Ознакомительная версия.
– Продай! – Мамай нервно заерзал в кресле. – А я, в свою очередь, закрою глаза на твои многочисленные нарушения трудовой дисциплины. Между прочим, директор дал мне полномочия безжалостно штрафовать злостных нарушителей!
Вот ведь гад! Он мне угрожает!
Я рассердилась. Последние сомнения по поводу справедливости и гуманности моего поступка рассеялись без следа. Улыбочка на моем лице кое-как удержалась, но из простодушной сделалась ядовитой.
– Я не могу продать вам лекарство, могу только подарить! – заявила я и вытянула из кармана пузырек с таблетками «Пофигина антигриппозно-куриного». – Вот, возьмите! Только, пожалуйста, никому об этом не рассказывайте, я дала подписку о неразглашении государственной тайны!
– Клянусь, я буду молчать! – Мамай выпучил глаза и сцапал пузырек.
Плюхнувшись в кресло, он отвернулся к окошку и принялся рассматривать изображенного на этикетке цыпу-меченосца. Выходя из кабинета, я оглянулась и увидела, как шеф откручивает с пузырька крышечку и вытряхивает на ладонь таблетку.
– Ну, как? – звенящим шепотом спросил Вадик, маячивший в коридоре.
Я показала ему большой палец.
– Ура! – по-прежнему шепотом возрадовался напарник. – Долой секундомеры, хронометры и куранты!
– Даешь досрочное освобождение! – подхватила я.
В соответствии с провозглашенным лозунгом дожидаться окончания трудового дня я не стала. Собрала свои вещички и удалилась, помахав ручкой Вадику, который, лежа на гостевом диване, многословно развивал тему «Счастливые часов не наблюдают». По мнению Вадика, нашего главного редактора вскоре ожидало большое человеческое счастье. Я вспомнила блаженные морды пофигиновых гномов и с прогнозом своего напарника согласилась.
Иркина «шестерка» ждала во дворе, что делало меня свободной от капризов общественного транспорта. Я могла вдвое быстрее, чем обычно, добраться домой, но до смены няни на боевом посту оставалось еще полтора часа, так что спешить не было необходимости.
– Навещу-ка Иришку! – решила я и взяла курс на Первую городскую больницу.
Пробок на дороге еще не было, ехала я без проблем и между делом думала о клиентах страхового общества «Егорий» – обо всех этих Трофимовых и примкнувшей к ним Марусенко. Информация, которую я попросила и получила у Мариночки, закрыла один вопрос и открыла новые. С одной стороны, теперь я знала, что Сергей Трофимов и Игорь Набалдашкин действительно были связаны темой страхования. Именно Балда был тем агентом, который оформлял все страховые полисы Трофимовых и Марусенко в «Егории». Ну, и что с того?
Смутных и непонятных моментов стало еще больше. Во-первых, хотелось бы выяснить, почему выплату страхового вознаграждения по случаю смерти матери сын получил только три месяца назад, хотя погибла Клара Трофимова еще в прошлом году? Уж не здесь ли зарыта собака? С этой страховкой наверняка дело нечистое! Сумма в сто тысяч рублей – это, конечно, не бог весть какие деньги, хотя и они могли побудить беспринципного человека попытаться провернуть какую-нибудь махинацию.
С ходу я могла предположить, например, следующий сценарий. Мерзавец Трофимов застраховал свою матушку на миллион рублей, повез ее в горы и наладил катиться на сноуборде по какому-нибудь дикому склону навстречу скорой и неминуемой гибели. Или просто завел Клару куда-нибудь в снежную глушь, там убил и закопал мертвое тело поглубже в сугроб, точно зная, что до весенней оттепели его не найдут, а тогда определить причину смерти будет затруднительно. Однако этот момент был и сильным, и слабым местом преступного плана: в такой смутной ситуации страховая компания наверняка постаралась бы затянуть с выплатой страховой суммы или вообще от нее уклониться.
Моя версия в принципе объясняла, почему Сергей обрел маменькину страховую сотню тысяч с большой задержкой, однако при чем тут Балда? Я бы еще кое-как поняла, если бы Трофимов не получил от «Егории» страховую выплату, страшно обиделся, затаил зло и отомстил «Егории» в лице ее сотрудника Игоря Набалдашкина, убив последнего. Хотя, признаться, в такое развитие событий верилось с трудом.
