Не могу сказать, что меня мучила совесть. По-моему, остальные тоже с трудом преодолели желание кинуться к выходу, давя друг друга животами.
Дорога домой проходила в теплой, дружеской атмосфере. Было ужасно забавно вспоминать, как на сцену явился полуметровый мундштук слоновой кости с серебром, и морщинистая старая дева курила, пуская клубы дыма и томно раскинувшись в креслах, будто куртизанка перед важным клиентом. Или как принесенная нам в крошечных, с наперсток, чашечках бурая жидкость на поверку оказалась чем-то вроде кофейного напитка "Новость". А экологически чистая каша, которой нас накормили почти насильно! Затейница Жозефина называла ее "грешневой" и потчевала всех с азартом отравительницы младенцев! И эти предки! По бабкиным рассказам выходило, что без Хряпуновых род человеческий давно бы вымер. То есть у Адама, скорее всего, была фамилия Хряпунов. А Ева, очевидно, была Троглодидзе (наконец-то! вспомнил!). Мы хохотали, припоминая все новые подробности, пока я не заметил, что Соня изрядно помрачнела, и наши прибаутки уже не доставляют ей удовольствия.
— Сонь, а Сонь! — похлопал я ее по руке, — Ну, не расстраивайся! Мы с Осей завтра же зайдем к твоей тете, подарим букетик, тортик, ликерцу бутылочку, прощения попросим…
— Да, правда! — Соня подняла на меня печальные, как у обезьянки, глаза, — Поговорите с ней, ребята… Она ведь старенькая уже и совсем одинокая…
Не могу согласиться, что тетя Жо как-то особенно стара — скорее, это рано увядшая и высохшая, словно черносливина, женщина лет шестидесяти. Но ей даже нравится подыгрывать тем, кто хочет видеть в ней ровесницу века — можно намекать на знакомства с историческими личностями — от Ахматовой до Наполеона включительно. Ладно, утешим эту клоунессу! Вернем тетке радость жизни, что нам стоит.
Мы завезли Франческо в гостиницу, пообещали завтра заехать и помочь ему в уходе сразу за двумя бедолагами — нет, за тремя — Брилле тоже несладко пришлось. Провожая смертельно измотанного Кавальери в его номер, мы столкнулись в коридоре с переводчиком. Тот обрадовался своему работодателю, как родному, стал расспрашивать об отце и Чингьяле, выражать заботу и сочувствие, а также готовность помочь. Но Франческо только что-то бурчал себе под нос без особого вдохновения, отделываясь междометиями и обрывками фраз: "Нормально, спасибо, будем надеяться, завтра узнаем" — и бедный малый сник. Неудивительно: его денежный источник мелел на глазах. Один итальянец сел, другой — слег, а насчет продления контракта никто не заводил и речи. Он метнул в Сонину сторону взгляд, полный сдерживаемой неприязни: знаю, мол, кто тут под меня копает — и пошел восвояси. Мы тоже попрощались и отправились домой.
Перед сном мы с Оськой еще разок полюбовались на портрет Федюни — лицо как лицо, двенадцать на дюжину. Конечно, вряд ли мастерства старушки Жо хватило на то, чтобы достоверно изобразить лицо человека, побывавшего у нее несколько месяцев назад, но хотя бы общее, приблизительное сходство должно обнаружиться? И все-таки надо сознаться: какой-то незнакомый тип. Да, детективы Агаты Кристи, где круг подозреваемых очерчен с самого начала — штука, конечно, хорошая, но к реальности отношения не имеет. Мы вертели ее творение и так, и этак, но толку не добились. Похоже, день прошел зазря.
Глава 10. Эффектный выход официанта
Я ужасно беспокоилась за Франческо. И за остальных тоже. Если Алессандро окочурится, мой мальчик будет очень расстроен. А если несчастного Чингьяле посадят в нашу тюрягу, о деликатесах и эксклюзивных кулинарных рецептах ему придется забыть — и надолго. Мне почти наплевать, виноват Микеле или нет — так жаль Элеонору. Господи, что еще я должна сделать, чтобы помочь всем, и себе в том числе? Надо быстро: а) искать вожделенный документ моего дедули, б) ловить на него маньяка-мстителя, пока он не зарезал бедную Сонечку в ее собственной постели. Страшно-то как, а? Всю жизнь смотрю триллеры, но себя на место главной жертвы никогда не ставила. Впрочем, такого великолепного, непередаваемого, кошмарного чувства, что за спиной у тебя все время кто-то стоит с кувалдой, фильмы дать не могут.
Я снова не могла заснуть: бродила по квартире, баюкая на руках умиротворенного, мурчащего в полный голос Прудона — казалось, внутри кота гудит маленький компрессор, порыкивая и постепенно перегреваясь. А еще говорят, кошки идеально ощущают перепады настроения у своих хозяев! Вот моему толстому дурачине все по барабану: главное, что мамка дома, а остальное ему без разницы. Но уют и тепло, исходящее от круглого тельца, постепенно привели в порядок расстроенные чувства. Потом пришла сонливость, на измученную душу снизошел покой, и я залезла под одеяло. На улице шел дождь, редкие ночные авто, проезжая под моим окном, шуршали как-то особенно мирно, убаюкивая и утешая. Ветер пел в вентиляционной шахте, деревья шелестели листвой — я засыпала.
