Точно в тот момент, когда я ступила на землю, словно приветствуя нас, на Сигнальном холме выстрелила пушка, отмечая наступление полудня.
Погода была божественной, небо — лазурным безоблачным, а воздух — прозрачен и настолько чист, что за простирающимися до горизонта Капскими равнинами можно было разглядеть величественные очертания гор Голландских Готтентотов. С противоположной стороны открывался не менее захватывающий вид на снежно-белые пляжи с черными вкраплениями зализанных волнами скал, казавшихся огромными зловещими птицами, присевшими отдохнуть у бирюзовой кромки океана.
Рощи эндемичных серебряных деревьев сменялись юкками и бугенвиллеями, среди жестколистных темно-зеленых кустов, красуясь, как манекенщицы на подиуме, буйно цвели дикие орхидеи. Словно позабыв о том, что стоит зима, над ними кружились огромные яркие бабочки, сами напоминающие ожившие цветы.
Расположенный неподалеку от канатной дороги ресторан побаловал нас миниатюрными жареными осьминогами с зеленью, фаршированной креветками рыбой-ангелом и восхитительным фруктовым салатом.
— Все время забываю спросить, — обратилась я к Нику. — Как ты оказался в испанском Иностранном легионе? Судя по тому, что ты свободно говоришь на африкаанс, в тебе должна быть бурская кровь, и в то же время ты прекрасно владеешь кастельяно (Кастельяно — государственный язык Испании.). Ты специально учился языку? — Мой дед, тот самый, что оставил мне кровать с балдахином, был испанцем, — пояснил Ник. — Он и научил меня языку. Отец был буром, но носил немецкую фамилию, а мать была англичанкой. В испанский Иностранный легион я подался отчасти в поисках приключений, отчасти под влиянием деда. Он постоянно капал мне на мозги, что только десантник-спецназовец может считать себя настоящим мужчиной.
— Меня всегда занимал вопрос, чем настоящий мужчина отличается от ненастоящего. Может, объяснишь?
— Наш сержант утверждал, что настоящий мужчина должен пахнуть вином и женщинами, а на завтрак съедать, как минимум, льва вместе с когтями и хвостом, — усмехнулся Ник. — По праздникам львов можно было для разнообразия намазывать мармеладом.
— Насчет этого Марио меня уже успел просветить.
— Если мы принимали душ и пользовались после бритья одеколоном, сержант обзывал нас трусливыми гомиками и жалкими педерастами, поскольку мы теряли дух настоящих мужчин. Он считал, что от мужчины должно за версту нести тигром, чтобы один запах его разил врага наповал.
Я поежилась.
— В таком случае я, пожалуй, предпочту мужчин ненастоящих. Кстати, в России тоже есть поговорка, что настоящий мужчина должен быть свиреп, волосат и вонюч.
— А знаешь, как лечатся настоящие мужчины?
— Лечатся? От чего?
— От всего. Универсальный рецепт нашего сержанта на все случаи жизни.
— Какой же?
— Если настоящий мужчина чувствует себя совсем хреново, — низким прокуренно-хриплым голосом заговорил по-испански Миллендорф. — Н-да. Значит, когда настоящий мужчина мается от какой-то паскудной заразы, с которой не знает что делать… н-да… Так вот. Для начала он должен выпить бутылку или две коньяка, потом провести веселенькую ночку со шлюхами, “натягивая” их одну за другой, а после этого высмолить полдюжины косячков марихуаны. Тогда на следующий день он или умрет, или выздоровеет.
— Здорово, — восхитилась я. — Действительно, крутой рецепт. В народной медицине ничего подобного я до сих пор не встречала. Ты сам-то пробовал?
— Я — нет, — покачал головой Ник. — Не рискнул. А вот наш сержант регулярно так лечился. Это действительно был настоящий мужчина.
После обеда мы прошлись через “Львиную голову” — один из отрогов Столовой горы, спускающийся к Кейптауну, до самого “Львиного зада” и вновь взобрались на плато, обогнув его затем по периметру. К канатной дороге мы вернулись уже в сумерках.
Перегруженная обилием впечатлений, я напрочь позабыла об Эсмеральде ван Аахен, совершенных в Барселоне убийствах и мандале Бесконечного Света. В дом мы вошли, обсуждая предстоящее путешествие на каяках по Оранжевой реке. Решив перехватить по бутерброду и сразу же завалиться спать, чтобы завтра встать пораньше, мы направились на кухню. Тут-то и зазвонил телефон.
Ник в этот момент что-то доставал из холодильника, так что трубку сняла я и сразу узнала нервные интонации ван Аахен.
— Эсмеральда? Это Ирина. Вы не могли бы говорить по-английски?
— Вы можете приехать прямо сейчас? — Голос бурки-бурячки дрожал то ли от ужаса, то ли от волнения.
— Да, конечно. Что-нибудь случилось?
