него не слышали. Эта неразбериха мне, конечно, не нравится, но самое главное, что я на месте. Буду потихоньку узнавать у людей, спрашивать, возможно, он поехал дальше, в Крым. Пока же я устроился работать в порт грузчиком, снял угол. Пиши мне по этому адресу.
Боюсь даже спросить тебя, ведь столько событий произошло. Сохранились ли у тебя записные книжки моего отца? Вернее, моего деда? Что с ними?
Глава 19
Не ходите, дети, вы в метель гулять
Беата оторвала глаза от пожелтевших листков и уставилась в ноут, часы на экране показывали за полночь. Вновь вспоминая сегодняшний странный вечер, Беата задумалась.
После их душевного разговора с Агнией в комнате они торжественно вернулись в гостиную. Великая актриса была, видимо, и впрямь великой, потому как ни одним жестом, ни одним словом не показала своего расстройства. А может быть, и не было никакого расстройства. Возможно, нервы у нее были настолько железные, а чувство собственной значимости настолько огромное, что и в свои девяносто у нее не было ни грамма сожаления о случившемся.
Конечно, блистательный подарок Мишеля, а возможно, Агнию в нем, все встретили аплодисментами.
Максим понимал, что остался один, кто не сделал подарок, поэтому, не дожидаясь приглашения, вручил ей огромный горшок, из которого торчал маленький стебелек.
– Вот, мама, вам, – сбивался он, – это акация, специальный сорт, комнатная. Я помнил, что вы любите запах акации.
– Спасибо, Максим, – с чувством сказала Агния, – спасибо, что помнил, спасибо, что заранее позаботился.
Было видно, что Мишелю так же, как и Максу, позаботившемуся заранее, было обидно, что похвала в их сторону была намного скромнее.
И вот тогда Агния сделала то, от чего у Беаты даже сейчас по спине бегали мурашки. Она жестом остановила Эллу, направляющуюся к ней, видимо, с желанием поздравить, и сказала:
– А теперь я хочу послушать подарок от Беаты.
В комнате повисла пауза, было слышно только, как Дуня вешает игрушки на елку, постукивая ими друг о дружку.
– Я могу прочитать Бродского, – решила выкрутиться она, воспользовавшись приобретенными в институте знаниями.
– Терпеть не могу этого диссидента, – скривилась Агния.
– Или Пастернака, – торговалась Беата, – но учтите, пою я из рук вон плохо, даже Дуня делает это лучше меня в сто раз.
– Но ведь вы тоже уехали из Советского Союза, – не обращая внимания на Беату, Корнелия удивилась реакции хозяйки, видимо настолько поразившись несоответствию, что первый раз за вечер посмела открыть рот.
– Я уехала, а не сбежала, я не простилась навсегда с родиной, – Агния повысила тон, – и уж точно никогда и ни в одном интервью, которые я давала за границей, Агния Орлова не сказала ни одного плохого слова о своей стране. Нет, я не полоумная, я знала обо всем, что происходит здесь, мой отец был расстрелян как враг народа, но я не смела выносить сор из избы. Потому что считаю, что это предательство – убежав, поливать родину грязью. Ведь родина – это не только глупые, жестокие и жадные начальники, родина – это еще и тысячи людей-героев, которые, не задумываясь, отдадут за нее жизнь.
Под конец монолога – как Беате показалось, из какого-то спектакля – Агния замолчала и, переведя взгляд на нее, сказала:
– Давай то, что ты сегодня читала сыну по телефону.
Беата покраснела до корней своих волнистых волос, но деваться было некуда. Она подошла к окну и взглянула на снег. После такой тирады Беата не хотела спорить с великой актрисой, поэтому решила сдаться без боя. Слова полились из нее, как мысли, плавно и тягуче, даже голос изменился, сделался мягче и ласковей:
Пурга, на сотни миль пурга,
Все воет, словно ждет беды.
Тоска, в душе живет тоска,
Роняет горькие следы.
А где-то там, в тени ветвей,
Мальчишки светлые глаза
С надеждой ждут меня к себе,
Их обмануть никак нельзя.
И выбор матери простой,
Плевать на ветер и пургу.
Поспорив с злобною зимой,
К нему по снегу побегу.
И обмороженной душой
Прижмусь я к радостной щеке,
Что мне пурга, весь мир большой
Пройду, сынок, спеша к тебе.
Да, иногда Беата писала стихи, но она считала их корявыми и неталантливыми, поэтому всячески скрывала от других. Лишь Тошка знал о ее маленькой тайне, знал и очень гордился этим. На ночь вместо сказки он просил почитать мамины стихи.
– Хорошо, – сказала Агния Беата замолчала, – принимается. Ну, все подарки получены, елка наряжена, давайте за стол. А после ужина Беата раскроет нам тайну шутника.
Все с интересом взглянули в сторону Беаты. Она в ответ лишь загадочно развела руками и тайно подмигнула Дуне, которая заканчивала последние штрихи, устанавливая под елку Деда Мороза и Снегурочку. Они были очень старые, но очень красивые, сказочные. Сейчас не умеют так делать, эти фигурки казались замершими на миг волшебными героями. Да и елка получилась такая, как любила Беата, домашняя. С игрушками разных времен и калибров. Здесь были и часы, которые показывали без пяти двенадцать, и испуганный заяц, и добрая волшебница. Балерина крутилась на одной ноге рядом со своим оловянным солдатиком. И конечно, множество разноцветных сосулек и шишек. Теперешние елки с одинаковыми по цвету и калибру шарами казались Беате бездушными. У этой же сразу появилась душа, но, возможно, это потому, что ее наряжал ребенок, ведь именно дети своей верой в чудеса превращают все вещи во что-то волшебное.
Направляясь к столу, Микола остановился возле Беаты и хитро сказал:
– А говорили, без химчистки обойдетесь, – припомнил он их дневной разговор, и Беата неожиданно для себя покраснела, словно ее застали за чем-то постыдным.
Сейчас, вспоминая сегодняшний вечер, Беата чувствовала, что что-то странное было в нем, словно воронье кружилось над головами, закручивая воронку смерти. Да и закончился он,
