Второй, представляющийся мне чрезвычайно важным вопрос формулируется следующим образом: кто мог выстрелить с берега в профессора Хаммарстрема? Поначалу кажется, что, когда его лодка приблизилась, выстрелить в него мог любой. После некоторого размышления приходишь, однако, к выводу, что это мог сделать только один участник соревнования, а именно тот, чье место на линии огня было крайним справа, — иными словами, это был ближайший к профессору и его лодке человек. Для всех остальных риск был слишком велик, и даже самый отчаянный сорвиголова вряд ли пошел бы на него. Целившийся в профессора стрелял почти параллельно линии, на которой находились стрелки. Крайне невероятно, чтобы кто-нибудь из них не заметил бы человека, целившегося под столь нелепым углом, или не услышал бы визга пули, промчавшейся буквально под носом. Крайний же справа на линии огня мог стрелять в профессора беспрепятственно и незаметно для всех остальных. Но убийце следовало опасаться еще и другого. Позади стрелков находились двое — фру Идберг и адъюнкт Перссон, наблюдавшие за ходом соревнований. Этих свидетелей следовало обезвредить, их нужно было каким-то образом ослепить. Убийца решил эту проблему с гениальной простотой. Он дал им по биноклю. Находясь на стрельбище с подобным биноклем, в девяноста случаях из ста пользуешься им, чтобы рассматривать далеко расположенные цели стрельбы, а не стрелков вблизи. Мы знаем, что убийца рассчитал правильно. И фру Идберг, и адъюнкт Перссон все время глядели в бинокль на залив, следя за бутылками и за лодкой. Мы все хорошо знаем, кто находился на огневой линии крайним справа и кто дал свидетелям бинокли.
Проблема номер три. Как смог убийца миновать полицейское оцепление, после того как он выстрелил во фру Идберг? Этот вопрос доставил мне немало неприятных минут, хотя решение, когда оно было найдено, оказалось, как и всегда в таких случаях, одновременно простым и очевидным. Убийца не проникал через оцепление. В момент выстрела он находился за ним: он живет так близко к вилле Евы Идберг, что успел вернуться домой до того, как полиции удалось организовать правильные поиски стрелявшего.
И, наконец, четвертая проблема, решить которую я посчитал жизненно необходимым: как смог и осмелился убийца пройти по лесу до своего дома среди бела дня с ружьем, из которого он убил фру Идберг? Как это ему удалось? Ружье почти невозможно скрыть под летней одеждой — у него слишком своеобразная форма, и оно заметно издали. Ответ прост: преступник держал его в руке, возможно даже, что ружье видели у него в руках, но никто этого не запомнил, потому что никто не видел, что он нес именно ружье. Я попрошу сейчас продемонстрировать перед вами, какой трюк придумал убийца, чтобы околпачить публику.
Один из полицейских вышел из комнаты. Он вернулся, держа в руках то, что заставило меня раскрыть от удивления рот — да, да, от удивления и от ужаса, потому что я видел этот предмет уже много раз.
Полицейский принес с собой спиннинг в футляре.
Бенни Петтерсон без слов принял его от полицейского, расстегнул «молнию» и вытряхнул из футляра содержимое.
Спиннинга внутри не было. Из футляра выпало ружье со спиленным прикладом.
Барбру Бюлинд вскрикнула, а я посмотрел на Магнуса.
Он наконец-то выпустил из своих рук бумажку, и сейчас держался обеими руками за столешницу. Он беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба, попавшая на воздух, и неотрывно глядел на ружье, словно хотел испепелить его взглядом.
— Да, губернатор Седерберг, да, это вам грозило банкротство и разорение, это вы были крайним справа в ряду стрелков, вы дали фру Идберг и адъюнкту бинокли, и это ваша дача расположена ближе всех к месту, где была убита фру Идберг. В конце концов, это ваше орудие рыбной ловли. Во второй половине того дня, когда погибла фру Юлленстедт, вы пошли к ней и попросили денег. Вы угрожали ей, но получили отказ. Вечером вы вернулись к ней опять, но больше не просили. Вы хотите что-нибудь к этому добавить?
Магнус оставался нем.
