вам такой романтический подарок — прогулку по горной дороге в карете. Да! Немного опасно, но это щекочет нервы и обостряет чувства. Вы такая пара… Мужчина явно старше своей возлюбленной, это несколько осуждается в обществе, но ведь главное — внутренний возраст человека, его внутреннее состояние. И вот, глядя на вас, я могу сказать, что Иван даже младше вас по состоянию души, — делился извозчик своими философскими умозаключениями.
— Что? Вы решили, что мы — пара?! Да мы… Это отец мой! — фыркнула Яна, и карету снова опасно накренило.
— Дочь?! А вот тут я уже ничего не понимаю. Что же вы, Иван, за отец такой, что подвергаете своего ребенка такой опасности?! Одно дело — козырнуть перед молодой любовницей, и совсем другое — ехать с дочерью этой чертовой дорогой.
Иван Демидович почесал себе затылок.
— Вы правы, мой друг. Отец я никудышный. Я же никогда и не был ей отцом. Ее воспитывал другой человек. А я… А я никого не воспитывал, поэтому и не знаю, как правильно себя вести с родными. А вот женщин я соблазнял много, разных и по-разному. Это я умею. Не свеж уже, но квалификацию не потерял.
— Покрылась пылью твоя квалификация, — засмеялась Цветкова. — Чтобы сейчас соблазнить молодую женщину, надо кабриолет или «бэнтли» подгонять, а не карету со старой лошадью.
— Чего же ты согласилась? — насупился Иван.
— А это наследственное, видимо. Сначала делаю, а потом думаю.
— Надо лучше думать, — повернулся к ней кучер. — А то вам так следующий раз колесницу в ад подадут, а вы из вежливости не сможете отказаться и сядете в нее.
И тут за ними раздались какие-то очень громкие и очень пугающие звуки. Все посмотрели назад и увидели черную спортивную машину с затонированными стеклами, из которой громыхала современная музыка. А еще авто мигало фарами и то резко тормозило, то так же быстро набирало скорость, страшным ревом пугая всех окружающих.
— Это что еще за клоун? — выругался Михаил. — Он Люсьену пугает. Ну, что гремишь? Проезжай давай! Что же он делает?!
Яна видела, как напряглись вожжи в его руках, это означало, что животное, от которого зависели их жизни, тоже изменило свое поведение и явно не в сторону расслабления. Мигание фар и такой оглушительный реп услышал бы и слепой, и глухой.
— Что они хотят? — спросила Яна.
— Они видят, что… Они хотят столкнуть нас? — изумился Иван Демидович, сжимая кулаки. — Миха, останови!
— Да нельзя. Убьют же, наркоманы. Они же издеваются над нами! — озирался кучер.
— Они столкнут нас! Останови! Может, объедут и отстанут. Оглушили уже, — настаивал Иван. Он посмотрел на пустую пластиковую бутылку и, чертыхнувшись, выкинул ее в пропасть. — Было бы стекло, хоть «розочку» сейчас бы сделал. Оружие хоть какое-то. Что делать?
Михаил натянул поводья и остановил свою Люсьену, которая затормозила в сантиметре от пропасти, нервно трясла хвостом и водила ушами. Все трое пассажиров очень надеялись, что отморозки, преследующие их, поглумятся еще немного, посигналят и уедут. Не век же им куковать с их каретой и старой кобылой? Там, явно, находилась молодежь, и ей нужна была «движуха», а не выяснение на горной дороге неизвестно чего с не интересными ей людьми. Казалось, что именно этого ждала и Люсьена. Но чуда не произошло. Машина остановилась сразу за ними и не собиралась продолжать свое движение. Музыка не утихала, фары светили, вернее, слепили, а машина замерла на месте.
Сердце Яны было готово выскочить из груди, она почувствовала себя участницей съемок какого-то жуткого, напряженного фильма ужасов. Только вот это была не съемка, и Цветкова не напрашивалась ни к кому в массовку.
«Был бы здесь Мартин, — судорожно думала она, — сколько бы их человек в машине ни было, я бы не боялась. Я уже видела Мартина в действии, это что-то невероятное. А тут только я и два немолодых мужчины. Господи, что им нужно от нас?»
— Тише-тише, Люси, — пытался успокоить лошадь Михаил.
Ее круп весь трясся мелкой дрожью, и от этого становилось еще страшнее, потому что даже животное что-то предчувствовало.
— Яна… Яночка, я хочу сказать, что люблю тебя. Я счастлив, что сейчас ты впервые назвала меня отцом, когда объясняла Михаилу, кем я тебе прихожусь. Да, ты не сказала мне напрямую «папа», но признала, что я твой отец. Я очень рад.
— Иван, ты что? Прощаешься со мной? — похолодели руки у Яны.
— Да кто вы такие? Зачем я согласился? — перекрестился Михаил. — К черту эти десять тысяч! Кто это вас преследует?
— Почему нас? — возмутилась Яна. — Может, вас?
— Я живу здесь всю жизнь, и ничего подобного не было. — А тут взял странный заказ, так обаял меня Ваня…
— Заслуженный артист России, — пояснил не без гордости Иван Демидович.
— Оно и понятно… по театрам-то я и не ходил… Я ведь…
Договорить Михаил не успел. Громко хлопнула дверь машины, и на безлюдной дороге появилась крупная мужская фигура в черной одежде и черной маске. Длинная тень пролегла почти до самой кареты. Это очень пугало. Также страшило, что в руке мужчина держал биту. Ее нельзя было ни с чем спутать и никак проигнорировать. Нападавший демонстративно помахал битой в воздухе и постучал по ладони.
— Приветствую!
Из другой двери вышла вторая фигура в черном, и тоже маске, и она тоже устрашала всем своим видом. Второй человек держал в руке пистолет, его холодная сталь блестела при свете луны.
Тут уже все поняли, что дело не шуточное.
Никогда еще Яна так страстно не желала, чтобы на дороге показалась еще какая-нибудь из машин, которых они так боялись весь свой путь. Но, как назло, дорога вообще опустела, никто не проезжал мимо. Они остались наедине с двумя бандитами на горной дороге с волнующейся лошадью и без оружия. В отличие от бандитов. А это было существенно. Яна начала выбираться из кареты, поставив одну свою длинную стройную ногу на землю.
— Яна, спрячься внутри! — услышала она голос Ивана Демидовича.
— Иван, отец, все хорошо. Что вам нужно? Что вы хотите? Денег? Мы отдадим вам деньги и… еще на мне дорогие золотые украшения. Это все, что у нас есть, — обратилась она к двум безмолвно стоящим фигурам у машины.
— Яна, вернись в карету! Не говори с ними! Неужели ты думаешь, что им нужны деньги на такой дорогой машине? — прошептал ей Иван.
— Нас найдут! Карета под инвентарным номером! Лошадь не представляет никакой ценности, она старая, списанная. Что вы хотите от нас? Уезжайте! — крикнул Михаил.
Самое неприятное и страшное было то, что эти две