— Нет-нет, ничего не случилось. Просто я неожиданно поняла, что немедленно обязана все рассказать. Это мой долг перед Родни и перед самой собой. Так вы приедете?
— Уже выезжаем. Я повесила трубку.
— В чем дело? — мрачно посмотрел на меня Миллендорф.
— Эсмеральда просила нас срочно приехать.
— Это я понял. С чего это вдруг мы ей понадобились?
— Говорит, решила все рассказать. Вроде это ее долг перед Родни и собой.
— Немного странно, тебе не кажется?
— Странно, — согласилась я. — Она мне показалась здорово напуганной.
— Ладно, я съезжу к ван Аахен, узнаю, в чем дело, а ты пока поужинай и ложись спать.
— Еще чего! — возмутилась я. — Между прочим, это мое расследование.
— Вчера ты решила, что оставишь это дело.
— А ты? Ты ведь тоже не собирался больше этим заниматься.
— Сама виновата. Не стоило обещать Эсмеральде, что мы приедем. Никто тебя за язык не тянул. Ну все, я пошел.
— Я с тобой! Ник вздохнул.
— Мне что, привязать тебя к стулу?
— Почему ты не хочешь, чтобы я присутствовала при разговоре?
Миллендорф раздраженно поморщился.
— Хотя бы потому, что я обещал Марио присматривать за тобой. Потому что я нутром чувствую, что здесь что-то нечисто. Со мной ты не поедешь. Это решено.
Возмущенная до глубины души, я, стоя на крыльце, погрозила кулаком вслед отъезжающему “Рейндж Роверу”, после чего вернулась на, кухню, сделала себе бутерброд с копченой уткой, зеленью и огурцами и, вымещая на нем свое негодование, сердито откусила кусок.
Интересно, откуда Эсмеральда узнала номер телефона Ника? Ни я, ни Миллендорф ей его не давали. Она что, следила за нами?
Немного успокоившись, я сообразила, что Ник вчера показал ей свое удостоверение и объяснил, что он частный детектив, так что ван Аахен для того, чтобы позвонить нам, нужно было всего лишь полистать телефонную книгу.
Копченая утка оказалась просто восхитительной, и под ее благотворным воздействием я расслабилась и вновь обрела способность здраво рассуждать. Чего, в самом деле, я сцепилась с Ником? Подумаешь, не взял меня с собой! Что я, маленькая? Сама не смогу добраться до дома Эсмеральды?
Адрес я помню, доллары еще в аэропорту разменяла на ранды. Возьму такси — и вперед.
Поспешно дожевав бутерброд, я рассовала по карманам кошелек и документы и выскочила на улицу. Такси мне удалось поймать почти сразу.
— В Климонд-Бэй, — выпалила я. — Если можно, побыстрее. Я очень спешу.
* * *
В воскресный вечер улицы города были не слишком забиты транспортом, а сидящий за рулем негр оказался отличным водителем, так что до Климонд-Бэй мы добрались где-то за полчаса. Такси свернуло на улицу, где жила Эсмеральда. Я уже собиралась попросить шофера затормозить, как сообразила, что что-то не так. Рядом с “Рейндж Ровером” Ника стояли две полицейские машины с распахнутыми дверцами, окна дома ван Аахен были ярко освещены, и в них мелькали люди в мундирах.
— Поезжайте дальше. Сверните сюда, теперь сюда, — скомандовала я.
— Но вам вроде нужна была Кааверн-роуд, — заметил негр.
— Я передумала. Остановите здесь.
— Как скажете. С вас сто пятьдесят рандов. Прежде чем выйти из машины, я прочла на табличке данные водителя: Тунго Мреки, номер лицензии 930875.
"Тунго Мреки, туг [12] из Мекки”, возвращаясь к дому Эсмеральды, бормотала я про себя, пытаясь запомнить непривычное негритянское имя при помощи ассоциации со знакомым словосочетанием. Зачем я это делала, я и сама не знала, просто на всякий случай решила перестраховаться. Всегда полезно знать имя человека, способного обеспечить тебе алиби.
Прячась в темноте за растущими вдоль тротуара кустами, я свернула на Кааверн-роуд и незаметно прокралась к дому ван Аахен. Во дворе появилась еще одна машина — белый фургон. Я решила было, что это автомобиль “Скорой помощи”, но тут же поняла свою ошибку. Двое мужчин, одетых в серые комбинезоны, вынесли из дома носилки с лежащим на них застегнутым на “молнию” черным пластиковым пакетом. Фургон оказался труповозкой.
"Ну вот, называется, развлеклась в Южной Африке, — подумала я. — Не зря Ник не хотел брать меня с собой. Хоть бы с ним было все в порядке”.
С трудом поборов искушение выбраться из-за кустов и спросить у полицейских, что случилось, я, терзаясь неизвестностью, продолжала сидеть в засаде.
