этаже квартира пятнадцать продается. Но ее буквально вчера выставили на продажу и мы вот первые смотреть приехали.
– Пятнадцатая продается? Это Генка, что ли, Голицинский продавать надумал? Ах ты, ирод! – всполошилась старушка. – Он семью без крыши над головой оставить надумал? Его не жалко, а Альбинка с малышом куда пойдут?!
– Что такое?! Я уже заволновался. А говорите, что у вас тут все спокойно.
– Да оно-то спокойно. Вот если Генка съедет, так совсем спокойно будет!
И пожилая дама с чувством принялась рассказывать про несчастную долю Альбины, про Генку игрока и выпивоху. Но все это Егор и Женя уже в общих чертах знали. Их интересовали более конкретные вещи, где, например, был Генка в вечер убийства Любы. Егор попытался навести собеседницу на воспоминания о том вечере. Судя по тому, как основательно Элеонора Петровна устроилась на скамейке, она много времени проводит перед подъездом и вполне могла бы одна заменить видеокамеру и охранную систему.
– А почему вы говорите, что он семью по миру пустит? Мне риелтор говорила, что он в ближайшем будущем огромное наследство получит. Ну, во всяком случае, квартиру, это я точно знаю.
– Да, наверное, получит. У нас тут, не знаю, стоит ли вам рассказывать, – старушка нерешительно замялась, но слишком уж ей хотелось удивить нового человека.
– Ну, вы уж расскажите, у нас все-таки дети. Да и семью чужую разорять, грех на душу брать не хочу.
– Ну ладно, только вы сплетни-то не разводите потом, – строго предупредила она, про «грех на душу» ей понравилось. – У нас тут несколько дней назад, да я вам точно скажу…. первого сентября убийство произошло.
– Ничего себе! – Егор округлил глаза.
– Да! Отравили хозяйку восьмой квартиры, Любку. Она этому Генке невесткой приходится, его родной брат на ней женился, а недавно помер. Сердце не выдержало с молодухой жить. Квартира, деньжата ей в наследство достались. Она работать не работает, а денежки у нее водятся. Она мужиков водила, вот и доводилась!
– Так может быть ее этот Генка за квартиру-то и убил? – предположила Женя.
– Не-е, милиция была, они нас расспрашивали, а участковый нам потом по большому секрету сказал, что ее отравила бывшая девица Любкиного последнего хахаля. Тут такое кино было! – старушка тихонько захихикала. – Эта девица за Любкой и ее любовничком следила!
– Не может быть! Это ж прямо шекспировские страсти, – оживился Егор. Женя мгновенно залилась краской, замолчала и отошла за спину Егора, чтобы бабка меньше ее разглядывала.
– Очень даже может! Она накануне убийства их в подъезде поджидала. Степановна видела и другие женщины тоже.
– Так может это гостья из какой-нибудь другой квартиры? – засомневался Егор.
–Да нет, бестолковый ты! Любка с хахалем вышли из подъезда, а потом эта выскочила, как ужаленная. Увидала, как они любезничают и не выдержала. Еще бы! Они за ручки держались, целовались. Тьфу, смотреть противно. Вот она насмотрелась и не выдержала, пришла на следующий день и отравила Любку.
– А мне кажется, что вы в отличие от полиции, человек наблюдательный и думающий, – напропалую льстил бабке Егор. – Вы самую первую, простую версию на веру не примете. У вас наверняка свое мнение имеется. Может быть, кому-то выгодна ее смерть была? Ну, например, тому же Генке.
Старушка задумалась, но потом уверенно покачала головой:
– Нет, Генки дома до поздней ночи не было. Его и сейчас дома нет. Болтается где-то. В тот день он ушел в обед, мы со Степановной видели. Он, баламут, прошел и не поздоровался. Степановна ему замечание сделала. Он нам тогда в пояс поклонился, клоун, говорит, что мы ему надоели. Не возвращался долго. Степановна от него через стенку живет и всегда слышит, что у них с Альбиной делается. Да Генку всему дому хорошо слышно. И с улицы тоже, окна-то открыты, жарко. В основном Генка орет. Альбина она ж тихая такая, спокойная. Ей с ним ссориться не хочется, да и за сынишку переживает, чтоб не разбудить, не напугать. Но ведь нервы-то не железные. Он придет на рогах, она терпит-терпит, а потом не выдержит и упрекнет. Тихо, слышно только шу-шу-шу, как шелест какой-то. А этот горлопан тут же заводится, орет на нее, мол, жизнь она ему испортила, домой хоть и не приходи. Да такие слова вкручивает, не в жизнь не поверишь, что родители профессора во втором колене. Природа на Генке отдохнула. А Альбина его только успокаивает, бедолажка.
– Ну а может быть кто-то еще подозрительный приходил? Вот вы говорите, Люба мужчин водила. Так может быть, кто-то из них ее отравил? – Егор намекал на Брызгалова, но получил неожиданный ответ.
– Подозрительный был! Только я не знаю к кому приходил. Но я сама видела. Любка домой вернулась, в подъезд вошла, а минут через десять из подъезда мужик вышел. У кого он был я не знаю, может и не у Любки. Просто он мне не понравился, на уголовника смахивает, голова бритая, а лицо, наоборот, со щетиной. Если бы он заходил, а не выходил, я бы милицию вызвала. Ходят тут, квартиры присматривают… – вспомнив про утраченную бдительность, старушка неприязненно глянула на Егора.
Он не стал испытывать судьбу и поспешил ретироваться:
– Засиделись мы с вами. Спасибо за беседу. Пойду риэлтора потороплю. Долго ждать себя заставляет. Пойдем, дорогая.
Он обнял Женю за плечи и они пошли к машине. Как только скрылись из поля зрения старухи, Женя чувствительно ткнула его локтем в бок и прошипела:
– Только попробуй хоть слово сказать про слежку.
– Я и не собирался, – он смешно поднял руки вверх, как бы сдаваясь. – Но все-таки, это надо же было додуматься!
Глаза его смеялись, Женя не выдержала и тоже улыбнулась. Они сели в машину и Егор уже серьезно сказал:
– Получается, что Геннадия не было дома с обеда до позднего вечера. Это алиби. Но я не стал бы доверять бабушке на все сто процентов. А тебе здесь появляться опасно, тебя бабули засекли.
– А я их даже не заметила.
Они еще немного посидели в машине у дома, разумно рассудили, что ждать Генку бесполезно. В лицо они его не знают, а снова прогуливаться мимо дома и приставать к соседям подозрительно. В общем, решили сначала поискать Генкину физиономию в социальных сетях. Он парень современный, времени у него пруд пруди. Чем черт не шутит, вдруг там его фото есть, тогда можно будет устроить засаду и ожидать его в машине, меньше привлекая внимание.
Гена Голицинский неохотно шел домой. Было
