– Уж извините за негостеприимство, – перевела разговор на другую тему Лариса, – кофе, чай, коньяк?
– Спасибо, от спиртного откажусь, я за рулем, а кофе с удовольствием.
– Ксюша, – крикнула Лариса, – будь другом, принеси нам кофеек!
– Сейчас, мама, – ответил нежный голосок, и высокая девушка вошла в комнату, – вам натуральный или растворимый?
Я глянул на дочь Ларисы и вздрогнул. Передо мной стояла девушка, безумно похожая на Риту. Те же волосы, тот же рот, подбородок, только глаза материнские, ярко-голубые, а не карие, как у внучки Норы.
– Можно, через кофеварку пропущу? Неохота с джезвой возиться.
– Как хочешь, дорогая, – ласково ответила мать.
Девушка вышла. Кое-как собрав мозги в кучу, я поинтересовался:
– Вам когда-нибудь говорили, что Рита, дочь Ольги, и ваша девочка, похожи, словно родные сестры?
– Сейчас все восемнадцатилетние выглядят одинаково, – улыбнулась собеседница, – мы в их годы хотели выделиться из массы, а у этих все наоборот. К Ксюше порой приходят подруги, так я вздрагиваю, ну чистые близнецы. Кстати, я никогда не видела Риту.
– Она очень интересная девушка, – пробормотал я.
Даже если смыть косметику с Ксюшиного лица и обрить ее наголо, сходство с Ритой не исчезнет. Потому что в данном случае речь идет не об одинаковой одежде, прическе или макияже. Нет, тут общие черты лица, строение черепа, разрез глаз.
Появилась Ксюша с подносом, и я снова вздрогнул. Словно привидение вошло в комнату. Лариса продолжала светски улыбаться.
– Руки помыть не желаете? Ванная по коридору и налево.
Я посетил роскошное, отделанное шикарным кафелем и никелированными штучками помещение, вымыл руки и вернулся в гостиную.
Вам с сахаром? – спросила Лариса.
Один кусочек.
Прошу.
Благодарю.
Конфеты?
О нет, увольте, я не любитель сладкого.
Сыр? Рекомендую рокфор, вот крекеры.
Чудесный аромат, – сказал я, поднимая чашечку, – «Амбассадор»?
Не люблю его, – поморщилась хозяйка, – кисловат. Это «Лавацца Оро».
Никогда не пил.
Попробуйте, и станете употреблять только его.
Я сделал глоток.
Восхитительно!
Пейте, пейте, – улыбалась Лариса, – Ксюша еще сварит.
Я опустошил чашечку и почувствовал сердцебиение.
Однако, крепкий.
Да, – кивнула Лариса, – настоящий мокко, надеюсь, у вас нет проблем с давлением?
До сих пор не наблюдалось, – еле выдавил из себя я, ощущая головокружение.
Честно говоря, так плохо, как сейчас, мне еще никогда в жизни не было. В ушах звенело, во рту пересохло, в глазах быстро-быстро мелькали вспышки.
Что с вами? – обеспокоенно подалась в мою сторону Лариса. – Иван Павлович!
Я хотел сказать, что нет никакого повода для беспокойства, открыл рот, увидел, как бешено вертящиеся стены опрокидываются на меня, попытался увернуться, и наступила темнота.
– Иван Павлович, – донеслось издалека.
– Да, – хотел сказать я, но изо рта вырвалось мычание.
– Иван Павлович, – настаивал голос.
– Вава, очнись, – вплелось сопрано Николетты, – открой глаза.
– Иван Павлович, слышите? – гудел незнакомый дядька. – Ну же…
Я разлепил веки и увидел прямо над собой чудовищный голубой потолок, украшенный золотой лепниной.
– Где я?
– Очнулся, – взвизгнула Николетта, – безобразник, напугал всех!
– Что случилось? – бормотал я, оглядываясь вокруг.
Интересно, каким образом я очутился на кровати в этой совершенно незнакомой комнате, обставленной белой мебелью с золотым орнаментом, да еще абсолютно раздетый. Неизвестный мне мужчина спокойно ответил:
– Вам стало плохо, сильно подскочило давление, раньше были такие казусы? Вы гипертоник?
– Хотите сказать, что я упал в обморок, как институтка?
– Ну, сознание теряют не только истерические особы, – усмехнулся мужчина.
– Вава, – запричитала Николетта, – ужасно, ужасно. Ты мог умереть. Я бы выплакала все глаза, стоя на коленях у памятника, в дождь и снег. Нет, ничто бы не удержало меня от визита к тебе на кладбище.
Я попытался скрыть усмешку. Николетта уже нарисовала в уме образ безутешной матери, оплакивающей сына.
Однажды мои родители заспорили, где провести август. Меня оставляли с нянькой на даче, а сами хотели поехать отдохнуть. Отец, у которого болела печень, хотел отправиться в Ессентуки, маменька, отличавшаяся богатырским здоровьем, намеревалась валяться у моря в писательском доме отдыха в Коктебеле. Но папа впервые в жизни не захотел ей уступить. Поругались они ужасно. И в конце концов отец заявил:
– Хорошо, или едем на воды, или сидим в Подмосковье.
