Ознакомительная версия.
Я почувствовала головокружение.
Итак, я – глухонемая депрессивная турецкая бабушка-мамушка из Берлина, без малейшего удовольствия и каких бы то ни было документов путешествующая по Средиземноморью – в нагрузку к взрослому сыну, типичному белокурому янычару… чего ж тут непонятного?
– Слушай, иди отсюда, – слабым голосом попросила я его, всерьез опасаясь, что еще одна дополнительная подробность – и я действительно свихнусь. – Я подожду тебя на причале.
Моряк Николай оказался действительно добрым человеком. Он вполне удобно устроил меня на свернутом канате и даже дал попить водички, но ни о чем не спрашивал. Только сочувственно улыбался и периодически сокрушенно цокал языком.
Я старательно изображала из себя восковую фигуру, хотя мне ужасно хотелось чесаться: от соленой воды невыносимо зудела спина. Спрашивается: зачем я помылась в море?
Пассажиры «Медузы» явились в порт небольшой эффектной процессией. Возглавлял ее Ля Бин, облаченный в густо усыпанную стразами борцовскую майку цвета фуксии и белоснежные штаны из парашютного шелка с рюшами. Глубокие проймы майки обнажали его развернутые, как у балерины, плечи. Свои длинные узкие ступни маэстро на ходу выворачивал по принципу «пятки вместе, носки врозь», а руки держал на отлете, изящно выгнув кисти. Горделивая посадка головы и узелок волнистых волос на затылке дополняли выразительный образ. Казалось, еще миг – и маэстро поплывет в классическом танце, увлекая в па-де-де Маленьких Лебедей – следовавших за ним спутников и спутниц.
Хотя нагруженная вещами Мария больше походила на небольшое вьючное животное, нежели на лебедя. Бедняжка волокла на себе все снаряжение маэстро: сумку с ноутбуком, чемоданчик с прибамбасами для визажа и премилый, но явно увесистый кофр цвета расплавленного золота, усеянный значками знаменитой фирмы. Ля Бин явно был не из тех, кто путешествует без багажа.
Третья персона шествовала с одной дамской сумкой. Узнав ее, я искренне обрадовалась: то была Катерина! Вид у нее был вполне довольный, за руку ее никто не тянул, в спину не подталкивал. Катька шла сама, с интересом вертела головой во все стороны и улыбалась.
А я-то, дурочка, напридумывала себе разных страхов и ужасов!
Соображая, не отказаться ли от навязанного мне Миком спонтанного путешествия, я приподнялась было с каната, но тут шедший за Катериной голливудский тип посмотрел прямо на меня и покачал головой.
Я села.
Замыкавший процессию неприятный дядька, похожий на бультерьера, мазнул по мне цепким взгладом, но не признал.
Еще бы, у меня же такой грим! Один ослиный чубчик чего стоит!
– Что делать, что делать?! – заволновалась тем временем Нюня. – Может, лучше остаться?
Я представила, как возвращаюсь с повинной в имение, а меня, не приведи бог, опять встречают с автоматом в руках и запирают в кладовке.
О нет, без посторонней помощи мне вторично оттуда не выбраться!
– Вот и решение вопроса, – заключила Тяпа. – Никаких союзников в имении у тебя не осталось, а на «Медузе» их сразу двое: Ник и Катя. Поплывем!
Тут с соответствующим приглашением подоспел и улыбчивый бородач Николай.
Я позволила препроводить меня на баркас, устроилась на скамеечке у борта и покойно, как подобает чинной бабушке, сложила руки на коленях, преодолев возникший было порыв прощально помахать легендарному острову.
До свидания, Санторини! Как говорят в Греции – херэтэ, что для русского слуха звучит неприлично, но ситуативно подходяще.
– Полное херэтэ! – припечатала Тяпа.
Это было и окончательное прощание с островом, и исчерпывающее определение положения, в котором я оказалась.
Загримированная эдаким чучелом, я плыла на утлом суденышке по волнам чужого моря с незнакомым человеком и в неизвестном направлении, не имея ни вещей, ни денег, ни паспорта, ни даже возможности спросить о тысяче волновавших меня вещей!
Нюня жалостливо всхлипнула.
– Вот только не надо драматизировать! Денег Мик тебе оставил и рот не зашил – если будет очень нужно, задашь свои вопросы по-английски, – разозлилась Тяпа.
Я сразу же приободрилась, потому что злость у нас с Тяпой – эмоция активная. Как говорил Шварценеггер в роли Терминатора (удавшейся ему гораздо лучше, чем роль губернатора): «Ярость полезнее, чем отчаяние!»
– Не хнычь – действуй! – агитировала меня Тяпа.
