— А ты не можешь одновременно тереть сыр и рассказывать? — осторожно спросил Дон.
— Нет. Стряпня — дело тонкое. Она, брат, требует внимания и сосредоточенности. Это тебе не раскрытие убийств. Да ты посиди, отдохни. Через пять минут я буду в полном распоряжении господина капитана.
Селезнев смирился. На его счастье, вермишель была быстроразваривающейся. Не прошло и десяти минут, как кастрюля с горячим неаппетитным месивом перекочевала с плиты на стол. Халецкий гордо отверг тарелки, сунул Дону в руку столовую ложку и навалился на еду.
— Ты ешь, не стесняйся! — подбодрил он хозяина. — Она только с виду сопливая, а на вкус — вполне ничего. — Через некоторое время он отвалился от кастрюли, ласково похлопал себя по животу и объявил:
— Ну-с, приступим. Тебе как рассказывать — с подробностями или только суть?
— Лучше с подробностями.
— Хорошо. Значит, так: телохранителя зовут Кузнецов Василий Русланович.
— Василий? — переспросил Селезнев.
— Ну да, а что тебя удивляет? Вполне нормальное имя. На мой взгляд, удивляться надо отчеству. Руслан Кузнецов звучит как-то чудновато, ты не находишь? А во всем виновата буйная фантазия беспутной мамаши Кузнецова. Это она изобрела имя для несуществующего папеньки. Девчонка произвела младенца на свет, едва сама вышла из младенческого возраста. Гулена, шалава, дуреха — так отзывается о ней родная мать, то бишь бабка Василия, Анна Степановна, которая и воспитала мальчика. А родительница Вера погибла по пьяной лавочке, когда парню исполнилось семь. Замерзла насмерть в двух шагах от дома. Впрочем, по словам почтенной Анны Степановны, воспитанием ребенка ее дочь никогда не занималась. Колоритная, скажу я тебе, старуха: семьдесят лет, а прямая, как жердь, голос иерихонская труба, и матерится похлеще пьяного извозчика. Ну, последнее понятно. Бабушка всю жизнь проработала диспетчером на автобазе, а там нужна особая закваска.
Среди грубой шоферни и вырос маленький Вася. Бабушке ведь отпуск по уходу за ребенком не полагается, а беспутная маменька гуляла сутки напролет неизвестно где, вот Анне Степановне и приходилось брать малыша с собой на работу. Выросший среди народа мальчуган быстро овладел богатством родной речи и усвоил взрослые повадки, что естественным образом предопределило его будущность: с юных лет связался с дворовой шпаной. Приводы в детскую комнату милиции и воспитательные потуги тамошних макаренок плодов не принесли. В восемьдесят втором году пятнадцатилетнего Васю судили за грабеж. Он и двое его приятелей сбивали с подвыпивших прохожих ондатровые шапки. Учитывая нежный возраст преступника, Кузнецову дали год условно. Пока картинка складывается более менее стандартная, верно?
— Верно, — согласился Дон. — А что, дальше начнутся сюрпризы?
— А ты думал! Я, например, подобные кульбиты до сих пор встречал разве что в романах. После суда Кузнецова как подменили. Он устроился подсобным рабочим на стадион «Локомотив», поступил в вечернюю школу и сделался чуть ли не первым учеником. Анна Степановна не могла нарадоваться на внука — Вася бросил пить и курить, распростился с дворовой шпаной, перестал грубить, начал читать мудреные книжки и делать всю мужскую работу по дому.
— И что же было причиной этого чудесного преображения?
— Никто не знает. Участковый полагает, что парня крепко напугала перспектива попасть за решетку. По его словам, Кузнецов по натуре — вольный сокол, и потеря свободы была бы для него страшнее инвалидной коляски. Но я не очень-то верю этому объяснению, тем более что всего через три года Василий прекрасно сумел приспособиться к армейским порядкам, а армия у нас не намного гуманнее тюрьмы. Мне кажется, разительная перемена в юноше произошла под влиянием встречи с какой-нибудь незаурядной личностью. Только вот выяснить, кто был этой незаурядной личностью, мне не удалось.
— Может, прорезался отец?
— Кто отец ребенка, не знала даже сама маленькая Вера. Она путалась чуть ли не со всеми отбросами общества в округе.
— Слушай, в каком году, ты говоришь, судили Кузнецова? В восемьдесят втором? И в том же году Аркадий Сарычев ушел неизвестно куда из дома?
— Я думал над этим совпадением. И даже показывал фото Сарычева Анне Степановне, участковому и бывшим дружкам Кузнецова. Никто Аркадия Антоновича не признал.
