«Какая прелесть! Однако она осмелела, – подумала Пульхерия, – видно решила, что Герман меня в спальню не пустил. Радуется нашей размолвке, ждет не дождется, когда он меня совсем выгонит».
Не торопясь, Пуля умылась, переоделась и направилась на кухню. Катя сидела за столом и, болтая ногами, ковыряла ложкой овсяную кашу. Пульхерия выпила чашку кофе с молоком и с трудом проглотила пару ложек каши. Потом они с девочкой отправились в детскую и до прихода Штыкина играли в домино. Следователь позвонил в дверь ровно в одиннадцать.
Спокойный, с непривычно живым выражением лица, он с интересом несколько секунд разглядывал Катю.
– Пульхерия Афанасьевна предупредила тебя, что я приду?
– Да, – ответила девочка.
– Ты знаешь, кто я?
– Прокурор.
– Кто тебе сказал, что я прокурор? – с улыбкой спросил он.
– Галина Матвеевна.
– Она ошибается. Я – следователь. Говорят, что ты недавно болела?
– Да. Очень сильно болела голова. Мне даже врача вызывали.
– Ты часто болеешь?
– Нет, очень редко. Раньше я с дедушкой и бабушкой жила, а теперь с папой. Здесь мне врача вызывали в первый раз.
– Ты той ночью хорошо спала?
– Нет, я несколько раз просыпалась. Даже один раз встала и пошла к Пуляше.
– Зачем?
– Чтобы я быстро заснула, мне надо книжку почитать.
– И что она тебе читала?
– Мне книжку не она читала, а дяденька Никита. Он такой высокий и сильный. Мне с ним не страшно было.
– Ты об этом кому-нибудь рассказывала?
– Конечно, рассказывала, – сказала Катя. – Галине Матвеевне.
Штыкин с Пульхерией переглянулись.
– Катя, если бы ты этого дядю еще раз увидела, ты бы его узнала?
– Узнала, – уверенно кивнула она.
Следователь достал из кармана пиджака несколько фотографий и разложил их на столе. Это были фотографии мужчин примерно одного возраста и внешне схожих между собой, тем не менее девочка без колебаний ткнула пальцем в фотографию Никиты и радостно воскликнула:
– Да вот же он!
– Ты уверена? – спросил Штыкин.
– Пуляша, скажи ему, что это он.
– Он, он, – закивала Пуля.
– У меня больше вопросов нет, – сказал следователь.
– Значит, я могу с Галиной Матвеевной пойти в зоопарк? – спросила Катя.
Пуля кивнула, и девочка тут же, как вихрь, унеслась на кухню.
Штыкин с минуту смотрел на Пульхерию, потом с легкой улыбкой сказал:
– Примите мои извинения, Пульхерия Афанасьевна.
– Теперь-то вы мне верите?
– Верю.
– Надеюсь, вы Никиту сегодня выпустите?
Улыбка тут же исчезла с его лица.
– Нет, суд будет через две недели.
Пуля в ужасе уставилась на него.
– Не понимаю. У вас есть доказательство, которое все меняет. Неужели вы так боитесь Гранидина?
– Он, кстати, сто раз уже звонил моему начальнику. Сказал, что вы опасная психопатка, по вам плачет психиатрический институт имени Сербского, куда он собирается вас упрятать. Экспертиза покажет, что вас надо держать до конца жизни в смирительной рубашке и нельзя верить ни одному вашему слову. Но дело не в этом. После вашего вчерашнего звонка я переговорил с медэкспертом. И мы пришли к заключению, что вы абсолютно правы. Сейчас готовится новое медицинское заключение, в котором будет указано, что предположительное время смерти приходится на отрезок от одиннадцати вечера до часу ночи. И что в итоге мы имеем?
– Что?
– Ваши показания, даже если они правдивы, перестают быть актуальными. Вы утверждаете, что Назаров появился у вас примерно в половине двенадцатого, а путь от гостиницы до вашего дома проделал пешком. Однако алиби на момент совершения преступления у него по-прежнему нет.
– Интересно, как он мог за такой короткий отрезок времени убить Викторию и добраться до моего дома?
– На такси.
– Но у него не было денег даже на метро! – воскликнула Пульхерия.
– Он вам так сказал, а проверить это не представляется возможным.
