— Что странно? — нетерпеливо спросил Хью.
Герцог смахнул с обшлага табачную крошку.
— Хью, еще совсем недавно все считали, что благородный род Аластеров находится на грани разорения. Да, дорогой мой друг, несколько лет назад в моей бедной голове даже поселилась злосчастная мысль о женитьбе на нынешней леди Мериваль, но в те времена я умел только проигрывать.
— Джастин, я собственными глазами видел, как ты выиграл тысячу луидоров за ночь.
— И проиграл их в следующую ночь. Затем, если помнишь, мы с тобой отправились… Куда мы отправились? Ах да, в Рим! Разумеется, в Рим!
— Я помню.
Тонкие губы герцога скривила легкая усмешка.
— Да. Я тогда был отвергнутым и несчастным претендентом на руку мадам Мериваль. По всем правилам мне следовало пустить себе пулю в лоб. Но к тому времени я, к счастью, уже поумнел и вместо этого отправился в Вену. Это был весьма своевременный визит: в Вене я выиграл. Славный городишко. Порок, мой дорогой Хью, был наконец-то вознагражден.
Давенант слегка наклонил бокал, любуясь игрой света в темном вине.
— Я слышал, — медленно сказал он, — что тот человек, у которого ты выиграл состояние, был очень молод…
— …и отличался безупречным поведением, словом, не юноша, а ангел небесный. — Эйвон радостно улыбнулся.
— Да. Так вот этот молодой человек, как я слышал, и в самом деле пустил себе пулю в висок.
Эйвон одарил приятеля безмятежным взглядом.
— Дорогой мой, у тебя абсолютно неверные сведения. Беднягу прикончили на дуэли. Награда за добродетель. Думаю, мораль ясна?
— И ты вернулся в Париж состоятельным человеком?
— Я бы даже сказал, богатым. И сразу же купил дом.
— М-да. Меня всегда интересовало, как тебе удается жить в ладу с собственной душой, Джастин.
— А у меня ее попросту нет. Мне казалось, ты прекрасно осведомлен об этом печальном обстоятельстве, дорогой Хью.
— Когда Дженнифер Бошан вышла замуж за Энтони Мериваля, в тебе явно пробудились какие-то зачатки души.
— Разве? — Джастин изумленно уставился на Давенанта.
Их взгляды встретились.
— Интересно, а что сейчас значит для тебя Дженнифер Бошан?
Эйвон вскинул красивую руку.
— Дженнифер Мериваль, Хью! Она для меня воспоминание о неудаче и проблесках безумия.
— И все же после той истории ты изменился.
Герцог встал, на его лице заиграла презрительная усмешка.
— Дорогой мой, всего полчаса назад я говорил, что всегда старался оправдывать твои ожидания. Три года назад, когда я узнал от своей сестры Фанни о замужестве Дженнифер, ты со своей обычной простотой заметил, что Дженни отвергла мои ухаживания, зато сформировала мой несчастный характер, voila tout[2].
— Нет. — Давенант задумчиво смотрел на него. — Я ошибался, но…
— Мой дорогой Хью, не надо подрывать мою веру в тебя!
— Я ошибался, но не очень… Мне следовало сказать, что Дженнифер проложила путь другой женщине, которая сформирует твой характер.
Его милость закатил глаза.
— Когда ты ударяешься в философию, Хью, я начинаю сожалеть о том дне, когда включил тебя в круг своих друзей.
— У тебя их так много? — вспыхнул Давенант.
— Parfaitment[3]. — Джастин направился к двери. — Там, где деньги, там всегда друзья.
Давенант поставил бокал.
— Это оскорбление? — спокойно спросил он.
Эйвон замер на пороге.
— Как ни странно, нет. Но я всегда к твоим услугам.
Давенант внезапно рассмеялся.
— Отправляйся в постель, Джастин! Ты совершенно невыносим!
— Ты слишком часто говоришь мне об этом. Спокойной ночи, дорогой друг. — Его милость открыл дверь, но прежде чем закрыть ее, с улыбкой оглянулся. — A propos[4], Хью, душа-то у меня теперь имеется. Она только что приняла ванну и сейчас сладко спит.
— Храни ее Господь! — подхватил Давенант.
— Не знаю, что и ответить тебе. То ли сказать "аминь", то ли разразиться проклятиями. — В глазах его милости затаилась насмешка.
Глава II
На сцене появляется граф де Сен-Вир
Следующим утром, подкрепившись сухариком и чашкой чая, герцог Эйвон послал за своим новым пажом. Леон явился немедля и, преклонив колено, поцеловал его милости руку. Уолкер в точности выполнил все распоряжения хозяина: вместо вчерашнего оборванного и чумазого мальчишки перед герцогом стоял опрятный отрок. Непокорные медные волосы были аккуратно зачесаны назад, черный наряд строгого покроя идеально сидел на стройной фигуре, а вокруг шеи был повязан накрахмаленный муслиновый платок.
