— Так ведь деньги появляются, если только я открою.
— Ну да…
— Мистика! Будто зайца достаю из пустого коробка за уши. И фокусником каждый раз оказываюсь именно я.
— Вы бы радовались! — усмехнулся Рябов.
— Да я же с ума схожу от этого шкафа. Может, именно поэтому перманентно впадаю в детство. Требую себя купать в корыте. Теребить петушок. Так хочется спрятаться от этого кошмара за материнской доброй юбкой.
— А почему вас позвали в Газпром? — сыскарь навалил себе в тарелку салат из манго и авокадо.
— Я же троюродный племянник Алексея Мюллера. Как-то поздравил его с Днем России открыткой, он позвал. Дал хлебное место.
— А до этого кем вы работали? — подцепил я вилкой кусок крокодильего мяса. Разжевал. Ничего… Вроде куриного.
— Учителем пения в тюремной школе. На Колыме.
— Какой счастливый зигзаг судьбы! — ковырялся Рябов в зубах балабановской спичкой.
Салямский передал метрдотелю визитку с заказом песни.
Метр с уважением склонил набриолиненный пробор головы.
На экране вновь возник хор Российской Армии.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас…
— Все танцевать! — с властным выражением лица встал Салямский.
Вопреки музыкальному посылу Заруб Махмутович пошел по кругу в национальном танце, эдаким грузинским соколом.
Галя и Лена выступили на хрустальный пяточек танцпола лебедушками. Черная лебедушка и белая. Ведьмы ли они? Вряд ли…
Салямский танцевал сомнабулически, еле передвигая ногами. Похож был на обрусевшего пингвина, толстого и манерного.
Я тоже было ринулся к пяточку, да Рябов придержал меня за полу пиджака:
— Не дергайтесь!
На словах «Из тысяч грозных батарей, за слезы наших матерей, за нашу Родину — огонь! Огонь!» в зал вошла худенькая и высокая девушка в кожаном костюме. На плече у нее лежал гранатомет.
Рябов схватился за кобуру потайного браунинга:
— Это же уволенная! Зоя Шнырь!
— Вижу…
Зоя громко запела:
— За слезы наших матерей, за нашу Родину — огонь! Огонь!
И выстрелила в хрустальный танцпол.
Ансамбль «Вертикаль», точнее, его круг избранных, с грохотом провалился в водную стихию, к резвящимся аллигаторам.
Вода сразу стала бурой от крови.
Как потом папарацци выяснили, именно сегодня был день ежемесячной кормежки.
Глава 63
Корона из эбонита
1.
За полночь раздался телефонный звонок.
Хорошо знакомый, почти родной голос вызвал усиленное сердцебиение и противную сухость во рту.
— Это президент России, Юрий Абрамкин. Извините, что поздно. Бессонница.
— О чем речь?! — вытянулся я в семейных трусах по стойке «смирно».
— Завтра поутру загляните ко мне с Рябовым. Есть приватный разговор.
— Хоть намекните о чем? — пробормотал я.
— В кладовке отрыл эбонитовую корону. Что-то с ней не так. Точнее, со мной в ней.
Ровно в 9.00, под тяжеловесный бой курантов Спасской башни мы оказались в Кремле. Охранники уже были оповещены и встретили нас чуть ли не земными поклонами.
— Зачем он вызвал именно нас? — зябко запахнулся полой клетчатого макинтоша Рябов.
— Если мучит бессонница, пусть вызывает штатного психоаналитика, — поддержал я посыл.
— Он говорил о какой-то короне, — напомнил инспектор. — Из эбонита.
— Ах, да!
Президент РФ вышел к нам в белоснежном банном халате, в лыжной шапке с жаккардовым рисунком (неистово куда-то бегут олени). Криво усмехнулся:
— Прошу извинить за наряд.
— Мы не денди… — сощурился Рябов, хотя именно дендизм являлся его резкой отличительной чертой.
Абрамкин сам налил нам по чашечке арабского кофе. Поставил в хрустальном блюде овсяные тосты.
— Мы ждем подробности? — прихлебнул я.
— Вот! — президент сорвал лыжную шапку.
Под ней оказалась корона.
Рябов по-лошадиному дернул головой:
— Налицо мания грандиоза.
— Не спешите с выводами, — посуровел Абрамкин. — Понимаете ли, с возрастом я становлюсь сентиментальным. Залез в кладовку, в поисках детских игрушек. Ну там, плюшевый мишка, заяц с барабаном, двугорбый верблюд… А нашел это. Справился у кремлевского завхоза. Говорит, что не по каким ведомостям она не проходит. Сделал экспертизу. XV-го века штучка! Из эбонита… То бишь, из вулканизированного каучука с большим содержанием серы.
— Что же вас смущает? — гулко сглотнул я.
