Швейцар-Офицером в смокинге я был препровожден к столику у сцены. Согласно анонсу, Мивануи должна была выйти на сцену в восемь, но никогда не появлялась раньше одиннадцати, потому я заказал ром и поразмыслил, что бы мог означать обыск у меня в конторе. Человек из «Ортопедо-Башмачка» сказал, что видел, как группа мужчин второпях покинула помещение и уехала в розовато-лиловом «монтего» с затемненными стеклами. На таких автомобилях ездит только один тип людей – Друиды. Я подумал, насколько полно щупальца их организации оплели наш город; как они проникли в каждую ямку и щелку, контролируют все аспекты жизни – и общественную деятельность, и те делишки, которые стыдятся белого света. Как они организовали преступность и тех людей, которым по должности положено с нею бороться; как они отхватывают свой кусок и там, и там. Все уже к этому привыкли, легко позабыли, что так было не всегда. Когда-то Друиды просто организовывали Айстедвод,[9] лицензировали применение заклятий и оценивали поэзию. В школе мы изо всех сил толкались у дверей в актовый зал, чтобы Великий Маг, когда он приходил из храма выступить перед молодежью, потрепал нас по голове. В какой момент все изменилось? С каких пор матери стали затаскивать детишек в магазины при виде человека в мантии? Когда Друиды превратились в гангстеров с омелой? Не тогда ли, когда стали носить стихари специального покроя? Не в тот ли день, когда обычные простыни, наволочки и выкрашенные белой водоэмульсионкой резиновые сапоги перестали соответствовать? Или это был день, когда Лавспуна, учителя валлийского с замашками мессии, сделали Великим Магом? И первые лица стали сажать на рясы красные и черные пятна, обозначая свое место в иерархии, как «далеки»[10] по телику? Само собой, теперь-то они вовсе отринули простыни ради превосходных суонсийских костюмов и шелковых носовых платочков.
Я заказал еще порцию выпивки и подумал про ущерб, нанесенный моей конторе. Что искали? Имело ли это отношение к визиту Мивануи? Ничего не украдено. Признаться, воровать было особенно нечего, но на чердаке хранились кое-какие вещицы – я не хотел, чтобы их потревожили. Чердак имел выход в главное здание Публичной библиотеки, и я припрятал там деньжата и средства камуфляжа, на случай спешной эвакуации.
* * *
И кроме того – послание на автоответчике. Кратко и в лоб мальчишка с итальянским акцентом утверждал, что готов продать сведения об Эвансе-Башмаке, и сказал, что я должен прийти к круглосуточному Улиткову Лотку сегодня в час ночи.
Передо мной, загородив свет, появилась девушка в национальном валлийском костюме:
– Привет, красавчик!
Я насторожено посмотрел на нее:
– Привет.
Вблизи было видно, что костюм ее – лишь слабое эхо валлийского национального: баска в обтяжку, колготки-сеточки, шаль и шляпа фасона «печная труба»,[11] насаженная под лихим углом на копну черных кудряшек.
Девица протянула мне руку:
– Я – Бьянка.
Отвергнуть протянутую руку было бы неучтиво, но я знал: пожать ее – значит опустить крепостной мост и отдать цитадель своего бумажника на милость этой девицы. Я помешкал – тогда она, улыбаясь, нетерпеливо повиляла ручкой у меня перед носом. С неохотой я взял ее за руку и потряс. Сопротивляться этим девушкам бесполезно, а раз уж сопротивляешься, – читался немой укор в их насмешливых улыбках, – то зачем вообще пришел. Она просияла и, от полноты чувств крутнувшись вокруг себя, приземлилась на свободный стул напротив.
– Мивануи сказала мне за тобой присмотреть.
Мое сердце вдруг затрепыхалось.
– Правда?
– Мм-мм, – хихикнула она. – Сама подойдет попозже, так что назначила меня помощником шерифа. Только бляху со звездой не дала – хнык-хнык!
– Ты уверена, что она имела в виду меня?
– Конечно, ты ведь Луи, так?
Я открыл рот, чтобы ответить, но издал лишь какой-то скрип. Девушка наклонилась ко мне и взъерошила мои волосы. Ее лиф опустился, и я вперился в сумрачную бездну декольте. Невольно простонав, я нашел в себе силы перевести взгляд в безопасную зону – на ее лицо. Но ущерб уже был нанесен, а надменная полусмешка-полулыбка показала, что и зарегистрирован.
– Негодный мальчишка! – проговорила она и щелкнула меня по носу.
Бьянка подвинула табурет ближе – так, чтобы мы сидели бок о бок, соприкасаясь руками, а ее волосы рассыпались по моему плечу, щекоча мне щеку. Ее кожа пылала жаром совсем рядом с моей, а влажный, животный запах волос наполнял мои ноздри, как благовоние.
– Мм-мм, теперь ясно, за что ты ей нравишься!
– Но как она узнала, что я приду? – промямлил я.
