– Да, я сделал. На этот раз ограбление было настолько безупречным, реальным, что страховое расследование было лишь формальностью и принесло расчет раньше, чем ожидалось. А твой питомец? – спросил Чонси. – Как он продержался?
– В своей клетке. Он даже не хочет улетать из нее.
– Хорошо. Я скоро увижусь с ним. Ты продолжаешь слежку?
– Я буду наблюдать за ним, – ответил Зейн, – пока ты не закончишь. Ты не увидишь меня, но я буду там.
– Совершенно верно.
– Когда ты сделаешь это?
– Как можно скорее, – сказал Чонси. – Я тебе перезвоню.
Он набрал номер телефона Дортмундера, оставил сообщение для женщины с сухим голосом, которая ответила на звонок.
Прошло почти три часа, прежде чем мужчина перезвонил и его голос был настолько недовольным и угрюмым, что у Чонси закрались подозрения, несмотря на заверения Зейна.
– С картиной все в порядке?
– Конечно, – ответил Дортмундер. – Что могло с ней случиться?
– Тогда принеси ее сюда. У меня есть деньги.
– Наличными?
Чонси поморщился. Никто более не пользовался наличными деньгами, разве только чтобы купить газету, поэтому Чонси даже в голову не пришла мысль о физической форме денежных средств, передаваемых Дортмундеру. Конечно, он не мог предложить этому человеку чек, а может была такая возможность? И даже если бы была, Дортмундер быстрее всего не согласился бы на это. Навряд ли у него были Diners Club или Master Charge.
– Чонси?
– Я думаю, – отозвался Чонси. – Подожди меня, Дортмундер. Я отзвонюсь тебе.
Но когда он через полчаса попытался позвонить ему снова, линия была занята. Причиной был Покьюлей.
– Я говорю тебе, Дортмундер, она не закончена.
– А я тебе говорю, Покьюлей, этот проклятый мужчина уже в Нью-Йорке и он хочет свою чертову картину обратно.
– Но ты не можешь отдать ее недоделанной.
– Я должен отдать ее и точка.
– Ты сказал, что у меня есть время до мая.
– Он теперь здесь и он хочет свою картину.
– Она не закончена.
И так далее в течение нескольких минут, а в то время Чонси продолжал набирать номер Дортмундера и получал все тот же приводящий в бешенство сигнал о занятой линии, пока Дортмундер, наконец-то, не задал вопрос:
– Как долго?
– Что?
– Сколько еще времени тебе нужно?
– Для того чтобы закончить ее надлежащим образом… две недели минимум.
– Сделай ненадлежащим. Давай, Покьюлей, помоги мне в этом.
Наступила небольшая пауза, в течение которой до уха Дортмундера доносился звук того, как Покьюлей сосет нижнюю губу, что помогало ему думать. Наконец, Покьюлей вздохнул – очередной неприятный звук и сухо сказал:
– Пятница. Не будет идеальной, но…
– Сегодня вторник.
– Я знаю, какой сегодня день, Дортмундер.
– Три дня?
– Я должен обжечь ее, чтобы придать видимость старины, она должна высохнуть. Или ты хочешь запах свежей краски?
– Три дня, – настаивал Дортмундер. – А ты не можешь побыстрее?
– Быстрее? Дортмундер, тыыыы… действит...
– Хорошо, хорошо. Я поверю тебе на слово, – согласился Дортмундер.
– Я имею ввиду…
– Я верю тебе, – прервал Дортмундер.
– Пятница.
– Вечером в пятницу.
– Да ладно…
– Пятница вечер.
– В восемь часов.
– В десять.
– В восемь тридцать.
– Дортмундер, это будет во время часа пик. Десять часов.
– Час пик заканчивается раньше. В девять, – возразил Дортмундер.
– Подготовлю ее к девяти тридцати.
– К девяти, – настаивал Дортмундер и бросил трубку, но телефон зазвонил снова.
Это был, конечно, Чонси, который набрал его еще раз, готовый перекусить ресивер пополам, если бы еще раз услышал, что линия занята. Он был настолько сильно удивлен, когда услышал гудок, что сначала даже ничего не ответил на «привет» Дортмундера. Когда снова послышалось «привет» и, несмотря на то, что Чонси узнал голос и понял, что этот тот человек, к которому он пытался дозвониться, то все равно удивленно спросил:
– Дортмундер?
– Чонси?
– Ты был на телефоне?
– День рождения друга, – ответил Дортмундер. Чонси был приятно удивлен. Группа уголовников отмечает праздник другого вора, как это мило.
– Это мило, – сказал он.
– А теперь о деньгах, – произнес Дортмундер. Видимо большую часть своего праздничного настроения он оставил для друга.
– Да, – Чонси прокашлялся и произнес: – Наличные деньги, оказывается, затруднительно собрать, по крайней мере не вызывая лишних вопросов.
Дортмундер сказал раздраженно:
– Чонси, после всего произошедшего ты говоришь, что у тебя нет денег?
