— Минутку, минутку, так записал, что сам не могу разобрать… Ага, вот… Табло посреди поля. На нем проставлены номера коней, а рядом мигают огоньки — какие ставки сделаны. Сколько будут платить, если номер выиграет.
— А возле пятерки стоит девятьсот девяносто девять, — прочитала Тереса. — А рядом с шестеркой — девятьсот девяносто восемь. Что это означает?
Помолчав, Михал произнес сдавленным голосом:
— Это значит, что на данные номера никто не поставил. Три девятки означают — в случае выигрыша за этот номер платят свыше тысячи.
— Кому платят?
— Тому, кто на пятерку поставил.
Табло мигнуло, и рядом с шестеркой зажглась цифра 960. Тереса не сводила с нее глаз.
— Выходит, мы выбрали на редкость удачно, — не веря своим глазам, сказала она. — Девятьсот горит только рядом с пятеркой и шестеркой. Это и в самом деле означает, что на них поставили только мы, проше пана? Ни один понимающий человек…
— Боюсь, что так…
Огорченные, они забыли обо всем на свете, вглядываясь в мигающие огоньки. Только нарастающий шум на трибунах да лошадиный топот заставил их вспомнить о заезде. Кони разноцветной живописной группой промчались перед трибуной и устремились дальше.
— И что? — спросила Тереса.
— Не знаю, — взволнованно ответил Михал. — Бегут. Наверное, еще не конец.
Кони явно собирались сделать еще круг по ипподрому. Ни Михал, ни тем более Тереса не разбирались, что там происходит, почему так волнуются люди на трибунах. То одна лошадь, то другая вырывались вперед, обгоняя друг друга, шум на трибунах усиливался, репродуктор тоже что-то кричал, зрители вскакивали с мест, кричали и размахивали руками. Кони вышли из виража и опять приближались к трибуне.
— Пятерка! — заорал Михал, тоже вскакивая и размахивая программой. — Первая идет пятерка!
Взволнованная Тереса тоже вскочила, чтобы лучше видеть. Их пятерка мчалась первой, за ней, на некоторой дистанции, следовали остальные участники заезда, оглушительно стуча копытами. Зрители на трибуне теперь орали так, что совершенно заглушили радио. Вот кони пересекли финишную черту, и радио замолчало, зато зрители орали вовсю. Михал, обессиленный переживаниями, шлепнулся на скамейку. Тереса теребила его:
— Ну как? Что выиграло?
— Не знаю. Сейчас должны объявить по радио. Вот никогда не думал, что бега — такая чудесная вещь! Этот топот копыт прямо по сердцу бил, вы не находите?
Тереса подозрительно взглянула на своего спутника и тоже села.
— Сердце у меня и в самом деле не на месте. Скорей бы узнать, что же выиграло!
Откашлявшись, репродуктор принялся объявлять результаты заезда. Побледневший Михал перевел:
— Пришло пять-шесть два Так сказали. Пять. Шесть. Два..
— Какие еще два? — нервничала Тереса.
Михал молча указал ей на табло посередине поля. На нем светились названные по радио цифры.
— Третий конь! — сказал он. — Перед ним два наши, а потом третий. Мы выиграли, проше пани!
Тереса не верила своим глазам.
— Не может быть! Поставили на тех, на кого никто не ставил, и выиграли?!
— Вот именно! Больше никто не ставил. Езус-Мария!
— И вы думаете, мы получим за это деньги?
— Конечно получим! И надеюсь немало. Пришли наши фуксы! Одни мы на них поставили!
Переварив потрясающую новость, Тереса высказала предположение, что теперь на табло должна загореться и цифра выплаты, которую они выиграли. Репродуктор опять что-то залопотал, а на табло стали появляться какие-то цифры.
. — Это наше? — волновалась Тереса.
Заглянув в свой блокнот, Михал покачал головой.
— Нет, это выигрыши тех, кто ставил на отдельные номера Наши цифры должны появиться в нижнем ряду, там выплата тем, кто угадал порядок.
Опять заговорило радио, а когда закончило, раздались возмущенные возгласы болельщиков. Михал сидел со смущенным видом и молчал.
— Да сколько же можно ждать? — вышла из себя Тереса. — Неужели трудно перевести?
— Боюсь, я не расслышал, — неуверенно сказал Михал. — Сейчас зажжется на табло. Вроде бы тысяча семьсот…
И тут на табло под уже горящими цифрами зажглась еще одна — 17.246. Тереса прочла ее как 1724 злотых и 60 грошей. Михал уставился на нее бараньим взглядом. И тут радио опять захрипело.
Выслушав сообщение, Михал оторвался наконец от мигающих цифр и произнес торжественным голосом:
— Мы побили рекорд ипподрома! Нам следует действительно семнадцать тысяч двести сорок шесть франков! Это вы, уважаемая пани, предложили пятерку и Эринию. Можно пасть перед вами на колени?