Обозленная Николетта в сердцах выпалила гениальную фразу:
– Ладно, пусть будет по-твоему. Но имей в виду, когда кто-нибудь из нас умрет, я каждое лето стану ездить на море.
Отец просто лишился дара речи, услыхав это заявление.
Вспомнив ту, давнишнюю сцену, я усмехнулся и заметил:
– В черном платье и вуали ты будешь очаровательна.
Потом я увидел Ларису и приподнялся.
– Простите, я нахожусь у вас в доме?
– Конечно, – ответила та.
– Ничего не понимаю.
– Оставьте нас, милые дамы, – сказал врач, – посмотрю больного, и решим, как поступить.
Он быстро вытолкал за дверь Ларису, причитающую Николетту и представился:
– Ну, давайте знакомиться. Хлопов Леонид, домашний доктор Федотовых.
– Как я сюда попал?
– Просто выпили чашечку кофе и упали в обморок. Лариса, естественно, перепугалась, вызвала меня. Сколько вам лет, Иван Павлович?
– Сорок.
– Не хочу вас пугать, – сказал Леонид, – но это самый опасный возраст для мужчин. Многие ушли из жизни, едва успев справить сорокалетие. Высоцкий, например.
– Он был пьяница и наркоман.
– Согласен, но не это главное.
– А что? – поинтересовался я. – Киньте брюки, пожалуйста.
Леонид дал мне одежду.
– Главное то, что он являлся творческим человеком, увлекающимся, с обнаженными нервами, такие сгорают раньше. Вы ведь тоже поэт?
– Кто сказал?
– Николетта.
– Она-то как здесь оказалась?
– У вас в пиджаке зазвонил мобильный, Лариса ответила, и так познакомились с вашей матерью.
– Ясно, – буркнул я, влезая в свитер.
– Вы можете идти?
– Совершенно спокойно.
– И куда сейчас?
– Ну, по делам.
– Голубчик, – обеспокоенно произнес Леонид и положил мне на плечо руку, – не глупите. Отправляйтесь домой и в кровать, по крайней мере до завтра. Подобные «звонки» от организма нельзя оставлять без внимания.
– Хорошо, наверное, вы правы.
– Вот и умница. Лариса! – крикнул Леонид.
– Да? – отозвалась дама.
– Не советую Ивану Павловичу садится за руль.
– Велю Пете отвезти его.
– Но моя машина… – слабо вякнул я, понимая, что в действие приведены такие силы, сопротивляться которым невозможно.
– Петя доставит вас на вашем кабриолете, – хмыкнула Лариса.
– Лучше ко мне, – зачирикала Николетта. – Ах, дорогой, представь, как тебе будет хорошо в твоей любимой комнате, около меня, я буду за тобой ухаживать.
Я представил, как она без конца врывается в спальню под разными предлогами, пристает с разговорами, а потом устраивает истерику, и быстро сказал:
– Это было бы чудесно, Николетта, но Элеонора может меня уволить. Одно из основных выдвинутых ею условий – это постоянная ночевка на работе.
– Ужасно, – всхлипнула маменька, – я буду беспокоиться за тебя. Впрочем, пришлю Тасю с куриным бульоном. И не спорь! Только суп из цыпленка, волшебное средство.
Если я что и не перевариваю, так это супы.
– Спасибо, Николетта, съем с удовольствием.
– Ларочка, – забормотала маменька, – значит, завтра вы у меня, жду с нетерпением.
Последовал обмен поцелуями, и мы наконец добрались до прихожей. Когда Николетта, надев шубку, уже стояла у двери, та внезапно распахнулась, и появилась раскрасневшаяся от мороза Ксюша. Я вздрогнул. Сейчас, из-за того, что на девочке была красивая норковая шубка, она походила на Риту еще больше. Слава богу, что у Ксюши были пронзительно голубые глаза, а то бы я подумал, что она тоже замешана в этой истории.
Остаток дня я и впрямь провел дома, ощущая легкое недомогание. В принципе, ничего особенного. По телу разливалась слабость, хотелось спать и слегка поташнивало. Решив не ужинать, я залез под одеяло, прихватив пару томиков Макбейна, и погрузился в чтение.
Утром от болезни не осталось и следа. Я вскочил с кровати, с аппетитом проглотил завтрак и позвонил Неле Малышевой. Отсчитав тридцать гудков, я отсоединился. Все вокруг твердили, что дама пьет, небось лежит в бессознательном состоянии или рыщет возле ларьков в поисках очередной бутылки. Поеду поищу красавицу.
Дом, где жила Неля, ничем не отличался от других, стоящих рядом. Серый, блочный, угрюмый. Черемушки, один из первых московских кварталов быстрой застройки. Сейчас москвичи довольно презрительно отзываются о Марьине, Ясеневе или Орехове-Борисове. Называют эти микрорайоны «спальными» и корчат гримасы, если им предлагают квартиру в блочном доме.