— У нас без вас достаточно дел, — дернул сыскарь кадыком.
— Корона позволяет мне читать… чужие мысли. Я, например, в мозгах Рябова сейчас прочитал, что у вас нет в наличии ни одного судьбоносного дела. Так… шелупонь, мелочевка.
— Это так, — сыщик закусил губу.
— И как же эта телепатическая функция обнаружилась? — пришел я оплошавшему другу на выручку.
— Я решил рассмешить свою супругу, Алину Борисовну. Время было ко сну. Напялил корону. Пру в спальню. И вдруг… О ужас! Читаю ее мысли.
— Какие? — выхватил я блокнот с золотым обрезом и ручку фирмы «Паркер» с платиновым пером.
— Не для протокола! — поморщился президент. — Все сугубо приватно. Супруга произнесла про себя: «Какой же он вожак и альфа-самец?! Он просто стареющий павиан, окруженный коррупционными лизоблюдами».
— Действительно, ужас! — спрятал я ручку «Паркер» в нагрудный кармашек.
2.
— Мешает правда-матка, так вышвырните корону, — по-наполеоновски скрестил руки Рябов.
— Всего-то делов! — тоже скрестил я руки.
— Так-то оно так… — Абрамкин натянул на корону лыжную шапочку. — Только я ее решил употребить на деле. При вашей, понятно, артподдержке. Вдруг я живу как крот и ни хрена не вижу? Сейчас вызову премьера Федора Медведкина. Расспрошу о делах на Руси. Как и чего?
— В лыжной шапке? — вздрогнул я.
— Так сегодня же 1 апреля. Скажу, мол, его разыграл. Только халат все же сниму. Иначе уж слишком дико.
Президент удалился за бамбуковую ширму.
— Знатная ширма, — заметил я.
— Я ее привез из притона в Таиланде. По молодости. Я же из поколения «Битлз». Марихуана, девушки, контрацептивы. Ну да вы понимаете.
— Сами такие, — я ухмыльнулся.
— За ширму эту мы и схоронимся, — посуровел Рябов.
— Через бамбук вы сможете не только услышать, но и видеть. Я сам иногда прячусь там. В экстренных случаях. Знаете, седина в бороду, бес в ребро. Всякое со мной случается последнее время.
Через пару-тройку минут Юрий Абрамкин, этот слегка полнеющий блондин, с голубыми и чуть нагловатыми глазами, вышел из-за изделия азиатских мастеров в отменном сером костюме, в накрахмаленной рубашке апаш, на макушке, само собой, будто приклеенная, сидела эбонитовая корона. Под лыжной шапкой.
— Отлично выглядите, отлично! — Рябов одобрительно покачал головой. — Никогда и не дашь вам полтинник.
— Что вы! По осени мне стукнет шестьдесят. Просто эскулапы сделали парочку лицевых подтяжек, откачали с ягодиц целлюлит. Хоть я и не топ-модель, но все же, все же…
— Какие же чудеса творит современная медицина! — гулко сглотнул я.
— Так, господа, расслабляться не будем. Я вызываю Федоровича.
За укрытием на паркете лежал небрежно сброшенный белоснежный халат, стояли два табурета, обтянутые алым панбархатом. На оные седалища мы и умастились. Приникли к бамбуковой щели.
Медведкин нарисовался тут же. Хорош молодец! Баскетбольного роста, ботинки, верно, 47-го размера, с гладко выбритым сократовским черепом, с раскосыми и жадными очами цивилизованного скифа.
— Собрались в лыжный поход? — юношеским тенорком вскрикнул он.
— С 1-м апреля, Федя. Расслабься.
— Отменная шутка!
Забавно, что будучи ниже Медведкина раза в два, Абрамкин умудрялся глядеть на него сверху вниз, как великан на карлика.
— Докладывай, Медведкин, что там у нас с экономикой, с нанотехнологией, с космосом? Чем живет рядовой люд?
— Нанотехнологии наступают. Народ ликует безмолвно. Сколково засыпало меня суперпроектами. Армия получила лазерные калаши. Со стапелей в Кронштадте спущены три атомные субмарины «Вера», «Надежда», «Любовь». Патриарх всея Руси Пантелеймон дал им названия. Однако вернемся к балету. Постановка «Щелкунчика» в Большом театре вызвала много споров среди эстетствующих гурманов…
3.
Чем дольше и все мажорней докладывал премьер, тем Абрамкин становился мрачнее.
Наконец, тихо изрек:
— Вон!
— Не понял? — лысина Медведкина пошла багровыми пятнами.
— Вон, скотина!
Федорович вскочил:
— Вы сегодня, кажется, не в духе. Так я позже зайду.
— Глист!
— Кто, извините?
— Глист!..
На полусогнутых коленях премьер ретировался.
Мы с Рябовым выскочили из-за бамбуковой перегородки:
