Какие у нее права на это все богатство? Никаких! Мало ли кто к Антохе в койку прыгал за его жизнь? А эта что лучше всех? Нет, просто самая пронырливая оказалась. Знаешь, сколько у него баб было? Да таких, что наша толстуха с ними и рядом не стояла. Была одна студенточка – рыжая. Я к нему как-то утром по делам забежал, а она как раз уходила. Ох, и бестия скажу я тебе! Грудь, попа, – Генка смачно зацокал языком. – Огонь! А ещё актриска была из нашего театра. Эта, наоборот, холодная леди. Стихи читала. Ей, наверное, ролевые игры хорошо удавались.
Генка развеселился, болтая пошлости и не замечая неприязненных взглядов Альбины, её нежелания обсуждать интимную жизнь Антона. Но ему не требовался собеседник. Альбина вполне могла заткнуть уши, он не обратил бы внимания.
– Антон вообще больше трех раз на свидания не ходил. Первое – знакомство, второе – койка, третье – чао, крошка! Что он в Любке нашёл?! Не понимаю…
– Перееду, – продолжал он, – займу снова свою старую комнату. Конечно, Любка все там поменяла. Что там сейчас? Кабинет? Кабинет себе завела! Да эта деревенщина в слове «ещё» три ошибки делала – «исчо». Ха-ха, даже четыре! Слышишь, в слове из трех букв четыре ошибки!
Он рассмеялся и в порыве щедрости решил взять с собой в новую богатую жизнь и Альбину:
– Я может быть и тебя с собой возьму… Да! Если хорошо себя вести будешь…
Генка неловко взмахнул рукой и вниз из открытого окна полетела, стоявшая на подоконнике ваза.
– Черт! Какой придурок эту хрень сюда поставил? Вечно у тебя наставлено! – возмутился Генка и повернулся посмотреть, куда полетела ваза?
– Не тронь! – вдруг громко крикнула Альбина.
Генка резко развернулся к ней лицом и покачнулся. Близко-близко он увидел глаза жены. Он очень удивился. Никогда, даже в юности, когда любил ее и чувствовал себя любимым, в самые интимные и счастливые моменты, не видел он в глазах жены столько возбуждения, столько жизни, как в эту минуту. «Какая красивая!» – он не успел ни испугаться, ни предпринять что-либо для своего спасения, пока падал с пятого этажа.
– Эх, если бы бабка не померла, у меня все было бы совсем по-другому… Как она могла так со мной поступить? – и он обиделся.
Испуганная Альбина бросилась к соседям, громко забарабанила в дверь, рыдая и бессвязно крича:
– Упал, упал!
Соседка Варвара Степановна выскочила в подъезд, схватила Альбину за руки:
– Альбиночка, что случилось?! Что этот мерзавец сделал с тобой?! Кто упал? Ты или… Максимка?! – от ужаса у нее перехватило дыхание.
– Тетя Варя! Геночка упал! Он из окна выпал! Пьяный! Помогите… -голос ее сошёл на нет и она потеряла сознание.
Соседи вызвали полицию и скорую помощь, забрали к себе бледную, плачущую Альбину и сонного, ничего не понимающего, Максимку. Варвара Степановна пыталась успокоить Альбину, уложила ее на диван, накрыла пледом, накапала валерьянки, напилась валерьянки сама и напоила своего мужа, который хватался за сердце и то сосал валидол, то хлопал рюмашку, пока жена была занята более важным делом. Дед с бабкой переглядывались и качали головами.
Со следственной бригадой приехал Коваленко. Медики констатировали смерть Геннадия Голицинского и теперь у Коваленко в производстве появилось еще одно дело. На первый взгляд ничего интересного. Картина банальная – выпил, покачнулся, выпал из окна. Но осмотреть место происшествия и поговорить со свидетелями все-таки нужно. Коваленко прошёл в квартиру Геннадия и Альбины Голицинских. Самое удручающее впечатление производила эта квартира. Красивая массивная входная дверь, трехметровые потолки, светлые стены и мебель, ковры ручной работы. Но указать точные цвета стен и обивки мебели, кроме как, обозначив их пастельными, было невозможно. На дверях, стенах, мебели преобладали пятна темные, светлые, жирные. К паркету прилипали ботинки. То тут, то там встречались распечатанные липкие чупа-чупсы облепленные волосами, бумажками, крошками печенья. Занавеси местами оборванные свисали как тряпки. Подоконники были заставлены всяким хламом, какими-то коробками, банками, бутылками. На кухонном столе было рассыпано дешевое детское питание. В раковине горой громоздилась грязная посуда. Квартира, которая задумывалась сначала архитектором, а потом дизайнером, как светлое, просторное, наполненное воздухом жилище, угнетала и подавляла. В воздухе витали неприятные запахи, дышалось с трудом.
Хозяйку квартиры Коваленко нашел у соседей, она полулежала на диване, несмотря на духоту, закутанная в плед, вздрагивала как от холода, всхлипывала. Ее сын сидел в коляске и увлеченно сосал чупа-чупс. Самым неприятным для Коваленко было то, что соседи Варвара Степановна и ее муж находились рядом с Альбиной, заглядывали ей в глаза, а та судорожно сглатывая, заикаясь, на что-то жаловалась. Можно было не сомневаться, что разговор идет по существу – кто, кого, как и почему. Надеяться на достоверные свидетельские показания соседей было бы верхом наивности.
Коваленко пригласил Варвару Степановну с супругом на кухню. Заочно он уже был знаком со стариками, так как их свидетельские показания, вернее показания пожилой дамы были в отчетах оперативников по делу Любы Голицинской.
Старушка горько вздыхала, а старик был настроен защищать несчастную Альбину от полицейского произвола. Поэтому Коваленко сразу же решил его обезоружить сочувствием к Альбине, иначе ничего путного из них не вытянешь:
– Бедная девочка, совсем молоденькая, а такое испытание на нее свалилось… Варвара Степановна, Иван Иванович, я сразу же хочу извиниться за свои вопросы, я понимаю, какой стресс вы сейчас испытываете. Но Альбине, простите, я не знаю как ее отчество, сейчас намного хуже, ей явно нужна помощь врача. Врач со «скорой» сейчас поднимется. А моя работа тоже, к сожалению, не терпит отлагательств. Я прошу вашего понимания и помощи. Расскажите мне, что вы знаете…
– Что-что, – ехидно передразнил его дед, – что тут знать можно! Генка из окна пьяный вывалился, вот и все показания.
Скорее всего, так и было. При предварительном осмотре не обнаружились никакие признаки борьбы и даже царапины на руках, которые говорили бы, что он цеплялся за подоконник. Пивом от покойника попахивало, осколки бутылки валялись рядом с ним. Так и лежал он целенький лицом вверх.
– Как же она теперь без мужа ребенка растить будет? Мальчик, я вижу, не совсем здоров, – снова посочувствовал Альбине следователь и попал в нужную струю.
– Отлично будет жить! – уверенно сказал дед.
– Маяться будет, – одновременно с ним горестно вздохнула его жена.
Дед непонимающе глянул на нее и возмутился:
– С чего бы это ей маяться?
– А одной ребенка растить легко, что ли? Думай своей башкой, чего говоришь-то! – жена постучала пальцем ему по лысине, явно пытаясь что-то подсказать.
Но,