Что, собственно, делать, как именно действовать, ей тоже было непонятно, но я нашла, чем себя занять. Деловито вытащила из карманов изрядно оттянувшие их мокрые тряпки и разложила их сушиться на лавочке.
Николай при виде моей постирушки удивленно заморгал, но ничего не сказал. Может, потерял дар речи? Тугая маечка на тоненьких бретельках и ультракороткие шортики с бахромой очень неожиданно сочетались с образом скорбящей столетней вдовы.
Потом я проверила мобильники. В открытом море связи не было, но я и не стала бы никуда звонить, потому что мой аппарат уже был на грани смерти, а Мик, коварный тип, снабдил свой телефон паролем.
С особенным сожалением я вспомнила оставленную на острове сумку – в ней было и зарядное устройство для телефона… Спросить, что ли, у Николая зарядку для «Самсунга»? Или не травмировать доброго человека таким стремительным подъемом бабули из бездн отчаяния?
Солнце поднималось все выше. Я перебралась в тень. После полудня добрый человек накормил меня нехитрым обедом, потом принес удобный шезлонг, и я продремала в нем до ужина.
Сам Николай не спал и время от времени, проходя мимо меня, с вопросительной интонацией ронял названия островов и городов. Очевидно, прикидывал, куда направляется «Медуза».
Уже в сумерках Николай обрел уверенность в том, что пункт назначения яхты – Салоники. Он повторил называние крупнейшего греческого порта несколько раз, при этом то убежденно кивая, то пожимая плечами. Я расшифровала эту пантомиму примерно так: «Медуза» идет в Салоники, но какого черта?» Я плохо помнила карту, но мне тоже было ясно, что это долгий путь, который затянется на весь день и добрую половину ночи.
Недоумение Николая можно было понять. Если те, за кем мы следуем, хотят попасть на материк, они могли это сделать быстрее и проще: совершив полуторачасовой переход морем на Крит, а оттуда продолжив путешествие на самолете. Я бы, признаться, поступила именно так. Романтика романтикой, но комфорт и скорость для меня в приоритете!
Вечером Николай предложил мне спуститься в каюту, но я решительно покачала головой: нет, мол, мы – добросовестно скорбящие старушки – люди не мягкотелые, чуждые сибаритства и стремящиеся к гордому одиночеству. Тогда мне дали теплый плед и оставили в покое.
– А почему я? Почему, чуть что, сразу я?! – заволновался Бак. – Пусть его Зак убивает!
– Опять Зак, все Зак! – заворчал коренастый кривоногий парень, похожий на рыжую гориллу.
У него были небольшие, глубоко посаженные глазки, приплюснутый нос с вывернутыми ноздрями и толстые губы. На низкий лоб в ступеньках ранних морщин изящным мысом спускались короткие густые волосы. Ближе к затылку они превращались в курчавую шерсть, которая густыми потоками стекала на плечи, грудь и спину и далее широко и свободно разливалась по всему телу.
– Нам платят одинаково! – напомнил Бак.
Он выглядел как брат-близнец гориллообразного Зака, только был не рыжим, а черным. Капитана «Медузы» это страшно забавляло. Он даже иногда называл свое судно плавучим цирком.
– А я не нанимался кого-то убивать! – заявил Зак.
– Ах, вот в чем дело!
Человек с физиономией и характером бультерьера, с неоправданной претензией названный любящими родителями красивым именем Лайонел, брезгливо поморщился и вытащил из кармана бумажник.
Бак и Зак застыли в одинаковых позах у двери кают-компании, как два декоративных чучела.
– Теперь вы наняты. – Лайонел припечатал к столешнице несколько крупных купюр и встал. – Мне безразлично, кто из вас это сделает, но предупреждаю: если ночью милый юноша не упадет случайно за борт, на рассвете к рыбам отправитесь вы оба. Дискуссия закрыта, и я прощаюсь с вами до утра.
Он холодно улыбнулся и вышел из каюты.
Бак и Зак переглянулись.
С порога не видно было, сколько денег лежит на столе, и они одновременно отклеились от стены.
– Бросим жребий? – спросил рыжий Зак, поглазев на купюры.
– Или в картишки? – предложил черный Бак.
Идея поделить и работу, и деньги по-братски, на двоих, ни одного из них не посетила.
В примыкавшем к кают-компании санузле молодой человек голливудской внешности отклеил от переборки пустой стакан для виски, слез с толчка, спустил воду в незадействованном по прямому назначению унитазе, вымыл руки под краном, до половины наполнил стакан водой и вывалился из клозета, талантливо изображая вдребезги пьяного типа.
Пассажиры вразнобой гуляли на палубе.
– Что ты пьешь, Мик, милый? – кокетливо надул подкрашенные губы маэстро Ля Бин.
Ознакомительная версия.
