– Да, – отозвался Георгий, видимо, он решил, что молчание и в самом деле золото. Он сосредоточенно наполнял формочки ананасовым кремом.
Дэниел вытянул руку и похлопал меня по единственной части тела, до которой сумел дотянуться – по бедру. Я слегка подалась вперед.
– Я пробуду здесь весь день, – сказал он. – Тебе есть чем заняться?
– Я тебе что, мешаю?
– Не люблю, когда стоят у меня за спиной, – ответил он.
Ясное дело: бывший солдат. Весьма кстати у меня нашлись неотложные дела.
– Я буду в «Инсуле». Хочешь, поужинаем вместе?
– Прекрасно, – кивнул он, и я ушла, купив перед уходом небольшую коробку конфет.
Мне надо было поговорить с Шери Холлидей: возможно, она знает, где Селима. Пора бы нам уже это выяснить. Если Селима не захочет говорить с Дэниелом, может, она согласится поговорить со мной.
Шери Холлидей жила с отцом в «Дафне», 4А, напротив миссис Доусон, которая занимала 4Б – «Минерву». Я слышала, как в 4Б играет оперетта «Руддигор» Гилберта и Салливана, а из 4А доносились какие-то хриплые голоса с сильным акцентом.
Я позвонила в дверь. Открыла Шери. На ней был фартук, и вся она была в муке.
– Ох, Коринна, как хорошо! – обрадовалась она. – Проходите, поможете мне. Что-то я напутала с этим тестом.
В верхних квартирах кухни были больше, чем моя, а в этой, похоже, трудились не покладая рук, с тех пор как Холлидей завязал с выпивкой и снова начал нормально питаться. Когда Энди только въехал, у него в холодильнике были одни замороженные полуфабрикаты и бутылки «Столичной». Теперь тут красовались связки чеснока и перца, прибавилось кастрюль, пахло приготовленными блюдами и теми, что еще варились на плите. Шери единственным чистым пальцем выключила CD-плеер.
Она взялась за выпечку, но дело не ладилось. Тесто не желало подниматься и лежало на дне миски, серое и безжизненное. Я проткнула его. Оно оказалось совершенно холодным. Может, его еще удастся спасти.
– Вот, хотела сделать кофейные рогалики, папа их любит. А тесто не поднимается.
– Дрожжи, они как цветы, – начала я назидательно. – Чтобы расти, им нужно тепло, так же как ростку или побегу травы. Здесь ему слишком холодно, вот оно и не дышит. Есть у тебя электрическое одеяло? Пойди включи его на полную мощность.
Шери ушла и вскоре вернулась.
– Вы что, хотите положить тесто ко мне в постель?
– Ну, не надо воспринимать все так буквально. Есть у тебя целлофановый пакет? Хорошо. Давай сунем в него тесто прямо вместе с миской. Оставь немного воздуха, чтобы оно могло дышать. Теперь положи его к себе на кровать. Подождем минут десять, а там посмотрим. Есть у тебя сахарная глазурь и кофе? Если это тесто не оживет, можно попробовать замесить новое. А пока давай немного приберемся на кухне.
Я взялась за тряпку. Все вокруг было в муке.
– Я уронила контейнер, – объяснила Шери. – Все рассыпалось.
– Да уж, знаю, как это бывает. Люцифер ухитрился порвать десятикилограммовый мешок с мукой. Я думала, мы никогда его не отмоем, и пекарню тоже. А как поживает Калико?
– Пока я готовлю, она сидит в комнате. Всегда считала Калико разумной кошкой.
– Похоже, она не слишком грустит о своих котятах, – заметила Шери.
– Кошки по натуре сангвиники, – сказала я, сметая муку с плиты.
– Что это значит?
– Оптимисты, – пояснила я. – Всегда верят в лучшее.
– Но все же, что стряслось с Ваксой? – спросила Шери, прижимая к груди совок для мусора. Грудь у нее побольше, чем у Кайли, так что жест получился весьма эффектный.
– Не знаю. Не всегда можно узнать конец истории.
– Да, – грустно согласилась она.
Решительная, оскорбленная темноволосая Шери убежала от отца, который ей не поверил, взяла себе новое имя, нашла работу и кров. Она знает, каково тем, кто оказался на улице в большом городе. На миг взгляд девушки затуманился.
– Возможно, ее уже нет в живых.
– Но мы не нашли тела, – напомнила я.
– Она еще совсем крошка. Такую трудно заметить.
– Верно, но кошки – живучие создания, – сказала я уверенно.
– Тогда где же она? Или мы так и не узнаем конца истории Ваксы?
– Расскажи мне лучше о Селиме, – попросила я, меняя тему разговора, прежде чем мы окончательно разнюнились. – Как думаешь, захочет она говорить с нами?
– С вами – может быть. Это все тот парень.
– Про парня нам известно. Джон говорил с ним. Тот, что разъезжает на мотоцикле. Его зовут Бриан.
– Больно много вы знаете, – проворчала Шери подозрительно.
– Такая у Дэниела работа. Он частный детектив. А теперь, похоже, и я тоже. Спроси ее, может, она поговорит со мной. Скажи, что на работе все уладилось и что ее парень ее по-прежнему любит. Она в безопасности?