Пульхерия слушала Штыкина, и ей казалось, что все вокруг рушится.
– Мне очень жаль. Вы сделали, что могли, но есть еще кое-что, что нам нужно обсудить. Как я понимаю, весь ход процесса теперь зависит от вас. У вас два пути. Рассмотрим первый. Вы продолжаете настаивать на своей версии событий. Вам никто не может это запретить. Но мой долг предупредить о том, с чем вы столкнетесь на этом пути. Вы и Катя будете основными свидетелями защиты. Не думаю, что господин Гранидин отнесется с безразличием к тому, что его единственная внучка примет участие в судебном разбирательстве. Врачи с помощью его денег непременно докажут суду, насколько губительно воздействие всего этого на здоровье ребенка. К тому же в тот злополучный вечер она была больна, что сводит на нет все ее свидетельства.
– Но, Игорь Петрович, вы же сами с ней разговаривали и убедились – я не обманывала вас, – возмутилась Пульхерия.
– Моя личная симпатия к вам судом в расчет приниматься не будет.
– Вы поверили только потому, что симпатизируете мне?
– Нет, вы неправильно меня поняли. Из симпатии к вам я мягко говорю. На деле все будет так: ваша домработница уже рассказала о Кате Гранидину. Дедушка по-свойски поговорит с внучкой и на суде она откажется от своих слов, скажет, что ничего не помнит. Душа ребенка, как известно, податлива, пластилин, лепи что хочешь.
– Вы должны были по всей форме зафиксировать ее показания, – сердито сказала Пуля.
Штыкин тяжело вздохнул и с укоризной взглянул на нее:
– Вы мою историю знаете. Я не хочу вновь терять работу и ставить жирный крест на своей карьере даже из братской любви и уважения к вам.
– Я все скажу на суде, – упрямо настаивала Пульхерия.
– Ваше красноречие и остроумие на суд не произведут никакого впечатления, не думаю, что вам удастся убедить его в правдивости ваших слов. А уж Александр Николаевич постарается сделать все, чтобы дискредитировать вас. И, зная его мстительный характер, думаю, на этом он не успокоится. Так как причин лгать у Галины Матвеевны уже не будет, она заявит на суде, что застала вас с Никитой. Полагаю, красок при этом не пожалеет. Станет понятно, что вы безумно любите своего бывшего мужа и стараетесь спасти его любой ценой. А прокурор всех убедит в том, что Никита заявился к вам сразу после убийства ради алиби и что между вами не исключен сговор. Из свидетельницы вы плавно превращаетесь в соучастницу. Итак, вы идете до конца, прощаетесь с Германом Александровичем и со своим обеспеченным будущим. Но есть и другой путь. В этом случае все просто: вы оставляете все, как есть. Против вас не выдвинут никаких обвинений, институт имени Сербского без вас отдыхает, Александр Николаевич готов простить вам вашу горячность и даже позволить Герману жениться на вас. Он просил также передать, что, если вы пожелаете, после свадьбы можете покинуть с мужем страну и уехать, к примеру, в Англию или Скандинавские страны, не исключена и Америка. Он на первых порах готов оказать материальную поддержку.
– И это мне говорите вы? Штыкин, я вас не узнаю! – с горечью воскликнула Пульхерия.
– Мое начальство и Гранидин просили меня выступить в качестве миротворца. Я изложил вам только то, что они поручили мне сказать. Влиять на ваше решение я не собираюсь.
– Можете не оправдываться. Но вы забыли о третьем пути развития событий.
– Разве есть третий путь? – скептически усмехнулся следователь.
– Да. Найти настоящего убийцу.
– Как я и предполагал, вы на этом не остановитесь.
– Если вы бездействуете, его найду я.
– Вы в своем репертуаре, Пульхерия Афанасьевна. Не устаю вами восхищаться. Так каков будет ваш ответ?
– Во всяком случае, признаваться в поражении я не собираюсь.
– Представляю реакцию Гранидина, – с улыбкой сказал Штыкин. И уже без улыбки тихо добавил: – А уж реакцию своего начальника даже представить боюсь.
Глава 22
Неожиданная помощь
После ухода Штыкина Пульхерия позвонила Марине и рассказала ей о своем разговоре с ним.
