— С этим мы как-нибудь разберемся, — оскалился герр президент. — Дорога в тысячу ли начинается с первого шага.
— Ай, была ни была! — с привизгом крикнул Ебитович, содрал с макушки президента венец и бросился вон.
— Вы видели это? — изумился Абрамкин.
— Мы остановим Иудушку, — ладонь Рябова потянулась к потайной кобуре.
— Не надо! Достаточно одного звонка.
6.
Звонка не хватило.
Нургаляйкин утек. Как пояснил Абрамкин, тайными кремлевскими подвалами.
Спутниковая съемка зафиксировала Ебитовича через пару часов в подмосковном лесу. На его поимку были брошены элитные силы спецназа. Беглец же успел где-то надежно схорониться, то ли в берлоге, то ли в дупле.
Абрамкин вытирал лицо носовым платком с президентской монограммой:
— И зачем ему корона в лесу? От кого он там хочет услышать божественную истину? От медведя? От белки?
Рябов мужественно заиграл желваками:
— Он крейзанулся…
Вот уже трое суток мы находись в кремлевских апартаментах, на всем готовеньком. Убойное питание, турецкая баня, махровый халат. Ни на минуту нельзя было оставлять президента с самим собой. Он вновь мог нырнуть в пучину каталепсии.
И надо сказать, за эти два дня с Абрамкиным произошла кардинальная метаморфоза. Он лично проводил заседания правительства РФ. Отправил в отставку премьера. Десяток тузов-управленцев получили коленом под зад.
— Я уничтожу глистократию! — упрямо шептал президент.
Дабы чем-то занять себя, Рябов играл на раскладном саксофоне дивно синкопированную мелодию «Когда святые маршируют». Я же в походном ноутбуке штудировал статьи о внематочной беременности. Как-никак, я акушер, повитуха.
После разгона кабинета министров Юрий Абрамкин зашел в нашу угловую комнатушку, рядом с Овальным кабинетом.
— Я вот чего, ребятушки, не понимаю… Использовали ли эту корону наши предки по назначению или же нет?
— Шейка матки… — упрямо зубрил я статью.
Зазвонил президентский мобила. Абрамкин рывком поднял его к уху.
— Алло? Вас понял.
Потом пояснил нам:
— Нургаляйкин вернулся.
Ебитович пришел обтрепанный, как Маугли. В одной рванине. И без венца.
Попросил лист бумаги и ручку.
Каллиграфическим почерком написал заявление об отставке.
— А где корона? — взметнул бровь Абрамкин.
— Медведь отобрал. Косолапый…
— Зачем же медведю корона?! — взвизгнул я. События явно приобретали крен нехороший.
Рябов прикоснулся к потайной кобуре браунинга.
— Теперь надо ждать неадекватного поведения подмосковных животных.
— Верни, сука, корону! — с людоедскими интонациями попросил президент.
— Я вам не егерь… С топтыгиными не на короткой ноге! — огрызнулся Ебитович.
— Верни, говорю!
И тут в дверь входит Ф. Ф. Медведкин, с венцом на макушке.
— Я же тебя отправил в отставку?! — обалдел президент.
— Я из потомственных егерей, — оскалил зубы Медведкин. — С косолапыми на короткой ноге. Сам отдал.
— Ай, молодца! — обнял отставника Абрамкин. Забрал корону.
— Верните меня в предсовмины. А шею сверну глистократии.
— И верну!
Нургаляйкин подошел к малахитовому столику, взял свое недавнее заявление об отставке, порвал его на мелкие куски.
— И меня верните! Я стану родным братом Медведкину. Я не садист, я хороший.
— Верну… — расплакался президент. — Вы гляньте, какие люди?! Орлы!
— Думаю, о глистократии теперь можно забыть, — на выходе из Спасских ворот сказал я Рябову.
— Ах, Петя, Петя… — иронично скосился на меня гениальный сыскарь.
1.
Как-то после музицирования на раскладном саксофоне сыщик Рябов резко спросил:
— Петя, а вам известно, что все гении сумасшедшие?
Я чуть не подавился утренней овсянкой.
— По-моему, это чудовищное преувеличение?
— А как же Ван Гог, отрезавший себе ухо? Эдгар По, умерший под забором?
— Это частности.
— Слабо же вы знаете историю… Понимаете, дорогой акушер, когда природа дает человеку чего-то слишком много, она требует возврат долга. Причем с грабительскими процентами.
Рябов оттер перламутровый мундштук саксофона клетчатым платком с монограммой частного сыскного агентства «Радуга».
— Почему вы об этом заговорили? — заиграл я желваками.
— Вчера видел интервью с председателем Центробанка.
— Павлом Гусем?
