отказывалась писать. Это был прием отца, которому он научил ее еще в детстве.
«Всю информацию, – говорил он, – нужно записывать, неважно как, можно это делать хаотично, главное – всю. В эту секунду тебе кажется, что этот факт ты не забудешь никогда, но через пятнадцать минут уже будешь хмурить лоб, пытаясь вспомнить. Да и привести информацию к логическому выводу легче, когда она в написанном варианте. Зрительно охватить ее и выстроить уже в уме логическую цепочку проще, чем тратить силы мозга еще и на воспоминания, и на охват».
На крыльце Беата столкнулась с Максом, он нес в дом елку. Новая лесная красавица была намного эффектнее и пушистее своей несчастливой сестры.
– Откуда дровишки? – пошутила Беата, любуясь елкой.
– Из лесу, вестимо, – ответил ей Макс, хохотнув. – Жека согрешил. Вот попросил меня занести и установить, там у него на кухне запарка. А что это сегодня всех гулять на улицу потянуло? Никак и вы попались на байку Жеки про свечение Ладоги и исполнение желаний, – засмеялся он. – Вот, пурга уже начинается, того и гляди заметет, и на метр будет ничего не видать. А в этих местах такое быстро происходит, и тогда в трех метрах от дома будешь стоять и не поймешь, куда идти. Вы бы в дом шли, не рисковали.
Беата отметила, что Макс обращается к ней на вы, хотя еще два дня назад, в первый вечер их знакомства, он сразу перешел на ты, приглашая ее пойти в баню. Интересно, откуда такое изменение в поведении.
– А кто еще сегодня вышел на охоту за Ладожским свечением? – спросила она, придерживая ему дверь, чтобы было сподручнее пронести елку в дом.
– Да все кому не лень, – отвечал он ей, пытаясь протиснуться с наименьшими потерями и для елки, и для самого себя, – все гуляли. Корнелия потащила Мирона на Ладогу… Вот тоже, куда она его, убогого, все таскает. Ему бы дома сидеть, оставшиеся извилины беречь, а она все мучает парня, говорит, воздух ему нужен. Да ничего ему уже не нужно: поесть и поспать – вот и все его теперь потребности. Мишель у крыльца крутился, этот-то трус на Ладогу не пойдет, говорит, форму надо поддерживать, вот и нарезал круги возле дома. А какая у него форма? Хиляк. Вот у меня – форма, с такой и десятидневный перерыв, что мы здесь будем жить, не проблема.
– А еще, – они уже стояли в большом коридоре, Макс раздевался, положив новогодний символ на пол, а Беата пыталась воскресить ручку, чтобы не забыть все записать, – Марат гулял. Но тот все Интернет искал, так как с утра с ним перебои, но здесь это нормально. То, что он последние три дня летал, вот это ненормально, а то, что его нет, это обычное состояние для «Берлоги». А Маратик наш без Интернета не может, чесотка у него сразу начинается.
– Так, наверное, он не первый раз здесь, знает, куда идти, чтоб найти связь? – спросила Беата, наконец реанимировав ручку и на ходу записывая последнюю информацию.
– Вот в этом-то и дело. Мы здесь как минимум раза два в год, а то и чаще бываем, и Маратик прекрасно знает, что если Интернет пропал, то все, бесполезно его искать.
– Значит, сегодня прогуливались все, кроме Славика и Миколы, – резюмировала она.
– Нет, – возразил Макс, – и они гуляли, причем ругались, так что даже руками махать начали. Мне пришлось выйти их разнимать.
– А о чем был спор?
– Ну, я всего не слышал, но Микола кричал, что не позволит издеваться над человеком. Вы знаете, Беата, я предпочитаю не лезть в чужие тайны, нас шестеро, и все мы разные. Возможно, потому, что не родные, а возможно, потому, что все люди в принципе не похожи друг на друга, ни внешне, ни внутренне. Вот многие считают меня тупым качком. Наверное, это так, – легко согласился Макс, – но я – это я, не похожий на остальных Максим Зимин, получивший фамилию по времени года, когда его нашли. Я не стараюсь быть лучше, я такой, как есть, и радуюсь тоже тому, что есть. Радуюсь, что мне повезло, что меня усыновили, что, если и не любила нас никогда Агния, но жили мы всегда в достатке. Ели вкусно, спали мягко, кружки после школы какие только хочешь и карманные деньги на кино и мороженое. Я даже принимаю ее бзик с ежегодными переписываниями завещания, ведь это ее деньги, имеет право давать их тому, кого она считает достойным.
– Но она вчера сказала, что это последний раз, – уточнила Беата.
– Ой, умоляю вас, – усмехнулся Макс, – у великой актрисы каждый год последний. Даже и не припомню, когда это началось. Наверняка с первого завещания.
– И вы не видите в этой манипуляции вами ничего плохого? – спросила она.
– Конечно, нет. Хочешь получить наследство – соответствуй. Не хочешь – иди женись, как Микола, или бухай, как Мирон.
– Но ведь Микола все равно получит деньги, только на Дуню. Да и Мирон, насколько я знаю, получает.
– Ну, Дуне Агния определила лишь символическое содержание, за трату каждой копеечки Миколе придется отчитываться перед адвокатом, и то до ее восемнадцати лет. Потом выплата содержания прекращается даже для нее. Так что потерял он все-таки практически все ради этой Эллы, – имя невестки Макс сказал с ненавистью, – а Мирону повезло. После того как мы вышли в большую жизнь, он прокутил все деньги, что нам дала великая актриса, пил, гулял, даже наркотики вроде были. Тогда-то она и лишила его всего. Знаете, Беата, однажды в детстве, когда нам было лет по пятнадцать, собрала она нас и сказала честно: «Я не знаю, что у вас там за гены, но тратить свои деньги на гадость не позволю. Пока я жива, докажите мне, что достойны управлять большими деньгами. Ведь они не терпят слабых людей, а сразу сжирают их полностью. Поэтому я не буду брать грех на душу и отдам их только сильным людям». Я принимаю эту позицию, это позиция сильного человека, имеющего свое мнение.
– Значит, Мирон заболел, и Агния его простила?
– Да, – сказал Макс, поправляя свой уже легендарный свитер с оленями, – при всей своей эксцентричности она добрая, я же говорю.
– Понятно, – сказала Беата. – А наряжать когда будем? – поинтересовалась она,
