Вальяжно прокатываю и миную одинокую пенсионность.
Но тут возникает из боковой аллеи встречная помеха.
Девяностодевятилетняя – не больше – карга, и тоже с веером, пытается то ли перейти дорогу, то ли меня тормознуть.
Неужто киллер бабулек использует для создания оптимальной ситуации?
И тут я вспомнил слова дока о болтливых старушенциях.
Резко тормознул перед геронтофильным образцом.
– Сыночек, зря ты сюда приехал.
Голос тихий, не вздорный, без маразматической нотки.
Пусть выговорится…
– Гиблое место.
Девяностодевятилетняя сложила веер и посмотрела, близоруко прищурясь, куда-то мимо меня.
За спиной я услышал бодрое шарканье.
Надеюсь, восьмидесятивосьмилетний одуванчик не собирается вогнать мне под лопатку стилет или длинную золотую булавку, превращающую человека в зомби…
Чуть отвалил вбок, чтобы держать обеих старушенций в поле зрения.
– Не бойся, сыночек, мы же тебе добра желаем.
– Добра, – повторила сквозь вставные зубы подоспевшая.
С шизофрениками, людьми преклонного возраста и малыми детишками лучше не вступать в спор и не перерекаться.
– Уезжай поскорей!
– Уноси ноги!
– Сегодня же куплю обратный билет! – пошутил я. – На поезд дальнего следования.
– Хватишься – поздно будет.
– Поздно!
– А в чем, собственно, дело?
Иногда пенсионерки дают самую важную информацию, даже не подозревая об этом.
Лучше соглядатаев не придумать, если делать поправку на склероз, глухоту и смещение дат и событий.
– Проклятие шерстистого носорога!
– Все там будем, – добавила восьмидесятивосьмилетняя смиренница.
– Чье проклятие, родимые? – переспросил я в манере дедка, одной ногой уже опробовавшего тесноту гроба.
– Вот ерепенишься…
– А самого главного не знаешь…
– Откопали его, сердешного…
– Там, где сейчас экспериментальный корпус…
Слово «экспериментальный» далось смиреннице легко, что указывало на стаж, приближенный к науке.
– Откопали носорога…
– Мумифицированного…
Восьмидесятивосьмилетняя бойкость еще и журнальчики почитывает – катастрофо-апокалипсисного направления.
– Хорошо, что не мамонта.
Шутить мне сегодня – не перешутить.
– Хорошо смеется тот…
– Кто вообще не смеется…
Почтенные абсурдистки распахнули веера.
– Сыночек, а тебе известно, что экскаваторщик…
– Тот самый, что наткнулся на мумию…
– Дважды ломал правую руку…
– Кому?
– Себе – кому же еще. Себе!
– А прораб ихний цирроз печени заработал…
– Будучи трезвенником…
– Это аргумент! – сказал я. – Цирроз у трезвенника!
Старушенции продолжали нагнетать жути.
– Мастер участка получил кирпичом по каске…
– Легкое сотрясение мозга…
– Девоньки, а откуда у вас подобные сведения?
– Прораб – зять моей старшенькой…
– Мастер – троюродный брат деверя внучки…
– Тогда – привет жертвам проклятия! Мне пора. Благодарю за трепетную заботу о моем туманном будущем.
– Не за что…
– Береги себя…
– Бабуленьки, а не носорог ли ваш усиленно брюхатит женский контингент?
– Он, милый, он!
– Маньяк шерстистый…
– Только зря ты его в лесу шукаешь…
– По садам он шастает…
– А к вам не заглядывал?
– Упаси…
– И помилуй…
– Вы же за детородной чертой.
– Но иногда вспомнишь молодость…
– Ох, и баловник был мой четвертый муж!..
– Ни одной юбки не пропускал, охальник…
– И ты с ним спала, дура!
– Совратил с пути истинного, сладострастник…
– Бабульки, пишите-ка лучше мемуары, – посоветовал я. – Сейчас это модно.
Вечерний геронтологический ужас миновал, но что-то ждало впереди…
Глава 12 Пещерная близость
Устроился перед входом в пещеру на прежнем, обжитом еще вчера месте.
Рюкзак с альбомом я на этот раз не снимал.
Приятно, когда спина прикрыта Святыми Себастьянами, пусть и глянцевыми.
Настало время побеседовать с генеральской призрачностью.
Шеф возник незамедлительно в виде химеры – дальнозоркая головушка покоилась между погон.
– Алексей Николаевич, я хотел бы уточнить кое-какие детали.
С шефом, даже миражным, лучше быть предельно вежливым.
– Уточняй.
– Тут, понимаете, акулий зуб вызвал определенные сомнения.
– Да, правильно мыслишь. И не только зуб.
– Выходит, покушение как бы не совсем покушение?
– Допустим, что инсценировка.
– Просто уводят по ложному пути?