— Ага. Он обронил весьма странную фразу, мол, деньги — зло. Если уничтожить деньги, коррупция сама собой сойдет на нет.
— Мечты утописта.
— Если не припадок паранойи. А ведь Павел Гусь, без сомнения, фигура исключительно гениальная.
— Он зачем-то собирает марки немецких нацистов. Вяжет носки из шерсти тонкорунной овцы.
— Не только это. С отличием закончил Гарвард. Поднял Россию с колен, выплатив международному фонду все долги.
— Постойте, Рябов! Вот вы, например, очевидный гений. Назвать же вас безумцем у меня не повернется язык.
Зазвонил телефон. Опережая Рябова, я схватил трубку.
— Алло! Это Юрий Абрамкин. Ваш президент. То есть, президент РФ. Что, впрочем, одно и то же.
— Очень приятно… — почтительно сглотнул я слюну.
— Вы слышали, какую поганку по зомбоящику загнул Павел Гусь? Предлагает, зараза, всю наличность, до копеечки, прилюдно сжечь на Красной площади.
— Зачем? — сыщик безапелляционно выдернул у меня трубу.
— В целях борьбы с коррупцией и подростковыми суицидами.
— Что вы решили?
— Сначала я его хотел отправить в отставку, а потом в трижды орденоносную клинику имени Кащенко. Ночь не спал. Кусал подушку. Потом как озарило. А если попробовать? Как говорят в народе? Бог не выдаст, свинья не съест.
— От нас хотите чего?
— Быть рядом на стреме. Вы со своим гениальным умом…
— Ой, не надо!
— Я тоже лесть не люблю. Так вот… Чуть что не так, сразу дадите мне отмашку. И мы повернем оглобли назад.
— Главное не перейти точку возврата, — нервно поежился я.
— Короче! Первая партия бабок будет сжигаться в воскресенье, в 12.00. У Лобного места. Жду!
— Казнь денег?
— Именно! Я дал приказ ангажировать все возможные СМИ. Как отечественные, так и забугорные.
Президент отсек линию.
— Чао… — на автомате пробормотал я.
2.
К Лобному месту подъехали пять КАМАЗов, груженых наличностью. Причем только рублями.
Часы на Спасской башне с тяжкой внушительностью пробили полдень.
Юрий Абрамкин лично щелкнул китайской зажигалкой с изображением шанхайской гетеры.
Новехонькие пачки бабла горели скверно. Слишком плотно стянуты, нет кислорода. Если не верите, испытайте сами.
Павел Гусь подошел к дымящейся куче и пошевелил ее страсбургским зонтиком.
Патриарх всея Руси перекрестил разгорающийся костер полупудовым крестом с изысканными камнями Сваровски.
Огонь взялся горазд веселей.
Я наклонился к чуткому уху инспектора:
— Не догоняю, почему пипл не ломится за деньгами?
— Видимо, все очень горды. И в памяти жива сцена сжигания наличности в камине. Помните роман «Идиот» Достоевского?
— Безумная Настасья Филипповна?
— Точно.
К нам подошел Павел Гусь, сокрушенно разглядывал обгоревшее острие зонтика.
— Как вам фиеста?
— Бьютифул! — вспомнил я забытый английский.
— По мне, так тоже. Русаки ведь очумели от бабла. Нужна для затравки прививка, а потом и тотальное излечение.
К нам шагнул президент:
— Россия, как птица Феникс, воскреснет из пепла.
— Богоугодное дело совершаете, сыночки, богоугодное, — к нам подоспел патриарх Ферапонт.
— А почему сжигаются исключительно русские деньги? — дернул Рябов плечом.
Павел Гусь оживился:
— На забугорные денежки мы закупим народу одежу и продовольствие.
— Не только! — встрял президент. — Мы приобретем лучшие западные заводы и технологии.
Жена президента, Алина Борисовна, заслышала разговор, подплыла. Поправила черную бретельку лифа.
— Россиянам надо дать не рыбу, а удочку, — сощурившись, откомментировала.
— Спиннинг? — уточнил я.
— Вроде того.
Языки пламени поднимались все выше и выше. Становилось жарко.
«И зачем только Гусь взял зонтик? — озадачился я. — На небе ни облачка».
Рябов отмахнул от лица дым ассигнаций, достал из весеннего макинтоша пачку «Кэмела», щелкнул зажигалкой с раздевающейся жительницей Сан-Франциско.
— Все это так… Однако как вы поступите с валютой, коя осталась на руках граждан?
— Попросим сдать ее, — усмехнулся Абрамкин.
— Держите карман шире! — иронически всплеснул я руками.
Президент РФ посуровел:
— Тогда придется прибегнуть к карательным мерам. Государство же оно, как мать. Гладит-гладит по головке, а чуть что не так — хлабысь — по жопе ремнем.
