готовиться организовывать его похороны, а не заниматься этой ерундой. И домик папочкин достанется, и бизнес — все как ты мечтала.
Регина со злостью захлопнула ящик.
— Это у тебя все на авось! Я должна быть стопроцентно уверена в том, что ничего не выплывет.
— Эй! Ты сама виновата, что дело так далеко зашло. Напомнить тебе, что это ты отправила ко мне долбаную следачку?
— Она все равно к тебе пришла бы, неужели неясно? А я таким образом хоть отвела подозрения от себя. И между прочим, сразу тебя предупредила! Ты должен был рассказать этой Мисс Марпл, что Усольцева в последнее время плохо работала и все время думала об Алексее. Ты должен был убедить ее, что твоя поехавшая сотрудница просто покончила с собой! И я велела тебе быть вежливым. А ты вместо этого только фыркал, оправдывался и отбивался. Господи, да ты собственными руками у себя на лбу мишень нарисовал!
— Ладно, не кричи. Ничего она не узнает и не докажет. Зато какой у тебя потом будет дом! Ты тут все переделаешь, наверное? А хочешь, забабахаем тебе тут зеркальные потолки везде? Только, конечно, все содрать надо и вычистить, а то тоже за братцем отъедешь.
Регина не обратила на его слова внимания и перешла к шкафу.
— Иди помогай!
Иртеньев вздохнул.
— Нет уж, дорогая. Я в твоей паранойе участвовать не хочу. На тебя у нее, может, что-то и было, но на меня — вряд ли. Квартиру мы проверили, а до этого я щедро заплатил этой выдре, чтобы она рот на замке держала.
Шелест перелистываемых бумаг усилился.
— Доверчивый идиот! Думаешь, эта долбаная праведница просто забыла, что ты мебель поддельную ее драгоценным клиентам впаривал? Погоди… Это что?
— Что там?
Регина не ответила. Я взглянула на Морошина за занавеской — он тоже напряженно прислушивался к разговору, нахмурив брови. Минуту слышалось лишь шуршание. Оба заговорщика молча что-то читали или просматривали.
— Я же говорила… — наконец сказала Регина, — эта гадина все-таки нашла способ все ему рассказать. Тут и про тебя все в красках описано.
Иртеньев ответил уже другим голосом — в нем пропали шутливые нотки.
— Погоди ты переживать. Что значит ее слово против твоего? Тем более мадам уже мертва. Ты всегда можешь сказать, что она просто тебя ненавидела и мечтала очернить перед братом.
— Все равно это опасно… Она рассказала ему в письме. Леха все знает.
— Долго он не протянет.
— Ты это уже говорил! — В голосе Регины послышались гневные металлические нотки. — А если и на этот раз все обойдется? Он парень крепкий. Выкарабкается и сдаст нас ментам…
На этот раз Иртеньев промолчал. Видимо, документ они нашли серьезный.
— Ты как знала, что она письмо напишет, — наконец пробормотал дизайнер.
— Эта гадина обожала бумажные письма. Тонкая натура! Понятное дело: раз Леха слушать ее не стал, она воспользовалась почтой, — Регина хмыкнула. Послышался звук разрываемой бумаги.
— Надо сжечь, — посоветовал Иртеньев.
— Ты прав. И надо позаботиться, чтобы этот урод никогда не вышел из больницы. Мне надоела эта история с медленным отравлением. За полгода твои ядовитые пары его не убили.
— И что ты предлагаешь?
— У тебя же есть на примете бравые парни?
— Ты про Колесо и Борова? Забудь! Они дуболомы и действуют слишком топорно.
— А мне не нужен балет на льду, Ромочка. Пришли тихонечко, подушку к лицу приложили и тихо вышли.
— Не, мать. Это так просто не делается.
— Делается, Ромочка, делается. В конце концов, я тебе неслабые бабки плачу. Придумай что-нибудь.
Регина задвинула ящики и направилась к двери, Иртеньев двинулся за ней.
Вдруг дизайнер, словно опомнившись, произнес:
— Слушай, давно хотел спросить — зачем он тут эти портьеры уродливые повесил? По текстилю же моя контора отрабатывала…
Я похолодела. Морошин прикрыл глаза, ожидая неминуемой катастрофы.
— А это от папочки достались, — ответила Регина нарочито-елейным голоском. — Леша у нас жуть какой сентиментальный, ты же знаешь. Все вокруг сентиментальные до тошноты.
— Кроме тебя, — совершенно серьезно сказал Иртеньев.
Раскрылась и закрылась дверь. Шаги загрохотали где-то на лестнице.
Я выдохнула. Для уверенности мы простояли за шторами еще пять минут. Потом Морошин осторожно выглянул.
— Нога затекла, — прошептал он.
— Не двигайся, — таким же шепотом ответила я. — Если им придет в голову посмотреть на дом с улицы, могут заметить, что портьеры двигаются. Надо дождаться, пока эти двое уедут, — мы опять замерли каждый у своей стены.
Через некоторое время до нас донесся запах жженой бумаги. Потом Регина с Иртеньевым о чем-то поговорили в холле — слов было уже не разобрать. Наконец хлопнула входная дверь. Мы дождались, когда машина отъедет от ворот и скроется за поворотом у леса. Только тогда я вышла из-за своей шторы, ощущая, как трясется от напряжения и нервного возбуждения каждая мышца тела.
— Весьма неожиданно, — подал голос Лев Марсович, появляясь из-за портьеры как герой пьесы.
— Ты как всегда излишне деликатен, — не удержалась я, — это просто мать его долбаный разрыв башки. Хотя теперь в этой истории появился смысл.
— Ты считаешь? — усомнился следователь. — Так или иначе, улика уничтожена. Нам не на что опереться. И зачем только мы залезли сюда? Именно поэтому я не нарушаю правил и законов — только позволишь себе перейти черту, как это тут же обернется против тебя.
— Не залезли бы — ничего бы не узнали, — резонно заметила я. — А между тем Южного убили бы, и все наше расследование пошло бы псу под хвост.
— Надо срочно позвонить и выставить охрану в больнице! — спохватился Морошин и достал из кармана куртки телефон. Но тут же замешкался, глядя на экран и сощурив глаза.
— Что? — спросила я, чувствуя недоброе.
— Этот Иртеньев назвал имена сообщников, которым, очевидно, поручает проворачивать темные делишки.
— Колесо и Боров, — вспомнила я. — У тебя есть идеи?
— Я могу ошибаться… но в моем отделе работают два ухаря — Колесов и Боровиков. Лентяи, идиоты и деграданты, позор органов. Но желающих занять их место не так чтобы много, поэтому пока болтаются в системе.
— Ясно.
— Похоже, ты была права насчет моего отдела.
— Похоже. Но разберемся с этим позже. Пока надо понять, что делать с Южным. Ясное дело, своих людей ты туда не пошлешь — правда выйдет наружу и сильно нам навредит. Регина с Иртеньевым в два счета поймут, как и где мы услышали их планы, если ты сейчас позвонишь в отдел.
— Я понимаю. Погоди, я думаю. Может, мне самому туда отправиться и подежурить?
— И как ты объяснишь это на работе?
Морошин промолчал.
— Придумала! Я позвоню Кирьянову, он