Шери сжала свои перепачканные мукой руки.
– Я не знаю, где она. Я отвела ее в хостел, где сама жила, когда… ну, вы знаете – до того как вернулась к отцу. Там неплохо. Не больно роскошно, но дешево и безопасно. Но она оттуда ушла. Я знаю только номер телефона, но он почти всегда отключен. Я постараюсь ей дозвониться.
– А я попрошу ребят из «Супов рекой» посмотреть, не попадется ли она им. Ведь где-то она должна быть.
– Наверное. – Голос Шери звучал не слишком уверенно.
– А теперь неси тесто, посмотрим, как оно там, – попыталась я подбодрить девушку.
Тесто начало подниматься. Пусть это не лучшее тесто, какое я видела, но и такое сгодится. Я проследила за тем, как Шери снова вымесила его и, раскатав в плоский квадрат, оставила подниматься, чтобы потом замешать в него начинку, скатать, выпечь и покрыть глазурью. И пусть произведение Шери нельзя будет назвать кулинарным шедевром, будьте уверены: Энди Холлидей проглотит его и пальчики оближет, словно это манна небесная. Он искал дочь долгие годы и вот наконец нашел.
– А где твой отец?
– Пошел на встречу АА,[16] – ответила она. – Он очень старается. Случается, порой выпьет, но меру знает. Он ни разу не напивался с тех пор, как я вернулась. Возможно, даже станет совсем нормальным. Они считают, что папа может окончательно избавиться от алкоголизма.
– Отлично, – обрадовалась я. – Не забудь позвонить мне, если найдешь Селиму. Это важно. Никто ее ни в чем не обвиняет.
– Побожитесь, – потребовала Шери наполовину в шутку, наполовину всерьез.
Я перекрестилась. И оставила девушку продолжать готовку. А все же забавно: вот Энди отведает этих кофейных рогаликов и, глядишь, приохотится к моему хлебу.
Но домой я вернулась расстроенная. Я догадывалась, что это предвещает. Когда я в расстроенных чувствах, я либо берусь за книгу, либо начинаю стряпать. Если уж совсем паршиво станет – включаю кабельное телевидение и щелкаю с канала на канал, пока не найду какой-нибудь дурацкий фантастический фильм. Но когда дело совсем дрянь – я берусь за ремонт одежды.
Я вытащила швейную машинку, поправила то, что разладилось в прошлый раз. Никогда не убирай машинку с вынутой ниткой, учила бабушка Чапмен, и я помню ее наказ. Вот и сейчас я нашла ножницы и подходящую нитку и достала мешок с рваными вещами. Я складываю туда все подряд, хотя при последующем разборе многие вещи могут оказаться не стоящими хлопот.
Это без сомнения относилось к брюкам со сломанной молнией – они все равно были мне безнадежно малы. Потом настал черед еще вполне приличного лилового свитера, который попал в лапы Горацио холодным днем прошлой зимой. Я нашла вязальный крючок и подняла спустившиеся петли на локте. Вот говорят: «Ломать – не строить», это верно и для вязания и распускания. Мне удалось завязать почти все оборванные нити, и я отложила свитер – для стирки. Давненько я не бралась за починку одежды!
Что ж, всему свой срок. Раз не могу справиться сейчас со вставшими передо мной проблемами, придется подождать, пока, как говорит профессор «novus actus interveniens» – новое подстегнет перемены – а до тех пор я буду латать прорехи, подрубать края, пришивать пуговицы и штопать дыры. Я поставила в магнитофон книгу на кассете – один из ранних романов Джейд Форрестер. Горацио улегся на уже починенных вещах, поскольку не желал, чтобы я постоянно выдирала из-под него незаштопанную одежду, что нарушало бы его покой и умаляло достоинство.
Испокон веков женщины занимались починкой одежды, при этом они, как и я, любили, чтобы им читали вслух, например, романы Вальтера Скотта. Думаю, они лучше меня владели иголкой, а Вальтера Скотта я терпеть не могу. Даже «Роб Роя». Постойте – Вальтер Скотт. А что – это идея! За работой я успела все хорошенько обдумать.
В латании старых дыр есть некое успокоение, которого нет в шитье. Вещь кажется уже абсолютно бесполезной, но не пройдет и десяти минут, как – пожалуйста – надевай и носи! Я пришила кусочки резинки к лямкам своего передника, чтобы они не рвались от слишком большого натяжения. Зашила любимый шелковый пиджак: Горацио слегка потрудился над его подкладкой – ему нравится звук рвущегося шелка. Хорошо, что этот эстет предпочитает только тончайшие шелка, так что парчовые вставки и вышивка не пострадали. Я без сожаления выкинула пару старых носков: какой смысл ходить с заштопанными пятками? Зашила шов на спине одной блузки и на боку у другой. Должна со стыдом признать, что я довольно долго носила ее, не замечая прорехи, хотя и чувствовала легкий ветерок под мышкой. Затем тщательно вынула булавки из всех возвращенных к жизни вещей.
