водителя на глазах? — испугалась я.
— Я машину издалека увидел, в бинокль, — ответил Морошин, — понял, что сюда едут.
— Как понял? Может, она не сюда ехала.
— Сюда. Дорогой внедорожник ядрено-красного цвета…
— Черт! Это Иртеньев!
— Я понял. Пока он полз по канавам, я перелез с той стороны, где ты лестницу перекинула.
— И окно нашел?
— Ставни хлопали. Я должен был тебя предупредить.
— Мог эсэмэску прислать.
— Я прислал. — Морошин выразительно на меня посмотрел. Я похлопала себя по карманам.
Телефон! Я, дурында, оставила его в машине…
— Ясно. И что теперь делать? — спросила я. — Тут особо не спрячешься. Разве только за шторами.
— Думаешь, он прямо сюда поднимется?
— Зачем, по-твоему, он приехал? — Я не хотела закатывать глаза, это получилось само собой. — Явно уничтожить улики!
— А как он узнал? Ты кому-нибудь говорила, что сюда едешь?
— Сдурел, Лев Марсович? — возмутилась я. Морошин дернул бровью от такой фамильярности, но не ответил.
— Я никому не говорила, только тебе!
— Ладно, потом будем разбираться. Сейчас нужно остаться незамеченными. Я не имел права влезать сюда без санкции.
— Господи, Морошин! Забудь ты наконец о правилах! Он же сейчас сюда придет! Надо что-то делать.
— Может, он будет искать улики в другом месте, — возразил следователь.
— Нет!
— Почему?
— Потом детали объясню. Но самое главное — у меня начинает болеть голова. Я здесь уже полчаса. Наверное, то, что отравляет Южного, и на меня подействовало.
Морошин открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент на первом этаже раздался звук распахиваемой двери. Мы прильнули к двери, прислушиваясь к шагам.
— Ненавижу этот дом! — раздался знакомый голос дизайнера. Он звучал по-хозяйски. Человек, вломившийся в чужое жилье, совершенно не чувствовал стеснения.
— Наверняка этот жук сделал дубликат ключей, — прошептал Морошин.
— А почему он разговаривает сам с собой? — спросила я и тут же получила ответ.
— Не ори! — раздался снизу второй властный голос. Морошин в недоумении уставился на меня. Ему голос был незнаком, потому что он никогда не встречался с Региной.
— Кто это? — спросил Морошин, оборачиваясь ко мне.
— Сестра Южного, — ответила я одними губами. В голове лихорадочно крутились сотни мыслей одновременно. Такой поворот событий стал для меня неожиданностью. «Отравители — в основном женщины» — вспомнилась мне моя собственная фраза. Я тогда была права, но почему-то не решилась отстаивать свою точку зрения и сама себя убедила в том, что Иртеньев — главный злодей этой пьесы. Теперь эта ошибка может мне выйти боком. Хорошо, что я не позвонила Регине с просьбой открыть мне дом брата! Хоть за что-то себя можно похвалить.
Между тем двое внизу продолжали переговариваться, чувствуя себя совершенно свободно.
— Что ты тут копаешься? Бумаги должны быть в кабинете.
— Да погоди ты! Дай насладиться моим великолепным дизайном! Широта! Полет мысли!
— Господи, да ты-то тут при чем? Все Усольцева придумала, ты только подписи под эскизами ставил.
В ответ раздался зычный раскатистый хохот. Мы с Морошиным переглянулись.
— Какие бумаги они ищут? — не понял следователь. Я прижала палец к губам.
— Тише!
Иртеньев продолжал противно хохотать:
— Придумала она, а пользоваться будешь ты, радость моя.
— Отстань! — Голос Регины, текучий, манерный, обволакивающий, заполнял пространство первого этажа и ощущался сильнее и громче голоса Иртеньева. Сразу стало понятно, что главная в этой парочке именно она.
Я услышала цокот тонких каблуков.
— Пойдем наверх.
— Что ты там хочешь найти?
— То, за чем приехала!
— Ты это — не дыши там, что ли…
Регина фыркнула:
— Что мне будет за пару минут? Этот гад тут уже полгода живет, и его только тошнит.
— Медленно и качественно, дорогая, — возразил Иртеньев, — медленно и качественно. Зато никаких подозрений. Тихо усопнет наш болезный, и все.
— И все? Ты, похоже, забыл об этой следачке?
Иртеньев фыркнул.
— Да что она может? Ты ее видела вообще? Глаза, сиськи и ноги — ей в жизни мозгов не хватит допереть.
При этих словах Лев Марсович отвел от меня глаза, мучительно покраснев.
— Не паясничай! — оборвала Регина своего подельника, — мне показалось, что баба вполне толковая. Во всяком случае, меня раздражает, что она вертится вокруг брата и что-то без конца вынюхивает.
— Да это ерунда… Это сестра Усольцевой воду мутит. Повертится, покрутится и отчалит ни с чем.
— А если не отчалит? — Регина передразнила тон Иртеньева. — А если докопается? До тебя, до меня, до Чехова…
— Об Антоне Палыче не беспокойся. Ни одна собака не пронюхает. Ты же знаешь — там комар носа не подточит. Нас с ним никто не видел.
Нежданные гости начали подниматься по лестнице, продолжая переругиваться. Мы с Морошиным, не сговариваясь, рванули к окну и встали за портьеры по обе его стороны. Я придержала свою, чтобы она не шевелилась. С моего места мне было видно, как Морошин пытается стоять недвижимо и не дышать на ткань, чтобы не выдать своего присутствия. Он был бледен как полотно. Я понимала — обнаружив нас в доме Южного, Регина имела полное право заявить о незаконном проникновении. И если для меня последствия могут быть не слишком приятными, то для Морошина они будут просто катастрофическими. Не говоря уже о том, что доказательства, собранные таким путем, ни один суд не примет. Оставалось только стоять без движения и молиться, чтобы преступники как можно быстрее нашли то, что ищут.
Дверь распахнулась, и я услышала, как Регина стремительно прошла к письменному столу. Мне показалось, что во всем доме слышно, как кровь стучит у меня в ушах. Послышался шорох выдвигаемых ящиков и перебираемых бумаг.
— Ты поаккуратней, — посоветовал Иртеньев, который, судя по всему, стоял в дверях. — А если твой брательник выкарабкается и на этот раз? Он не должен, вернувшись домой, заподозрить, что кто-то рылся в его вещах.
— Не переживай, не заметит, — ответила Регина, — тут такой бардак, что хуже сделать просто невозможно.
— Может, у него нет никаких фотографий, — лениво зевнув, заметил дизайнер.
— Нееет, — протянула девушка ядовитым шепотом, — я знаю, что есть. Эта тварь должна была как-то передать ему доказательства. И потом — у нее в квартире ничего нет. Твои архаровцы ночью весь дом прошерстили, ты сам говорил. Наверное, она успела передать их моему братцу.
— Она ничего не успела ему передать — ты забыла? Мы об этом позаботились.
— Она могла отправить ему что-то по почте. Не знаю… Последние несколько дней что-то изменилось — он общается со мной сквозь зубы.
— У него галлюцинации, ау! Он, может, вообще уже ничего не соображает. Мне кажется, ты преувеличиваешь опасность. Ему недолго осталось. Ты, радость моя, можешь
