он завещает отдать имение под лепрозорий.
Моя невеста пришла в себя первой. Пока я талантливо изображал рыбку, которая по недомыслию выскочила из аквариума, Элиза глубоко выдохнула, потом столь же глубоко вдохнула и деловито спросила:
— Что же достанется Генри?
— К имению прилагается капитал в миллион фунтов, необходимый, чтобы содержать имение достаточно продолжительный срок. Ибо сэр Чарльз предполагал, что в течение нескольких поколений род Баскервилей, вполне возможно, не предложит миру ни одного финансиста, титана или стоика. Однако сей миллион фунтов недосягаем, ибо по условиям соглашения с банком он не может быть полностью выдан наследникам на руки. Но даже и процентов с этой суммы вполне достаточно, чтобы жить на широкую ногу.
— Да уж, — проблеял я.
— А прочим наследникам достанутся капиталы, которые находятся в нескольких банках Америки и Швейцарии и которые в деньгах, ценных бумагах и бриллиантах составляют в общей сложности около 22 миллионов долларов США.
— Фьююю, — издал я звук, которому в природе нет названия.
— Кроме того, им переходят дома и замки в Европе и Америке, которые находились в собственности сэра Чарльза Баскервиля.
— Старик не был нищим, — заметил я. — Но все-таки он был слегка юродивым. Ну как я докажу, что я его убил? Зачем? И главное, как же я получу его наследство, если в это время я буду сидеть в камере смертников, ожидая исполненья приговора? Деньги и поместье ведь не возьмешь с собой ТУДА. Это же прямо как у Юджина Арама: человек только хотел жениться, а его арестовали за убийство.
— Милый, но всего этого ведь можно избежать, — сообщила Элиза. — Я поговорю со Стивеном, и он, конечно, все устроит. У нас скоро медовый месяц, сейчас зацветут орхидеи. А королевская пенсия не такая большая, к тому же, ее могут нам и не дать…
— Вот еще, — пробурчал я, — мы не будем сидеть на болотах в медовый месяц. Как-нибудь я на Ниццу и так наскребу. Если только не будет оков на запястьях.
— Ладно, голубки, я сказал все, что нужно, и я пошел. Пусть вам мир улыбается.
И руина отчалила.
— Элиза… ты меня любишь? — спросил я, оставшись с ней наедине.
— Да, дурачок, а что, не видно? Но ты лучше всегда называй меня Орли, привыкай. Если ты меня будешь звать то Элиза, то Орли, то это добром не кончится. Не забывай, что у нас потом могут быть дети, они должны ничего не знать.
— Да-да, конечно… Орли. Орли. Орли-Орли-Орли… Ладно. Слушай. Мы скоро поженимся. Между мужем и женой не должно быть никаких тайн, да?
— Я и сама так думаю, — напряженно согласилась Элиза. — Но ведь у тебя нет ничего такого. Стивен бы знал, если б было.
— Что ты все со своим Стивеном. Он не всеведущ, — вспылил я. — Может он мне, например, залезть в голову?
— Не может.
— Ну так и все.
— Ты мне что-то хотел сказать?
— Да, я хотел сказать… Ор… рыбка моя, ты рубишь в теории Фрейда? Или скорее плаваешь?
— Скорее плаваю, я юнгианка. Так ты видел сон? Или у тебя навязчивые действия?
— Я не знаю, — вздохнул я, — то или другое. По всем признакам, это не мог быть не сон. Поэтому я и решил, что он сон. Хотя если он сон, то порядок событий нарушен. Но только если он не сон, то это бред какой-то…
— Ну?
— То, что меня разбудило видение собаки Баскервилей, которая склонилась надо мной и положила на подушку дохлую крысу, не в счет.
— Что же в счет, милый?
— Мне приснилось… то есть наверно приснилось, приснилось, потому что не присниться такое не могло, то есть нет, я хотел сказать, что такое если было, то приснилось, то есть если случилось, то только во сне…
— Ну?
— А ты вообще представляешь себе собаку Баскервилей?
— Да, конечно же: огромна, и черта черней самого, и пламя клубится из пасти…
— Как ты думаешь, как бы я себя повел, если бы ночью на болотах увидел такую собаку?
— Рискну предположить, что ты бы не стал ждать, пока она тебе положит на подушку дохлую крысу.
— Конечно, я попытался бы так или иначе этому воспрепятствовать. Но ведь глупо думать, что я могу раздеться догола, погнаться за ней и… — тут я остановился, не находя слов.
— И что? — спросила моя невеста, зардевшись.
— И… пытаться играть с ней, — выкрутился я.
— Каким же образом ты с ней играл?
— У мужа от жены не должно быть никаких секретов… — начал я.
— Опять ты за свое! Да что ж вы делали?
— Я пытался… я пытался…
— Неужели, то, что я думаю??
— Нет, Элиза… Орли, это совсем не то, что ты думаешь!
— Что же тогда?
— Я пытался… пытался… из меня вытекала сияющая струя… я пытался направить ее на нее, — наконец-то нашел я формулировку.
— На собаку?
— Угу.
— Струю?
— Да.
— От… оттуда? Как из брандспойта?
Я кивнул.
— Тогда, конечно, приснилось. А это кто-нибудь видел?
— Могли видеть Генри, Бэрил, Лора и ее муж. Еще, в принципе, Уил мог видеть. А, ну и Стивен.
— Стивен меня в этой ситуации меньше всего волнует.
— Это да.
— Расскажи все сначала.
Я рассказал.
— В этой цепи обстоятельств мне кажется самым слабым звеном украинский напиток, — изрекла она по окончании моей печальной повести. — Пока вы его не стали пить, все было нормально… по крайней мере, объяснимо.
— Да.
— У него не был странный вкус?
— У напитка? Был. Это же напиток из редиски.
— Какой именно?
— Вроде бы как горьковатый.
— Как абсент?
— Да, я сейчас припоминаю, некое сходство было. Но аниса там не было… Скорее он пах чем-то вроде хрена. Мне сказали, что его производят из редиски…
— А на вид он был какой?
— Мутный.
— Все ясно, там была полынь. При добавлении воды она эмульгирует.
— Думаешь, они добавляли воду? Я что-то сомневаюсь…
— Наверно, они ополаскивали бутыли перед разливом. Бутыли большие, на дно натекло…
— Они его делали не в той бутылке?
— Нет.
— А, ну понятно.
— У тебя могли быть галлюцинации, но я очень хотела бы знать, первое, — что ты делал, и второе, — что все видели.
— Каждый, наверное, видел разное.
— Я надеюсь…
— Да нет, все в порядке, старуха! Они все равно не поверят.
— Возможно. Но когда мы поженимся, чтобы никаких украинских напитков.
— Конечно, старуха, я их исключу из своего рациона на веки вечные!
— И мексиканских. И гаитянских. Вообще экзотических.
— Само собой, милая, само собой.
— Ну все, иди в свой Баскервиль-Холл.
— Хорошо.
И я хотел уже идти, он
