— Так вот. Вошли мы с участковым, глядь — Макарыч на кухне лежит! Прямо на полу. А рядом с ним чайник валяется. Хотел, видать, чайку попить, бедолага, да и помер. Федот Егорыч сразу коллег своих вызвал, «Скорую». Я понятым был, — гордо заявил Николай Федорович.
— Ну, и что менты говорят? Онищенко убили? — воскликнула я, заранее зная ответ.
— Зачем убили? Сердце…
Так я и думала! Конечно, сердце, а что ж еще?! Выходит, Константин Макарович, предчувствуя свою скорую кончину от инфаркта, открыл входную дверь, а сам отправился на кухню. Чтобы чайку попить — напоследок.
— Спасибо, Николай Федорович, — поблагодарила я старика и отключилась.
Манька буквально пожирала меня глазами, не в силах вымолвить ни слова.
— Мань, надо ехать к Любови Александровне. Кажется, ей грозит серьезная опасность! Да и профессора не мешало бы предупредить, — взволнованно добавила я, срываясь с места.
Уже в машине я поделилась с подружкой последней информацией, а заодно и своими соображениями.
— Ты думаешь, сотрудников хранилища уже убивают? — клацнула зубами Маня.
— Уверена, — убежденно кивнула я.
— Но зачем?
— На всякий случай. Вдруг кто-нибудь из них что-то заподозрил?
— Господи, что ж тогда говорить о нас? Мы-то знаем почти наверняка, кто стоит за похищением копья!
— Правильно мыслишь, Маруся, — похвалила я подругу. — Будущее наше очень туманно. Да и времени маловато. Насколько я помню, Валет отпустил своим шестеркам во главе с Чалдоном всего два дня на то, чтобы замести следы. Один день уже прошел.
Маруська испуганно притихла. Надеюсь, она разрабатывала план нашего спасения.
Первым делом я решила заехать в Исторический музей. Рабочий день уже начался, и если с Любовью Александровной все в порядке, она должна быть в хранилище.
Последний раз музей я посещала в составе экскурсионной группы лет восемь назад. Мы тогда с однокурсниками прогуливали, кажется, диалектологию — предмет нудный и неинтересный. Бродили, бродили по городу и набрели на музей. Вообще-то зашли мы в него не с целью повышения культурного уровня, а просто погреться. Очень уж холодно было на улице!
Хранилище, а заодно и архив Исторического музея располагались на заднем дворе в добротной одноэтажной пристройке. На входе нас с Манькой встретили два охранника, одетые по всей форме и даже с кобурами на ремнях.
«Интересно, — подумала я, — раз ребятам положено иметь оружие, почему те двое не стреляли, когда их грабили? Не успели? Свои грабили? Или у охранников вместо пистолета в кобуре — огурцы?»
Внутрь хранилища нас, разумеется, не пустили. После ритуальных вопросов: кто, к кому, зачем — охранники позвонили куда-то и пригласили Любовь Александровну на вахту, объяснив, что ее ждут две подозрительные девицы. Напрямую о том, что мы подозрительные, парни не сказали, но по косым настороженным взглядам, бросаемым в нашу сторону, становилось очевидным — в разряд благонадежных граждан мы не попали.
Любовь Александровна вскоре вышла к нам. Увидев ее, я поразилась: как же она постарела и похудела с момента нашей последней встречи! Женщина меня узнала.
— Это вы! Что-то случилось? — взволнованно спросила она, хватая меня за руки.
— Э-э-э… — нерешительно протянула я, прикидывая, знает Любовь Александровна о смерти Онищенко или нет.
Сомнения разрешила Маруська. Она толкнула меня локтем в бок и прошептала в ухо:
— Славик, менты пожаловали… Сматываться надо отсюда!
Подружка была права: сквозь открытые двери я увидела, как по двору вышагивают человек пять в форме. Удалось даже разглядеть большие звезды на погонах одного из них. Милиция явилась в хранилище неспроста: наверняка сообщат сотрудникам о смерти Макарыча, и начнутся долгие, выматывающие душу допросы. Встречаться с «органами» нам с Манькой не очень хотелось, поэтому я отвела Любовь Александровну в сторонку и торопливо заговорила:
— Любовь Александровна, голубушка, послушайте, что я скажу, и постарайтесь в точности выполнить мои указания! Не говорите с незнакомыми людьми — ни лично, ни по телефону; не принимайте ни от кого никаких подарков; не пускайте в свой дом никого, даже священников! Особенно — священников! Если есть возможность уехать куда-нибудь на несколько дней — уезжайте немедленно! Я сейчас не могу вам все объяснить, но поверьте — это для вашей же безопасности! Вот номер моего телефона. Держите меня в курсе событий. И еще: товарищам из милиции, которые идут сюда, совсем не обязательно знать о нашем разговоре.
