шестнадцать лет, и я разговаривал со священником. Я пытался доказать ему, что Бога нет. Тогда он сказал мне: «Понимаешь, для верующего человека Бог такая же реальность, как пальцы на его руке. А теперь посмотри на свою руку и попытайся внушить себе, что у тебя нет одного пальца». Я возразил, что, мол, палец, в отличие от Бога, все-таки существует на самом деле. Священник сказал: «Тогда тебе нечего бояться. Ты будешь видеть десять своих пальцев, и твое самовнушение закончится ничем». Вечером, оставшись один, из любопытства, я все-таки сделал то, о чем говорил священник. Я целых полчаса смотрел на свои руки и говорил себе, что у меня не десять пальцев, а только девять. Конечно, все закончилось ничем, но… – Майкл замолчал.
Алан скреб ложкой по дну котелка.
– Что примолк? – не поднимая головы, спросил он. – Хочешь подчеркнуть эффект?
– Утром у меня сильно опух левый мизинец.
– И что это доказывает? Самовнушением может быть как вера, так и неверие.
– Может. Но меня удивила его сила. Понимаешь?.. Откуда она, эта потрясающая способность, если Бога нет?
Алан зевнул и отбросил котелок.
– Мы жили с тобой в одном городишке, Майкл, и я знаю, как звали того священника, с которым ты говорил – отец Педро. Вот только ты не знаешь, что этот смиренный католик, не смотря на свою веру в Бога, иногда заглядывал по ночам к одной миленькой вдовушке.
– А что это доказывает? Разве не то, что даже сильный человек – слаб?
Алан вдруг ласково улыбнулся, рассматривая ожившее лицо брата.
– Послушай, Майкл, о чем мы с тобой говорим? У нас с тобой есть куча золота, и весь мир хочет отнять его у нас. Завтра нас ждет опасная дорога и – черт бы меня побрал! – я не уверен, что смогу дотащить тебя до добрейшего дядюшки Кейзи. Короче говоря, нам нужно хорошо выспаться, братец.
– Ты спи, а я подежурю. Все равно не усну.
– Бок сильно болит, да?
Майкл промолчал.
– Нам нужно поторопиться, Майкл, – уже залезая под одеяло, сказал Алан. – К черту все лишние мысли и переживания. Только вперед!
– А что впереди?
– Я уже говорил: для тебя – дядюшка Кейзи, а для меня – Лос-Анджелес. Ну а вера в то, что мы дойдем до конца, в отличие от всех других вер, не отвлекает и не мешает мне жить.
Прежде чем уснуть, Алан вспомнил Сьюзи.
«А если она мне не врала? – вдруг подумал он. – Ховард сильно щурился, когда смотрел на камень, да и вообще… Будь я на его месте, я легко смог уйти в сторону, а он почему-то опоздал. Но тогда зачем Уэсли решил пристрелить нас во время подъема, если плохо видел, когда смотрел вверх?»
Сон подкрадывался незаметно. Мысли Алана светлели, из них уходили напряжение и злость, вместе с тем они становились все короче, а слова превращались в неясные образы.
«Уэсли просто испугался. Нет, не за золото. Меньше, чем за полминуты до того, как он вытащил свой кольт, я несколько раз окликнул Майкла… Неужели Уэсли испугался моего крика? Но тогда я должен был кричать так, словно был готов умереть за Майкла, – прежде чем сон окончательно победил Алана, он успел подумать: – Сьюзи… Чертова стерва… Мне все-таки жаль тебя… И если Бог действительно есть, ты мне не врала. Загадка, да?.. Огромная загадка».
Алан уснул, так и не решив эту последнюю загадку.
Майкл не спал до полуночи, и даже когда стихла боль в боку, он долго смотрел на слабое пламя костра. Иногда он привставал и подкидывал в него пару веток из кучи, принесенной Аланом. Майкл думал и в его глазах светились то ли звезды, то ли пламя костра.
18.
Как говорил один умный человек, и добро, и зло у времени в плену, но если зло способно на восстание, то добро – только на побег. Что же касается Алана Спенсера, то он никогда не забивал себе голову подобными, чисто философскими измышлениями, и, может быть, благодаря этому стал хорошим писателем.
Во-первых, Алан учел свои прошлые, еще юношеские творческие ошибки, то есть те, которые он успел сделать до того, как попал в банду Ховарда Уэсли, а, во-вторых, он перестал бояться учиться. Днем Алан читал, а вечером переписывал абзац за абзацем из понравившихся ему книг, вдумываясь в каждое слово и в их едва уловимую связь. Через год тяжелого труда Алан наконец понял, чем отличаются бездарные книги от интересных. Если первые только рассказывали о чем-то, и их текст походил на монотонное журчание ручья, то вторые – как бы это ни парадоксально звучало – умели спорить сами с собой. И это был не философский спор за какую-то идею, а куда более сложный конфликт – драма столкновения характеров, желаний и страха потерпеть поражение.
Алан Спенсер почти не обращал внимания на беспокойный Лос-Анджелес. Город жил своей жизнью, Алан – своей. Это совсем не значило, что он вдруг полюбил одиночество, просто Алан находил тех людей, которые ему были интересны, но одновременно их никогда не было больше двух. Самыми частыми гостями Алана были старик Джеймс Роллинг, издавший в свое время около сотни дешевеньких книг в желтых обложках и худой, желчный Адамс Гирланд, отдавший без остатка свою жизнь литературным критическим статьям. Критик Гирланд ненавидел писателя Роллинга, тот в свою очередь откровенно посмеивался над своим врагом и когда они собирались втроем встреча, как правило, заканчивалась тем, что критик пытался выплеснуть содержимое своего стакана в физиономию писателя.
– Роллинг бездарность, жалкая тварь, недоумок, – жаловался позже Алану Адамс Гирланд. – Настоящий творец и писатель может создавать все что угодно, даже порнографию, но только не мусор. Будь моя воля, я бы издавал опусы этого (тут следовало очень выразительное и совсем не литературное слово) на туалетной бумаге, и отдавал их в сумасшедшие дома, при чем совершенно бесплатно.
Алан улыбался, кивал и терпеливо ждал, когда Гирланд наконец успокоится и заговорит о литературной технике того или иного знаменитого писателя. Не смотря на свою несдержанность, Гирланд умел думать, а главное, делать кое-какие выводы.
– Учитесь видеть акценты текста, молодой человек, – когда Адамс Гирланд приступал к лекции, он становился надменным и холодным, а в его глазах загорался фанатичный, фосфорический огонек. – Эти акценты в словах, которые любит писатель или его любимых выражениях. В каждом тексте есть узловые моменты. Как их найти? По глаголам. Там, где их больше всегда концентрируется смысл…
– Не трави свои бедные уши всякой белибердой, парень, – внушал