– А ты прикинь, сколько тебе надобно времени, чтобы опросить всех арбалетчиков из клуба.
– С подходом и втиранием в доверие – не меньше трех недель.
– Вот и мотив для покушения.
– А зуб?
– Для убедительности.
– Мол, если подброшенная улика переводит стрелки с Клуба Веселых Арбалетчиков на ихтиозавра…
Шеф не заметил оговорки.
Шеф закончил фразу за меня:
– … то списки клуба требуют особо тщательной проработки.
– Алексей Николаевич, но я думаю, стрелок прокололся с зубом.
– Ты про день рождения Зинаиды?
– Получается, тот, кто подкинул зуб, должен был присутствовать в момент вручения такого весьма оригинального подарочка.
– А может, кому Зинаида похвасталась?
– Зубом-то акульим?
– Или, наоборот, высказала разочарование.
– Нет, вряд ли, такая особа ни с кем откровенничать не станет.
– Ты, конечно, – исключение?
– В каком-то роде.
– А может, стрелок, похищая зуб, хотел вывести тебя на Зинаиду?
– Для чего?
– Ну, чтоб ты ей нервишки попортил.
– Значит, она и стрелку отказала?
– А ты никак влюбился.
– В кого?
– Не в меня же.
– Что вы, Алексей Николаевич.
– Ну смотри.
– Круг сужается.
– Пока не очень. Скажи-ка, Денис Денисович Веркутин, где самое уязвимое место твоих построений?
– Догадываюсь.
Я припомнил трехлетнего мальчугана, провожавшего меня от дока.
– Почему я вбил себе в башку, что вся эта арбалетная хренотень связана с насильным оплодотворением?
– И приплел к делу еще и пещеру.
– Нет, пещера – дело принципа.
– Лучше занялся бы дневником утопленника.
– Наверняка дневник уничтожен.
– Вряд ли.
– А где утопленник его запрятал? В роддоме?
– Копай глубже.
Генеральская дальнозоркая голова отправилась исполнять служебные обязанности.
А вот погоны остались.
И как выяснилось, на всю длинную, скучную, засадную ночь.
Я как-то притерпелся к мерцающим на уровне бровей генеральским звездам без кителя, лампасов и орденских планок.
Привык – ну, почти – к нудным комарам, не умеющим ничего, кроме как высасывать из хороших людей кровь.
Смирился с завтрашней дневной участью.
Все равно придется обойти с десяток арбалетчиков, дабы не разочаровать хитрущего стрелка.
Пусть наслаждается глупостью сборщика метеоритов…
У пещеры никто не хотел показываться.
Зато налетели комариные резервы.
Скучали генеральские погоны.
Скучал фотоаппарат.
Скучал и я.
Но как только забрезжил рассвет, мы были вознаграждены за муки.
Кто-то огромный, шумно фыркая, не спеша приближался к пещере.
Мне в данный момент не хватало для полного счастья шерстистого носорога эпохи неолита.
Ох, вредно на ночь слушать разговорчивых бабулек.
Но я чуть-чуть ошибся в определении гостя.
К пещере вышел обыкновенный лось и навалил пахучую кучу.
Ветерок был со стороны рогатого гегемона, и я понял: в такой атмосфере продолжать засаду нет смысла.
– Козел! – не сдержал я эмоцию и демаскировался. – Козел!
Сохатый обиделся на понижение в звании, трижды недовольно фыркнул и утопал в заповедные кущи.
Лосиное дерьмо благоухает так же, как и любое другое.
Так захотелось догнать сохатого и врезать ему промеж рогов альбомом…
Впрочем, на обратном пути глянцевая пухлость, живопишущая арбалетные муки, вполне могла и пригодиться.
Вдруг арбалетчику захочется повторить выстрел – и уже всерьез?
Чтобы не портить еще одну книгу из библиотеки доцентши, я рванул в Кронино раньше вчерашнего часа на полтора.
Вряд ли Веселый Арбалетчик успеет занять убойную позицию перед мостом…
Да и тумана сегодня не наблюдается.
А все-таки хорошо, что засаду испортил не шерстистый носорог.
Я представил, насколько бы рекордной получилась неолитная рыхлая пирамида, воняющая доисторическим навозом.
Часть десятая Дезоксирибонуклеиновая новость
Рассвет нехотя пробрался в Кронино.
С воскресенье на понедельник солнце всегда проклевывается туговато.
Накручивая педали, выделывая противоарбалетные зигзаги, я прикидывал, чем обернется провонявшая засада.
Кого на этот раз трахнут, пока я наблюдал за срущим лосем?
Может, Нинель Осиповну?..
И я почти, почти угадал.
Изнасилованное тело супруги племянника Севы покоилось среди черных сломанных георгинов.
На голове счастливо улыбающейся невесты вместо фаты белели прозрачные трусики.
