В подсобке, за импровизированным столом из ящиков, на котором стояла початая бутылка водки и тарелка с нарезанной колбасой и сыром, сидел Серега Шандура и смотрел на экран небольшого телевизора, также стоявшего на ящиках. Одной рукой Серега обнимал сидевшую рядом с ним девицу в белом переднике, какой обычно носят официантки.
— Привет, отец родной, — довольно крепко хлопнул приятеля по плечу Шура Холмов. — Дело есть. Нет, пить не буду. Лучше ответь — за. какой год ты дал мне материалы о проститутках? Уж, часом, не за 1974-й?
— Хрен знает, может и за 74-й, — пожал плечами Серега. — Ты ж не говорил, за какой год конкретно тебе нужна информация. Ну, я и взял первую попавшуюся под руку папку. А какая собственно разница? — Как это какая разница?! — так завопил Шура, что Серегина подруга от неожиданности свалилась с табуретки на пол. — Неужели ты, балбес, не соображаешь, какая здесь может быть разница?… И Холмов обрисовал своему бывшему коллеге сложившуюся ситуацию, закончив свой рассказ следующими словами: — Теперь думай, как выкарабкаться из этой глупой истории с наименьшими потерями. Делай что хочешь, только имей в виду: его я, — тут Холмов ткнул пальцем в Диму, — в обиду не дам ни при каких раскладах…
Обескураженный Серега обхватил голову руками и задумался.
— Идея! — вскричал он через некоторое время. — Значит, скажешь своему следователю, что эти материалы тебе полтора месяца назад предоставил сотрудник приморского РОВД младший лейтенант Василий Мандаков. Его недавно турнули из органов за аморалку, а сейчас он уехал по контракту в Западную Сибирь, на строительство газопровода. Думаю, там его из-за такой ерунды никто искать не станет.
— Да, но как доказать, что я не знал, что эти материалы почти десятилетней давности? — уныло спросил Дима. — Следователь подозревает, что я опубликовал их намеренно, по чьему-то наущению, чтобы дискредитировать ответственного партийного работника…
— Хм-м… — снова задумался Серега. — Ну, тогда ссылайся на меня, как на свидетеля. Скажешь, что при твоем с Мандаковым разговоре, когда ты просил у него какие-нибудь СВЕЖИЕ материалы о проститутках, присутствовал следователь этого же райотдела Сергей Шандура. В случае чего, я подтвержу твои слова. Ну, а почему Мандаков дал тебе сведения за семьдесят четвертый год, а не свежие — пусть спрашивают у него.
— Что ж, это, конечно, чудесно… Только, батенька, ты лучше изложи все, о чем ты нам сейчас так ловко плел, на бумаге, в качестве свидетельских показаний, — сурово предложил Шура. — Так оно будет вернее и сократит время разбирательства по этому глупому делу. Что мне тебе говорить, сам все прекрасно знаешь…
Серега вздохнул, почесал затылок, но возражать не стал и достав из своего дипломата лист чистой бумаги, принялся писать.
Версия, придуманная Серегой Шандурой, плюс подписанные им показания вполне удовлетворили строгих товарищей в штатском. Дело было закрыто. Однако, из редакции, куда Дима устроился с таким невероятным трудом, Вацмана все же выперли. Он был странно удручен этим обстоятельством, вследствие чего замкнулся в себе, стал угрюмым и не разговорчивым. Хол-мов, который понимал, что в случившемся есть немалая доля и его вины тоже переживал. В их квартире, на улице Пекарной 21 «б», воцарилась достаточно нервная и напряженная атмосфера. Прекратились совместные попойки, долгие разговоры перед сном, когда друзья, выключив свет, беседовали, лежа в кроватях, «за жизньт», или обсуждали какое-то событие. И прошло немало времени, прежде чем неприятная история с фельетоном о проститутках и его последствиях забылась, как забывается, рано или поздно, все на этом свете, и между Димой Вацманом и Шурой Холмовым воцарились такие же приятельские и доброжелательные отношения, какие были раньше
Уже почти неделю Шура Холмов вел непрерывное наблюдение за показавшейся ему подозрительной сотрудницей НИИ «Буря» Ириной Кулешовской. Как ему удалось установить, Ирина жила в однокомнатной квартире, в старом доме на Чубаевке, одна, с пятилетней дочкой. Ее словоохотливые соседи рассказали Шуре, что раньше к Кулешовской приходил хахаль (по описанию это был Шепченко). но вот уже скоро два месяца, как к ней никто не приходит. Лишь один раз за это время ее видели с каким-то бородатым мужиком, но вообще она сейчас совсем одинока. Тем не менее, Шура подметил несколько фактов, которые показались ему несколько странными в свете вышеизложенных сведений о Кулешовской. Во-первых, в магазинах и на «При-возе» прекрасная смуглянка покупала продуктов гораздо больше, чем могло потребоваться одинокой женщине с маленькой девочкой. Во-вторых, хотя Ирина и не курила (это Шура установил точно). несколько раз она покупала папиросы, причем самые дешевые и мерзкие — «Ватру». В-третьих, как-то раз, в универсаме Кулешовская сделала вообще странную покупку — мужские трусы и крем для бритья. Но самым интересным Шуре показался тот факт, что его подопечная, оказывается, еще работала надомницей на Одесской фабрике игрушек, успешно выполняя и даже перевыполняя месячную норму выработки. А нормы для надомников, как удалось установить Шуре, там были такие, что для их выполнения нужно было сидеть за работой не менее 9-10 часов в день. Когда и Как Ирина, работавшая в НИИ, умудрялась делать еще и эту работу, оставалось вовсе неясным — свет в ее окне всегда гас достаточно рано, не позже одиннадцати-полдвенадцатого ночи.