Приснилось что-то разноцветное: я и Франческо сидели в ресторане, столик на веранде был освещен розовым закатным солнцем, плескалось море вдали, официант подошел к нам, голосом начинающего статиста произнес: "Убивать подано!" и важно протянул поднос, на котором мирно соседствовали бронзовый толстяк с узкоглазой физиономией, сверкающий ятаган и дева в кокетливо-призывной позе. Франческо посмотрел на этот "набор" и протянул руку, сомневаясь, что бы такое выбрать… Я подскочила на кровати, сердце колотилось в горле, свалившийся на пол Прудон, сжавшись, таращил на меня светящиеся зеленью глаза. Отдышавшись и пробормотав: "Чепуха это все…", я зевнула и снова забилась под одеяло.
Наутро я позвонила Осе и пригласила их с Даней позавтракать у меня — не все же мне нахлебничать. Они пришли, принесли фруктовый рулет и вчерашний портрет. Я без энтузиазма повесила творение Жозефины Хряпуновой-Троглодидзе на стену, чтоб всем было виднее — хотя чего зря таращиться, еще вчера было понятно, что мы красавца Федю знать не знаем. Пили кофе, от скуки поглядывая на ординарную физию в обрамлении буйных кудрей, и я, не зная, чем развлечь гостей, рассказала свой сон. Оська тут же принялся изображать психоаналитика — задавать наводящие вопросы, прояснять подробности… Я вяло умгумкала на все его псевдонаучные пояснения, и смогла только описать охватившее меня во сне изумление по поводу наглого, напомаженного, громогласного, как конферансье, малого, подавшего Франческо жутковатый подносик с таким видом, словно это — пик его неприметной официантской карьеры.
Данила слушал нас обоих вполуха, но только поначалу — неожиданно его лицо странно переменилось: сильно вытянулось, кожа на скулах напряглась, желваки заходили ходуном, нижняя челюсть выпятилась вперед. Мы с Оськой замолкли, охваченные смутным беспокойством. Посидев примерно минуту с выражением то ли злорадства, то ли безумного азарта на лице, Данила осипшим голосом попросил дать ему карандаш и ластик. Я пулей метнулась в комнату и принесла все рисовальные принадлежности, какие только имелись в доме. Даня королевским грифом, растопырив руки, словно крылья, рванул к портрету и начал над ним мудрить, отталкивая нас локтями. Когда он отвалился, довольный, произведение моей талантливой тетушки было безнадежно испорчено: вместо роскошной шевелюры появились короткие, словно приклеенные к черепу, волосишки, вокруг рта нарисовались встрепанные усики и коротенькая бороденка. На нас смотрело… лицо переводчика. Конечно, оно не было явственно видно, а скорее проглядывало через художества тети Жо, но сомнений не было… почти.
— Ийё! — только и смог произнести Ося, а я согласно кивнула.
Помолчав, мы накинулись на Даньку с расспросами: как он догадался?
— Все твой сон, дорогая! — галантно поклонился мне наш Шерлок Холмс, — Ты удивлялась нестандартному поведению официанта, вот я и подумал: "Она права, люди из сервиса так себя не ведут. Тихо шуршат себе по углам, и никто их никогда не замечает. Это и есть профессионализм! Телохранители, секретари-машинистки, синхронисты опять же…" А сам все смотрю и смотрю на портретик-то. И вдруг понимаю — переводчик! Ну просто вылитый, только лысинку и поросль на мордашке добавить…
— А как же он перед тетенькой свою лысинку маскировал? — удивился Иосиф, но мы с Даней поглядели на него "со значением", и наш непонятливый друг стушевался.
— Насчет того, что такое "парик", в шоу трансвеститов спросишь! — съязвил Данила и продолжил, — Мы ведь этого паренька в первый раз вчера увидали, по крайней мере вблизи, но особо не рассматривали.
— А вот ты почему его не признала? — напустился на меня Иосиф, за дело напустился.
— Потому же, почему вы его ни разу не учли во всяких-разных версиях и гипотезах! — огрызнулась я, чувствуя себя жутко виноватой.
Конечно, будь я понаблюдательнее, не засти мне глаза обаяние моего прекрасного принца Кавальери, Микеле не сидел бы в тюрьме, Алессандро не валялся бы в больнице, а Вера была бы жива… Кстати, а где этот мерзавец — я ведь даже имени его не знаю — познакомился с Верочкой? Наверняка в кафешке возле галереи — мы все там периодически обедали, покупали пирожки и чипсы. Пока он за мной следил, то и Верочку заметил, понял, что мы с ней приятельствуем — и однажды подсел к ней, глупой девчонке, беседу завел про то, про се… Постепенно приручил ее, наговорил сорок бочек арестантов, может, даже влюбил в себя. Как Франческо… У мужиков в такой ситуации приемы одни и те же. А Вера такая наивная… была. Вот и стала подлецу помогать. Уж снотворное в кофе — точно Веркины штучки. Но усыпить и обыскать меня не получилось. Тогда сообщница впустила мерзкого толмача в "Кому" в неурочный час, они повынимали крепежи из мыльцевского "акселератика"… Стоп! А зачем?