— В связи с убийством фру Идберг вы дали мне еще одну улику, изобличающую вас. Вы — единственный, у кого было алиби на тот вечер, алиби, как легко можно доказать, фальшивое. Ага, вы скажете, что иметь алиби, естественно, может и невинный человек. Тут вы правы, но вы же подготовили свое алиби заблаговременно, еще до того, как была застрелена фру Идберг! Вы сфабриковали благовидный предлог, чтобы оставаться одному все те часы, которые потребовались вам на то, чтобы заставить ее замолчать. Случай вам помог. В день убийства ваша временная прислуга поставила после обеда в гостиной букет колокольчиков — цветы, на которые у вас, как вы утверждаете, аллергическая реакция. Вы вошли в комнату, увидели их, и у вас хватило присутствия духа тут же воспользоваться случаем и симулировать приступ аллергии — Бог знает, сколько еще раз и по каким поводам вы прибегали к этой же уловке. Итак, воспользовавшись случаем, вы поспешно удалились в спальню, где, как вы знали, жена вас не потревожит. Вечером вам оставалось только выбраться из дому по пожарной лестнице и отправиться на охоту, взяв с собой спиннинг и надев шляпу и плащ, каким часто пользуются полицейские.
— Но это... сумасшествие! — прошептал Магнус. — Все знают... от колокольчиков мне плохо...
Полицейский комиссар покинул камин и быстрым шагом направился к губернатору. Он, однако, не остановился перед ним, а, миновав его, наклонился и поднял из-за дивана какой-то предмет, который поставил на стол прямо перед Магнусом.
Вазу с колокольчиками.
Реакция была мгновенной и ужасной.
Губернатор бросился вперед и яростно закашлял. Он содрал с лица очки и зажал ладонями глаза и нос. Цвет его лица, сначала побагровевшего, тут же стал меняться на синий, как у человека в удушье.
— Уберите их, уберите! — качаясь, простонал он.
— Цветы стоят за диваном уже несколько часов, а вы сидите там, где сидите сейчас, всего в каком-то метре от колокольчиков, с семи вечера. И все это время вы вдыхали их запах. Хотя только сейчас у вас появились симптомы аллергии! Как вы можете это объяснить?
Но губернатор по-прежнему лежал лицом вниз на столе, а его тело сотрясалось, как в судороге.
— Ладно, в любом случае пора эту комедию кончать! — прошипел полицейский комиссар, вырывая цветы из вазы. — Вот вам ваши колокольчики! — и к моему неописуемому удивлению, он начал обрывать с них синие лепестки и разрывать стебли. Я видел, с каким трудом это ему давалось, и слышал жесткий треск рвущейся ткани. Я наклонился и поднял один из оборванных лепестков. Цветы были изготовлены из материи.
26— Я разоблачил вашу уловку всего несколько часов назад. Я вдруг вспомнил, что вчера на допросе, когда вы давали показания относительно вашего визита на дачу фру Юлленстедт, на подоконнике за опущенной шторой стояла ваза с букетом полевых цветов — в основном колокольчиков. И вы никак на них не реагировали, что имело бы место, будь у вас аллергия настоящая, а не мнимая.
Сигне отложила вязание; я очень хорошо помню, как аккуратно она сложила его на диване. Казалось, наконец-то вязание закончено.
Она наклонилась над мужем, потрогала его за щеку.
— Магнус, милый! — прошептала она.
Потом взглянула вверх на комиссара. И взгляд и голос ее были ровны и спокойны.
— Будьте добры, прикажите убрать эти цветы!
Бенни Петтерсон сгреб рукой окрашенные лепестки и стебли.
— Магнус, милый! Ты должен рассказать им, рассказать все, как есть! Ты должен это сделать. Я помогу тебе.
— Я не могу, — тяжело выдохнул он между приступами кашля. — Не здесь. Не сейчас... Министр знает... он объяснит...
Сигне поднялась.
— Тогда пойдем! Я иду с тобой.
Она помогла ему подняться со стула, взяла под руку, и они вместе вышли из комнаты. За ними последовали полицейский комиссар и двое полицейских, сомкнувшиеся у двери.
Через несколько минут я услышал, как вошел в дом Министр. Я поднялся и встретил его. С плаща Министра стекали струйки воды. Я и не заметил, как начался дождь.
— Льет вовсю. Но ветер стих. Спасибо, что не забыл включить свет!
— Ты знаешь?..
— Да, теперь я знаю, — Министр выглядел страшно усталым и измотанным, и я вдруг порадовался тому, что мне ничего не надо объяснять, что он знает истину.
Он скорее всего повстречал полицейские автомобили, и Бенни Петтерсон наверняка не упустил шанса похвастать и доложить ему о своем триумфе. Или, может, он пришел к тому же выводу независимо?
— Как ты узнал?
— Это долгая история. Давай войдем и присядем!
Тем временем Стеллан Линден и Барбру Бюлинд переместились на диван. Министр уселся на один из освободившихся стульев напротив меня. Он окинул взглядом круг собравшихся.