А еще меня очень занимал, прямо-таки терзал другой вопрос. Он имел вид сложной и очень неустойчивой многоэтажной конструкции. Предположим, во-первых, что Трофимов действительно убил мать, чтобы получить деньги по страховке – в наличии у этого негодяя развитых родственных чувств я сильно сомневалась. Во-вторых, предположим, что он и сестру убил не только для того, чтобы повесить на нее смерть Балды: хотел получить страховку и за Лилиану тоже. Но страхование жизни не предполагает выплаты в случае суицида застрахованного лица! Другое дело гибель от несчастного случая и в результате убийства. Получается, что Трофимову было невыгодно писать ту самую записку, которая представляла смерть Лилианы как самоубийство! Выходит, что ее написала сама Лилиана? Значит, она и впрямь помчалась к морю с намерением убить себя? Тогда полностью ломается моя стройная версия об убийстве Трофимовым Лилианы Марусенко и Павла Маврина. Ведь если убийства Лилианы не было, значит, Пашка не был его свидетелем, и тогда зачем Трофимову было его убивать? Неужели только за то, что Бильбо-кенгурушник украл сумку Лилианы?
Я поняла, что совершенно запуталась. Даже голова заболела так, словно мозги в ней перепутались, как длинномерная лапша в кастрюльке. К счастью, я уже приехала к больнице, так что можно было выйти из машины и пройтись по сосновой аллее, дыша свежим воздухом.
Ирка уже лежала не в реанимации, а в отделении интенсивной терапии, где было не так строго с посещениями. Правда, для визитов к больным было отведено определенное время, в которое я не попала, но дежурная медсестра за пятьдесят рублей согласилась закрыть глаза на это обстоятельство.
– Идите-идите, вам нужна последняя палата, она рядом с дверью запасного выхода, – сказала сестра, свободно махнув рукой вдоль длинного пустого коридора.
Я посмотрела на эту пустую магистраль и не удержалась от реплики:
– Похоже, проблема перенаселеннности для вас тут неактуальна!
– Так ведь ужин, кто ходячий, тот в столовую пошел.
– Ужин? Так рано? – удивилась я.
Бог милостив, я довольно редко бываю в лечебных учреждениях и практически никогда – в качестве пациента, так что с больничным распорядком незнакома. Однако в половине шестого, насколько я знаю, даже детсадовцы не ужинают!
– Сегодня пятница! – сказала сестра таким тоном, словно это все объясняло.
– И что?
– У нормальных людей короткий день! Работники пищеблока и санитарка на раздаче тоже люди, вот и стараются освободиться пораньше, – добрая женщина разжевала мне, глупой, простую истину. – В выходные иной раз и в пять часов ужинать зовут. Больным-то какая разница? Для них ужин – это дежурное развлечение, кушают-то они больше свое, из дому принесенное.
Тут только я сообразила, что иду к больной подружке с пустыми руками. Ай-ай-ай, как нехорошо! Ладно, на первый раз Ирка меня простит, а завтра я притащу ей целый мешок продуктов. Надо только узнать, что ей можно.
– Скажите, пожалуйста, а что разрешается кушать пациентам вашего отделения? – спросила я. – Что обычно приносят родственники своим больным?
– Ой, да чего они только не приносят! – сестра подкатила глаза под край низко надвинутой шапочки. – Вчера, например, кто-то положил в холодильник палку твердой колбасы! Сегодня, правда, ее в холодильнике уже нет, наверное, дежурный врач увидел и выбросил.
Девушка вздохнула с сожалением. Очевидно, она предпочла бы, чтобы судьба колбасы сложилась иначе, например, пересеклась с ее собственной судьбой.
– Копчености, конечно, категорически нельзя, – оплакав колбасу, сестра деловито изложила основные принципы неорганизованного питания больных. – Ничего острого, мясного, скоропортящегося. Из молочных продуктов можно свежий кефир, творог, нежирную сметану, но только в мелкой таре, из расчета на один прием пищи. Фрукты можно, но тоже по чуть-чуть, конфеты с оговорками, зато сок и минералка без ограничений.
– Спасибо, буду знать! – Я поблагодарила дежурную улыбкой и зашагала по коридору в сторону Иркиной временной резиденции.
Подружкина палата располагалась на отшибе, между процедурным кабинетом и дверью запасного выхода. Проходя мимо этой двери, я машинально толкнула ее и обнаружила, что она не заперта. Как жаль, что я не знала этого раньше! Могла ведь запросто пройти к Ирке этим окольным путем и сэкономить полтинник!
Дверь палаты была прикрыта. Я не знала, нужно ли стучаться, но решила проявить вежливость. Побарабанила пальцами по косяку, но приглашения войти не дождалась и обошлась без него.
Тихая и молчаливая Ирка лежала на кровати навытяжку, с закрытыми глазами, что выглядело очень неприятно. До полноты сходства с покойницей ей не хватало только сложенных на груди рук! Их подружка спрятала под больничным одеялом, которое укрывало ее до самого подбородка. Под одеяло уходила и прозрачная трубочка, подсоединенная к капельнице. Похоже, внутривенное вливание Ирке делали не в руку, а под ключицу. Моржик, ссылаясь на врачей, говорил, что Ирке стало много лучше, но по ее виду я бы этого не сказала.
Ознакомительная версия.
