторожно, поглаживая свою папку, словно котенка.
Я оглядела собеседника с ног до головы.
— Вы не женаты. Друзей, скорее всего, нет. Есть те, кто вас уважает, и те, кто терпеть не может. Живете, скорее всего, один. Не знаю, почему вы перевелись в наш город, но могу предположить, что у вас возникли разногласия с коллегами на прежнем месте работы. Здесь вы пытаетесь начать все заново. Поэтому так остро реагируете на мои соображения о Вознесенском РОВД. Вы думали, то, что произошло на предыдущем месте службы, было ошибкой, единичным случаем. А теперь, получается, системность. И от этого вам плохо. Вы идеалист, любите правила, любите, чтобы все было честно, и верите в непогрешимость и святость своей профессии. Поэтому, я полагаю, довольно несчастны. Людям свойственно ошибаться, нарушать правила, лгать. Люди могут быть преступниками везде, на любом месте. Хоть в полиции, хоть в больнице. Они нарушают вашу картину мира, ломают ее, и поэтому вы ненавидите их, а заодно и себя. Потому что не можете ничего с этим поделать. Не можете сделать мир лучше.
— Спасибо за сеанс психотерапии, — буркнул Морошин.
— Вы сами спросили, никто вас за язык не тянул. Я где-то промахнулась?
— В общем, нигде.
— Хорошо. Люблю быть правой. Это мой маленький грешок. Ну что, — я хлопнула ладонью по сиденью скамейки, — по домам?
— Позвоните мне, когда побеседуете с Иртеньевым.
* * *
Дизайнерское бюро «Огнецвет» по традиции располагалось в старинном здании. По традиции — потому что большинство подобных студий, связанных с дизайном, считало своим долгом купить или арендовать этаж в доме исторической застройки. Очевидно, так они хотели выразить оригинальность и потому все как на подбор были неоригинальными. Тем более что использовали одну и ту же концепцию: «Наша компания — это симбиоз богатой истории и современных технологий!» Однако «Огнецвет» все же постарался быть самым оригинальным. Дело в том, что бюро выкрасило свой этаж по фасаду в ярко-красный цвет. Дом был деревянным, древесина старинной, и владельцу бюро Роману Иртеньеву даже пришлось судиться с городом. Власти утверждали, что Иртеньев изуродовал старинное здание и не получил на свои действия необходимые разрешения. В свою очередь Иртеньев на суде доказал, что дом не является памятником архитектуры, а необходимые разрешения вдруг нашлись. Правда, сразу после выигранного дела главный архитектор города вдруг начал строительство собственного особняка и пригласил дизайнером Иртеньева, но, похоже, это уже никого не волновало. Только местные жители, чьи окна выходили на разукрашенный фасад «Огнецвета», периодически писали гневные письма в администрацию.
Из плюсов местоположения было то, что я сразу припарковалась. Своей парковки у бюро не имелось, но Березовая улица, на которой стоял дом, была немноголюдна, и обочины были в полном распоряжении автомобилистов. Дом был трехэтажным. Когда-то в дореволюционные времена он принадлежал богатому купцу Родиону Рябову. Теперь здание было полностью коммерческим. Первый этаж занимала риелторская контора, третий делили салон красоты и студия натяжных потолков, а посередине дерзко «пылало» своими красными стенами бюро «Огнецвет».
Поднявшись по лестнице на второй этаж, я оказалась в плену ярко-красного цвета. Оказывается, не только фасад бюро выглядел так, словно его прокрасили кровью. Внутри все было одуряюще-красным. Я даже поморгала, подумав, что это морок и он сейчас пройдет. Но нет. Войдя в красную дверь, посетитель мгновенно оказывался в помещении, все стены которого были багряно-алыми. Это было так агрессивно, что у меня заболела голова, не говоря уже о глазах. Девушка-секретарь, которая сидела у входа за красным столом и что-то печатала на лэптопе, подняла голову и вопросительно на меня посмотрела. Вместо приветствия я ошеломленно пробормотала:
— Как вы тут работаете?
Девушка хихикнула и обернулась к молодому человеку за соседним столом (разумеется, красным):
— Вить, сорок шесть! Пиши быстрее!
Ничего не понимая, я проследила глазами за Витей. Тот оторвался от каких-то чертежей, поднялся и подошел к белой (аллилуйя!) доске, на которой было написано: «Как вы тут работаете — 45». Он стер пятерку, дорисовал шесть и вернулся на свое место. Девушка снова хихикнула:
— Не обижайтесь, это у нас игра такая. Все, кто первый раз приходит, обычно произносят эту фразу. Мы даже считать начали. Если наберем за год сотню, начальник обещал премию. — Она поднялась из-за стола и подошла: — Вы к Роману Валерьевичу?
— Да, я договаривалась.
— Идемте. — Девушка прошла дальше и, сделав пригласительный знак ладонью, повела меня по проходу. Этаж, который занимало бюро, был разделен стенами-перегородками, но дверей не было. Из-за этого в пространстве стоял гул от обилия звуков: шума компьютерной техники, переговоров, гула работающего кондиционера. И конечно, красный цвет был повсюду.
— Принято считать, что красный — очень агрессивный цвет для интерьера.
— Трудно не согласиться, — призналась я.
— На самом деле, это отличный цвет. Он энергичный, настраивает на рабочий лад, но при этом успокаивает.
— Если только