— А ты какое фото показывал? Теперешнее? А надо бы юношеское, студенческих лет. Посмотри, как складно все получается. Сарычев на пять лет старше Кузнецова, так? Для пятнадцатилетнего парня двадцатилетний вполне может стать авторитетом, если старший сумеет поразить воображение младшего, изменить его взгляды на жизнь. Василий все детство был связан со шпаной и добывать деньги начал соответствующим способом, но сразу попался. Если он в это же время познакомился с Аркадием, который благополучно спекулировал иностранными тряпками и процветал, их встреча вполне могла стать поворотным моментом в судьбе Кузнецова. Учитывая, что жизнь здорово тряхнула обоих практически одновременно — один вылетел из института и ушел из дома, второй попал под суд, — у них был повод для сближения…
— Занятная гипотеза, Федор Михайлович, да только с фактами в ее пользу у нас туговато. Кузнецов, в отличие от Сарычева, жил у всех на виду: днем работал, вечером учился, в выходные возился дома по хозяйству или смотрел телевизор. Он не шастал по рынкам и «интуристам», не «толкал» знакомым импортное барахло. Не похоже, что его мировоззрение изменилось под влиянием алчного, хитрого и недалекого спекулянта Сарычева. Тем более что в восемьдесят пятом году Кузнецов ушел в армию и оставался там аж до девяносто первого.
— Расскажи подробнее.
— Парню не повезло — отправили в Афган. Почти под занавес, представляешь? В десантные войска. В характеристике из военкомата пишут, что служил Кузнецов отлично. Быстро приспособился к казарменной жизни, к жаре, к горам, засадам и западням противника, марш-броскам и прочим военным прелестям. Имеет ранение и боевые награды. Смел, быстр, отменная реакция, прекрасная физическая подготовка. Если верить характеристике, среди товарищей пользовался авторитетом. Наверное, так оно и было, иначе вряд ли он остался бы на сверхсрочную. После вывода войск из Афганистана попал в спецназ. Побывал чуть ли во всех «горячих» точках, а закончил службу в Прибалтике сразу после развала Союза. В личном деле — сплошные благодарности и ни одного порицания.
— Ты разговаривал с кем-нибудь из его сослуживцев?
— Нет, только собирался. Если хочешь, могу дать тебе список сослуживцев-москвичей.
— Давай. Хорошо бы и ленинградцев…
— Сделаю. Что-нибудь еще?
— Пока нет. Рассказывай дальше.
— Дальше Василий Кузнецов демобилизовался и вернулся в Москву, к бабушке. Отдохнул пару месяцев и устроился охранником в крупную фирму, торговавшую электроникой. Через полгода его сманил банк — там посулили более высокую зарплату. Работая в банке, Кузнецов познакомился с неким Тихомировым Вячеславом Сергеевичем, который предложил Василию стать его личным телохранителем.
— Что за фрукт?
— Бывший партаппаратчик, работал в ЦК. Во времена приватизации, видно, ухватил жирный кус, но на этом, как ни странно, успокоился. Я хочу сказать, не полез ни в бизнес, ни в политику. Приобрел несколько солидных пакетов акций и тихо жил себе на дивиденды.
— Тогда зачем ему понадобился телохранитель?
— Хороший вопрос. Не иначе как Тихомиров предчувствовал, что умрет насильственной смертью.
Селезнев поднял голову.
— Вот как? Кто же его порешил? И куда смотрел телохранитель?
— На сервировочный столик. Прелюбопытная там вышла история, мой капитан. Скромный функционер, выйдя на пенсию, жил тихо и неприметно. В кабаках не гулял, в саунах с девочками не резвился, оргий не устраивал. Единственное развлечение, которое он себе позволял, — партия в покер по субботам. Все бы ничего, да любил старик менять партнеров — ему становилось скучно, если постоянно собиралась одна и та же компания. Но и это бы ничего, если бы время от времени он не приглашал к себе одного крайне неуравновешенного субъекта по фамилии Сорока. Этот самый Сорока до безумия любил азартные игры, но совершенно не умел проигрывать. Он устраивал такие концерты, закатывал такие истерики, что все уважающие себя картежники от него отвернулись. Кроме Тихомирова, который утверждал, что получает удовольствие от темпераментных выходок Сороки. Дескать, в его присутствии игра никогда не бывает пресной. Словом, довыпендривался старик. Проигравшийся Сорока уложил наповал самого Вячеслава Сергеевича, двух его гостей и опасно ранил Кузнецова, но тот, уже раненный, все же прикончил неврастеника.
— А тебе не кажется, что Кузнецов подозрительно медлил со своим выстрелом? — насторожился Селезнев. — Как-то странно это для бывшего спецназовца с отменной реакцией…