— Сколько нам следует? — не поверила Тереса своим ушам.
— Семнадцать тысяч двести сорок шесть франков. Можно пасть…
— Не может быть! Наверняка, вы что-то не то услышали. Пошли проверим.
— Никакой ошибки! Рекорд ипподрома! Можно пасть?
— Где вы собираетесь пасть, тут и места нет! Да нет, не верю! Вот когда получите денежки — посмотрим!
Михал отправился в кассу. Ни одного человека! Вернувшись к Тересе, Михал принес ей чек на 34.494 франка.
— Я и забыл, что заплатил двойную ставку! — ошеломленно сказал он. — Ведь я взял два билета, заплатил десять франков, а не пять. И в самом деле, мы одни поставили на этот порядок. В кассе очень жалели, что я взял два билета. Если бы взял один, за пять франков, установил бы абсолютный рекорд ипподрома, а не только рекорд этого года. Сумма нам причиталась бы точно такая же, но она пришлась бы за один билет, и тогда мы бы установили абсолютный рекорд. Предыдущий был установлен в 1961 году, и составлял 34.124 франка. У нас больше! Вот была бы сенсация!
— Так у нас же был только один билет.
— Но за десять франков! Я машинально сунул в кассу десять франков, которые зажал в кулаке. Считается, что два билета, один положен за пять франков. Так что мы потянули только на рекорд года…
— Думаю, с нас вполне достаточно и этого, — сказала Тереса, подержала чек и вернула его Михалу:
— Спрячьте получше. Если я его потеряю, не прощу себе до конца жизни! Лучше уж потеряйте вы…
— Я вовсе не собираюсь его терять. Ну что, играем дальше?
Тереса согласилась. В голове вертелись какие-то смутные представления о правилах азартных игр — вроде бы, кодекс чести обязывал выигравшего дать шанс проигравшему отыграться, а тут проигравшими оказались все болельщики. Да и деньги есть, можно рискнуть. Михал предложил честно-благородно повысить ставку. Знай поляков! Тереса не возражала.
Ставка благородно была повышена до ста франков. Мои предсказания оказались точны: сто франков пошли псу под хвост, и Тереса с Михалом вздохнули с облегчением. Проигрыш — нормальное дело, все правильно, вот выигрыш был чем-то неестественным, вызывал тревогу и неприятное ощущение — что-то тут не так. И когда в последнем заезде наши посланцы спустили последние наличные, они полностью восстановили утраченное душевное равновесие и пришли в расчудесное настроение.
— Ну, теперь все в порядке, — говорила довольная Тереса. — Ставим и проигрываем, ставим и проигрываем. Хорошо хоть выигрыш нам выплатили чеком, ведь мы бы и его тоже спустили, а, Михалек?
— Обязательно спустили бы! — радостно согласился Михал. — А теперь нам и на такси не хватит! Ничего, вернемся на метро.
И по дороге он еще долго с оживлением рассуждал о том, какое прекрасное место — бега, как жаль, что там выигрывают только один раз. Все равно, выигранных денег им хватит не только на выкуп нумизматической коллекции у пана Кароля, но еще и на другие расходы останется…
* * *
Болек позвонил на следующее утро. Коротко сообщив, что у него есть интересные новости, он предложил вечерком встретиться в том же кафе, где они познакомились.
После нежданного выигрыша на ипподроме Михал пребывал в состоянии эйфории и втолковывал Тересе — не иначе, как расположение небесных светил благоприятствует им, теперь все пойдет как по маслу, глядишь, и сокровища разыщутся. Тереса тоже приободрилась. Надежду на успех в нее вселяло не столько размещение звезд на небе, сколько подключение к поискам самого настоящего варшавского хулигана. Варшавский хулиган, он же парижский гангстер'— явление для нас новое, небывалое, на него наверняка не распространяется фамильное проклятие, так что очень возможно, мы и добьемся успеха.
Тереса с Михалом прибыли в кафе за полчаса до назначенного срока и с нетерпением ожидали сообщника. Заставив столик большим количеством пива, апельсинового сока и кофе, тот приступил к делу:
— Капуста был у Шарля. Еще вчера, но уже после полуночи, я не стал вам звонить. О вас он знает, дома не живет. Кантуется на малине, какой — не знаю. На полицию ему на… пардон, шановная пани, плевать он хотел на полицию, паспорт у него американский, здесь он заграничник. И еще пару ксив заимел, на какую фамилию — опять же не знаю. Тут его держит какое-то дельце, а как покончит с этим бизнесом, дня, говорит, через три сматываюсь в Штаты. Вот и выходит — кровь из носу, а уж за эти три дня надо все обтяпать. На фараонов нечего надеяться, самим надо поприжать.