Сказав все это, я повернулась к выходу и нос к носу столкнулась с милиционерами.
— Черт! — негромко выругалась Маруська.
— Вы кто? — грозно спросил один из ментов.
— Это девочки из Музея Советской Армии, — быстро ответила Любовь Александровна. — Они ко мне приходили насчет экспозиции холодного оружия семнадцатого века в их музее…
— Покиньте помещение… — велел главный милиционер.
Мы с Манькой, радостно кивнув, поспешили выполнить приказание. С заметным, надо сказать, облегчением.
Уже на улице я услышала, как все тот же главный мент задал сакраментальный вопрос:
— Вы — Корнилова Любовь Александровна? Где мы можем поговорить?
— Ох, грехи наши тяжкие! — вздохнула Манька, тоже услышавшая суровый голос милиционера. — Не завидую я тетеньке, честное слово. Этот подполковник совсем не похож на доброго дедушку. Душу наизнанку вывернет! Ну, что, Славка, домой поедем?
Перспектива, что и говорить, заманчивая. Погода прекрасная: солнышко жарит, как в Крыму — самое время вернуться в Кратово и бросить свои изможденные тела сперва в прохладную воду озера, а затем на горячий песок пляжа! Чего еще нужно человеку для счастья?! Не знаю, не знаю. Нормальному человеку этого, может, и хватит. А вот мне не давало покоя логово Валета в Малаховке. Может, навестить его, а? Хозяин наверняка отсутствует, и существует прекрасная возможность поковыряться в чужом доме. Забор, слава богу, уже знаком, крапива — почти родная… Вдруг нам повезет и удастся отыскать в доме чего-нибудь интересное?
Маруське эта идея не понравилась.
— Что ты хочешь найти в этой избушке? — ворчала подруга. — Сама говорила, домишко убогий, почти нищий…
— Зато отец Валентин из этого домишки вышел красавцем писаным, как в сказке. Помнишь, Мань? Ивану надо было сперва в кипящем молоке искупаться, потом — в кипятке, а в конце — в ледяной воде. «Коль себя не пожалеешь, ты опять помолодеешь». Кстати, в таких вот избушках порой много занятных вещиц отыскать удается!
— Ивана Конек-Горбунок спасал все время, а нас кто спасать будет в случае чего? — не унималась подруга.
Ее брюзжание в конце концов меня разозлило, и я приняла неожиданное решение:
— Вот что, Маня. Я сейчас отвезу тебя в церковь. Там, кажется, нынче всенощная, значит, святой отец должен быть на работе, паству свою охмурять. Ты будешь наблюдать за батюшкой и, как только он засобирается домой, позвонишь мне на мобильник. А я тем временем пошурую у отца Валентина в доме. И упаси тебя господь, Мария, позвонить не вовремя! Убивать буду медленно и мучительно, никакой Игнат не спасет!
Манька насупилась:
— Довольно обидно мне такие слова слышать, Ярослава! Нешто я совсем без понятия? Только… Проблемка небольшая имеется…
— Какая?
— Я в шортах.
— Ну и что? — удивилась я, окинув подругу взглядом. Она в самом деле по случаю жары нацепила на себя короткие шорты. Про такие вредные старушки говорят: «по самый аппендицит».
— Так ведь нельзя в храм божий с голой задницей! — воскликнула Маруська. — И платка у меня нет…
— Тогда ты сядешь на паперти и будешь просить милостыню, упирая на неизлечимый душевный недуг. И не забудь сделать умное лицо — так-то правдоподобнее! — рявкнула я, срывая машину с места, отчего немногочисленные граждане, желающие попасть в Исторический музей, испуганно шарахнулись в разные стороны.
Возле церкви царило заметное оживление. Женщины в платках, крестясь на входе, заходили внутрь. Среди богомолок встречались и мужчины, правда, в крайне незначительном количестве. Они тоже крестились и снимали головные уборы, если такие, конечно, имелись. Возле крылечка, так же, как и у кованых ворот, стояли попрошайки. Некоторые из них вид имели совершенно бомжеватый. Вероятно, в честь службы, а может, в силу широты русской натуры подавали им особенно охотно.
— Вылезай, приехали, — скомандовала я Маньке. — Здесь нельзя долго стоять…
Кряхтя и охая, подруга выбралась из машины. Признаться, на какое-то крохотное мгновение мне стало ее жалко. Неизвестно, сколько придется подружке изнывать на солнцепеке в компании сомнительных нищих. Тряхнув головой, я отогнала острый приступ человеколюбия и, пожелав Маруське удачи, покатила в Малаховку.