Какое-то время Эйвон разглядывал мальчика.
— Недурно. Можешь встать, Леон. Я намерен задать тебе несколько вопросов и рассчитываю получить правдивые ответы. Ты понял?
Леон спрятал руки за спину.
— Да, Монсеньор.
— Для начала скажи мне, откуда ты знаешь мой язык.
Леон поднял на его милость удивленный взгляд.
— Монсеньор?
— Не хитри, дитя мое. Я не люблю, когда меня дурачат.
— Да, Монсеньор. Жан содержит постоялый двор, и там часто останавливаются английские путешественники. Конечно, не благородные англичане, а…
— Понятно. А теперь поведай мне свою биографию. Начнем с имени.
— Меня зовут Леон Боннар, Монсеньор. Моя мать — la Mere Боннар, а отец…
— …le Père Боннар. Это вполне естественно. Где ты родился и когда умерли твои достойные родители?
— Я не знаю, где родился, Монсеньор. Думаю, это случилось не в Анжу.
— Факт, безусловно, весьма примечательный, — съехидничал герцог. — Но я все-таки попросил бы избавить меня от перечисления тех мест, где ты не родился.
Леон покраснел.
— Вы не поняли, Монсеньор. Мои родители переехали в Анжу, когда я был еще младенцем. У нас была ферма в Бассенкуре, auprès de Saumur[5]. Я жил там, пока мои родители не умерли.
— Они умерли в одночасье? — поинтересовался Джастин.
Леон растерянно наморщил аккуратный носик.
— Одночасье, Монсеньор?
— Они умерли в одно и то же время?
— Чума, — объяснил Леон. — Меня отослали к месье кюре. Мне тогда было двенадцать лет, а Жану — двадцать.
— Как получилось, что ты на столько лет моложе Жана? — спросил его милость, одарив Леона грозным взглядом.
Леон нервно хихикнул, но взгляда не отвел.
— Монсеньор, мои родители в могиле, и я не могу их спросить.
— Друг мой, — голос Эйвона был мягче шелка, — знаешь, как я поступаю с дерзкими пажами?
Леон с тревогой покачал головой.
— Я задаю им хорошую порку. Поэтому советую тебе быть осторожным.
Леон побледнел, улыбка исчезла с его лица.
— Простите, месье. Я не хотел быть дерзким, — покаянно прошептал он. — У моей матери была еще дочь, которая умерла в младенчестве. А затем появился я.
— Хорошо. А где ты научился разговаривать как благородный господин?
— У месье кюре, Монсеньор. Он научил меня читать и писать, а еще немного обучил меня латыни и некоторым другим вещам.
Джастин удивленно поднял брови.
— Твой отец был простым крестьянином… Почему же тебе дали столь обширное образование?
— Не знаю, Монсеньор. Видите ли, я был любимым ребенком. Моя мать не хотела, чтобы я работал на ферме. Думаю, именно поэтому Жан меня ненавидит.
— Возможно. Дай мне твою руку.
Леон протянул изящную ладонь; Эйвон поднес к глазам монокль. Рука была маленькая, с тонкими длинными пальцами, огрубевшими от тяжелой работы.
— М-да, — пробормотал герцог. — Вполне милый образчик.
Леон несмело улыбнулся.
— Quant à ça[6], то я думаю, у вас прекрасные руки, Монсеньор.
Губы герцога дрогнули.
— Ты меня смущаешь, дитя мое. Так ты говоришь, твои родители умерли? Что же случилось потом?
— А потом Жан продал ферму! Он заявил, что создан для великих дел. Но я не очень-то в это верю. — Леон склонил голову набок, словно размышляя над этим вопросом. На щеках мальчика появились и тут же исчезли неотразимо прелестные ямочки. Леон обеспокоено взглянул на его милость.
— Оставим в покое способности несравненного Жана, — предложил герцог. — Продолжай свой рассказ.
— Хорошо, Монсеньор. Жан продал ферму и забрал меня у месье кюре. — Лицо Леона омрачилось. — Святой отец хотел оставить меня у себя, но Жан не позволил. Он решил, что я ему пригожусь. И месье кюре не смог ничего поделать. Жан привез меня в Париж. И здесь он заставил меня… — Леон замолчал.
— Продолжай! — потребовал Эйвон. — И здесь он заставил тебя?..
— Работать на него, — неохотно выдавил Леон. Он вновь встретился с испытующим взглядом и на этот раз опустил глаза.
— Хорошо… Оставим это. Et puis?[7]
— Затем Жан купил постоялый двор на улице Святой Марии, а позже встретил Шарлотту и женился на ней. И мне стало еще хуже, поскольку Шарлотта меня возненавидела. — Фиалковые глаза вспыхнули. — Однажды я попытался убить ее, — простодушно добавил Леон. — Большим ножом для мяса.