– Не знаю, наверно, ты ей сказал.
– Не говорил.
Возник официант.
– А ты говорил, что не придешь?
– Нет.
– Ну, так это то же самое. – И тут же, переведя взгляд вверх на официанта: – Бренди с кока-колой, а ему то, что он пьет.
Халдей кивнул и пошел от столика. В панике я крикнул ему вслед:
– Эй, официант, на минутку!
– Что такое? – спросила Бьянка, и чело ее затуманилось.
Я хотел спросить, сколько стоит бренди с кока-колой, но передумал. Бьянка взмахом руки отпустила официанта.
– Разве ты не хочешь отлично провести время? – проворковала она.
– Да конечно, только…
Я не договорил, взвесив, что крылось за словами Бьянки. Мивануи знала, что я приду. Я этого не говорил, и она меня не приглашала, ничего: мы это даже не обсуждали. Собственно, мне это пришло в голову только ближе к вечеру. А она знала. Не просто предполагала, что уже было бы скверно, а не сомневалась в этом настолько, что наладила ко мне свою подружку. И вот, черт возьми, я здесь.
Когда натикало 11.15, клуб стал быстро заполняться. Перед самым появлением Мивануи один Друид из-за красного каната направился в мужскую комнату, я последовал его примеру. Стоял рядом у писсуара и смотрел на него, но не делал и попытки помочиться. Спустя несколько секунд он поднял глаза. Я улыбнулся:
– Твой «монтего» у входа?
– А твое какое, мать-его, дело?
– Какие-то люди на такой же машине сегодня устроили у меня шурум-бурум. Подумал, может, ты в курсе.
Он пожал плечами:
– Я тут ни при чем.
– Похоже, они что-то искали.
– Да что ты?
– Так ты передай своим друзьям: если им от меня что-то нужно – пускай придут и попросят. Так-то оно повежливее будет.
– Я без понятия, о чем ты.
Он стряхнул член и вышел. Я вернулся за столик.
К тому времени, как я вернулся на место, в зале произошла некая перемена. Как бы повинуясь невидимому сигналу, приватные беседы одна за другой начали затихать, и спустя несколько секунд говорили только три-четыре человека. Затем два, затем – ни одного. Мы все глядели на сцену, как детишки, почуявшие в доме Деда Мороза. Потом по залу, как ветер по кукурузному полю, пробежала волна нетерпения. На сцене появился мужчина, сжал микрофон и умоляюще вскинул руку, чтобы утихомирить взбудораженную толпу.
– Ну, все, успокойтесь, успокойтесь!
Разом заскрипели стулья – люди развернулись к сцене.
– Успокойтесь, у нас впереди долгое представление, и мы не сможем начать, пока вы нам не позволите.
Конферансье сделал паузу, как бы для того, чтобы провести уважительный водораздел между своей персоной и той, в которую он собирался на время воплотиться. Поправив галстук-бабочку, он заговорил голосом, позаимствованным из времен Старинного Мюзик-Холла.
– Милорды, дамы и господа, – начал он под рев ликования. – Барды и Первосвященники, вновь пришел час приветствовать нашу очаровательную песнопевицу из Сент-Асафа…
– Оооох! – пронеслось по залу.
– Лакомство из Лампетера… фею фермеров… диво Друидов…
– Ааахх! – пронеслось по залу.
– Бэби, без которой безумствуют безгрешные барды…
Зрители разразились громовым «Уоуао!».
– Леди и джентльмены, представляю вам кокетливую конфетку, крошечную, как коракл, красотку из Кумтиди! Порей[12] песнопений! Легендарный лилейный лавспун[13] из Ллавихангел-и-Крейтина, неповторимая и неизбывная, единственная валлийская сирена – Мивануи М-о-н-т-е-с!
Аплодисменты не смолкали добрых три минуты. Тем временем и без того тусклые огни вконец потускнели, так что в зале вспыхивали только огоньки сигарет в зубах зрителей да мелькали тени на сцене. Затем вдруг занялась заря в виде прожектора, нацеленного на сверкающий бледно-голубой шелк вечернего туалета Мивануи.
Она спела все издавна любимые номера: «Давид из Белого Камня»;[14] старинный валлийский гимн «Чистое сердце»; «Уна палома бланка»;[15] и, конечно, – «Мивануи».[16] Все слышали их уже тысячи раз, но всем было на это наплевать. Это была классная программа, и длилась она больше часа. Под конец Мивануи спустилась со сцены и, как менестрель, прошлась между столиками, подразнивая мужчин, которые добродушно старались ее за что-нибудь ухватить. Я старался не попасться ей на глаза, но это было невозможно. На хоровом финале «Мивануи» она остановилась у моего столика. Я медленно поднял глаза от стакана, наши взгляды встретились, и она – к невыразимой досаде зрителей – изящно вынула из своей прически розовый бутон и кинула его мне на колени. Затем огни погасли.