Сопоставив все эти факты, Холмов пришел к весьма определенному и однозначному выводу — в квартире Кулешовской живет еще кто-то, без сомнения, мужчина. Но почему он не выходит на улицу и какое вообще отношение имеет данное открытие к появлению в новогоднюю ночь «призрака» покойного Шепченко пока было непонятно. Поэтому Шура продолжал свои наблюдения за Кулешовской и ее квартирой. До тех пор, пода не произошел случай, поставивший, наконец, точку в этой весьма необычной истории.
В тот день Шура пришел к дому Ирины как обычно, к половине восьмого утра. Устроившись на лестничной площадке на один пролет выше, чем располагалась квартира его подопечной, Холмов стал ждать, когда Кулешовская соизволит выйти из квартиры, дабы отправиться на работу. (Обычно она выходила без десяти, без пятнадцати минут восемь). Однако произошло нечто неожиданное. Не прождал Шура и нескольких минут, как дверь квартиры бывшей любовницы Богдана Шепченко раскрылась и из нее вышел мужчина с окладистой бородой, одетый в неказистое пальто с поднятым воротником и шапку с опущенными «ушами». Оглядевшись по сторонам, мужчина быстро запрыгал по ступенькам вниз. «Выполз наконец, голубчик! — с удовлетворением подумал Холмов, довольный тем, что его догадка оказалась верной. — Ну, поглядим, куда и зачем ты направляешься и кто ты вообще такой»… И Шура, соблюдая все необходимые меры предосторожности последовал за бородатым незнакомцем, который быстрыми шагами направился к трамвайной остановке, время от времени сбавляя ход и тревожно озираясь. Сев в трамвай и проехав несколько остановок, бородач сошел с трамвая и, продолжая время от времени озираться по сторонам, засеменил в направлении небольшого привокзального района, носившего смешное название Сахалинчик. Сердце у Холмова взволновано забилось — незнакомец приближался к дому, в котором жила вдова Богдана Шепченко Наталья Сергеевна… Действительно, бородач пришел именно к этому самому дому! В который уже раз внимательно посмотрев вокруг, таинственный незнакомец спрятался за высоким тополем, росшим прямо напротив балкона вдовы, на расстоянии нескольких десятков метров от дома, и стал внимательно всматриваться в ярко освещенные окна ее квартиры. (Еще окончательно не рассвело). Постояв так минут десять, и, видимо, увидев все, что ему требовалось, незнакомец закурил папиросу и неторопливо переменил пункт наблюдения, укрывшись за гаражом, стоявшим неподалеку от подъезда дома. Затягиваясь папиросой, спрятанной в кулак, он время от времени осторожно, одним глазом, выглядывал из своего укрытия, посматривая в сторону подъезда.
Так прошло еще с десяток минут, пока из подъезда не вышла женщина, державшая за руки мальчика и девочку. Шура узнал в ней Наталью Сергеевну — очевидно, она вела своих детей в школу. Заметив вдову с детьми, таинственный бородач отшвырнул в сторону недокуренную папиросу, (ее тут же подобрал Холмов, потушил и спрятал в карман) и направился следом за ними, стараясь держаться незамеченным, на расстоянии двух-трех десятков метров. Шура, естественно, в свою очередь последовал за ним.
Так и шли они но полутемной улице странной цепочкой — впереди ничего не подозревающая Наталья Сергеевна с детьми, за ней крался незнакомец, а за незнакомцем, сжимая лежавший в кармане револьвер, снятый с предохранителя, следил Шура Холмов. Сердце у Шуры отчаянно трепыхалось. Он был почти уверен, что бородач решил воспользоваться темнотой и глухими улицами для того чтобы уничтожить физически бедную Наталью Шепченко, а может быть даже и ее детей. (Очевидно, думал Холмов, к этому крайнему и ужасному варианту коварная смуглянка и ее бородач-сожитель решили прибегнуть после провала «бирмингемского варианта»). Поэтому Холмов самым внимательнейшим образом наблюдал за всеми действиями кравшегося незнакомца, готовясь при малейшей угрозе с его стороны по отношению к вдове и детям к немедленным защитным мерам, вплоть до стрельбы на поражение.