Чонси был слишком озабочен своими собственными проблемами, чтобы спросить, что означает выражение «после всего».
– Вовсе нет, – ответил он. – У меня есть деньги, но пока нет наличных.
– Деньги и наличные – это одно и то же, – возразил Дортмундер, который, видимо, жил в гораздо более простом мире.
– Ну, не совсем, – сказал ему Чонси. – Дело в том, что мне понадобится некоторое время, чтобы получить наличные деньги. Мне жаль, но я действительно не думал об этой проблеме раньше.
– То есть, они у тебя будут, когда?
– Это не обман, Дортмундер. У меня будут деньги.
– Когда?
– Боюсь, что не раньше пятницы.
– Сегодня вторник.
– Я понимаю это. Я прошу прощения, я работаю над этим, но по факту я не могу взять много наличных денег из одного источника. Мне понадобится несколько рабочих дней, чтобы сделать это. Если я начну сейчас, то к пятнице они у меня будут.
– Тогда полночь пятницы.
– Замечательно. Ты помнишь о проходе на моем заднем дворе, который ведет на соседнюю улицу?
– Конечно.
– Приходи туда в пятницу в полночь, и я тебя впущу.
– Хорошо, – сказал Дортмундер. – Только я не буду один.
– Не один? Почему?
– Мы говорим о большом количестве денег, – напомнил ему Дортмундер. – Со мной будут напарники.
Чонси не был уверен, что ему нравится идея о полном доме преступников:
– Сколько их?
– Водитель останется снаружи. Я и трое других войдут внутрь.
– Четверо с тобой? Дортмундер, пойми меня правильно, я доверяю тебе, но как я могу быть уверен в тех других людях?
– Я ручаюсь за них, – заверил его Дортмундер. – Ты можешь им полностью доверять.
Пятничная ночь. Леон Зейн в своем собственном автомобиле – его единственное движимое имущество, черный Меркури Коугар со специальным акселератором, что позволяло ему управлять авто не перетруждая при этом правую ногу, следил за Дортмундером и незнакомым мужчиной в ярко-красном Фольксвагене Рэббите по дождливым улицам Манхэттена. Дворники работали на полную мощность, сырость проникала через металлический каркас автомобиля, и Зейн постоянно вглядывался в задние габариты впередистоящего Рэббита.
Вероятно, Дортмундер ехал на встречу с Чонси в полночь, до которого было полчаса езды, но в таком случае, что делает это Рэббит в самом центре города?
Фольксваген направлялся на юг от 14-ой улицы вдоль реки Гудзон по району известному как Вест-Виллидж.
В самой западной части Гринвич-Виллидж располагались доки и Тоннель Холланда, поэтому кроме транспортных компаний и складов здесь практически не было иных построек.
Рэббит двигался на юг Вашингтон-стрит, все глубже в этот лабиринт улиц с прямыми рядами припаркованных грузовиков, где во время дождя не было ни одного пешехода, за исключением, пожалуй, одинокого гея, который надеялся встретить здесь нового друга. В мире гомосексуалистов этот район носил название «Грузовики» и поскольку не поступало жалоб от местных жителей, уличная жизнь здесь била мощным ключом, в основном после наступления темноты. Но не холодной и дождливой ночью как сегодня. Несколько бродяг слоняющихся с руками в карманах были больше похожи на бездомных, нежели на высвобожденных свингеров.
Наконец авто свернуло с Вашингтон-стрит, но в дождливой темноте Зейн не мог разобрать улицу, по которой он продолжал слежку. Было это где-то близко возле Чарльза Лэйна или Вихокен-Стрит? Или дальше на юг возле Мортон или Лерой улицы? Все что он смог различить в этой плохой видимости своими глазами это задние фонари Рэббита впереди него. Они были к югу от Канал-стрит, вниз по улице возле «Desbrosses» или на Вестри–Стрит.
И видимо не все торговцы или грузоотправители или товарные склады были закрыты на выходные. Впереди Зейна большой седельный тягач то ехал, виляя, заняв большую часть улицы, то подрезал, перестраиваясь с левой полосы на правую, то снова пытался вернуться в прежнюю позицию, левее. Крупный грузный мужчина в дождевике и вязаной шапке стоял посредине улицы, регулируя движение грузовика. Он махнул рукой Рэббиту, остановив его, чтобы большой тягач мог, маневрируя влево-вправо, проехать по булыжнику. Провались ты! Не желая слишком приближаться к Фольксвагену, Зейн сбросил скорость Коугара, остановился в конце ряда из нескольких машин, и стал ждать, когда пробка закончится. Но тот крепыш на улице, пробежавшись по лужам, махнул Зейну, чтобы он двигался вперед. Сильно размахивая руками, он показывал Зейну принять крайнюю левую, где большой фургон был наполовину припаркован на тротуаре. Следую указаниям, Зейн втиснулся рядом со стоящей машиной, дверь его машины практически касалась фургона оливкового цвета.
