В воздухе запахло сражением. Услышав воинственный клич Лоудена, противники мисс Мак–Картри собрались вокруг мэра. Многие растерялись, понимая, что Иможен хватила через край – в глубине души Гарри не такой уж скверный тип и достаточно похож на покойного отца, чтобы его чисто шотландские корни не вызывали сомнений.
– Гип–гип ура, мисс Мак–Картри! – не в силах сдержать ворторга, гаркнул Хэмиш Мак–Рей.
Но Иможен не дала аудитории сообразить, стоит ли поддержать призыв журналиста – чувствуя, что переживает поистине исторические минуты, она громко затянула «Марш Роберта Брюса». А разве можно усомниться в правоте того, кто поет старый шотландский гимн? Уильям Мак–Грю первым показал себя достойным соратником Иможен, чуть–чуть опередив Теда Булита и Томаса, официанта из «Гордого Горца», потом к ним присоединились Питер Конвей и даже Нед Биллингс, который таким образом открыто встал на сторону врагов мэра. Доктору Элскоту весь этот шум живо напомнил молодость, поэтому он тоже вплел свой голос в общий хор одновременно с Хэмишем Мак–Реем. Только женщины еще сохраняли враждебность. Однако вскоре от них отделилась миссис Элрой и, как и ее муж Леонард, встала рядом с Иможен. Маргарет Булит, повинуясь свирепым взглядам супруга, тоже покинула лагерь противника. Так началось повальное бегство. Не выдержав, преподобный Родрик Хекверсон запел с теми, кого, казалось, поддерживает сам Бог, и скоро вся середина большого зала мэрии, взявшись за руки, увлеченно пела «Марш Роберта Брюса». В глубине, там, где обычно располагался президиум, закрыв лицо руками, рыдал Гарри Лоуден. Кейт Мак–Каллум безуспешно пытался его успокоить. У окна миссис Мак–Грю, миссис Шарп, миссис Плери, миссис Фрейзер и мисс Флемминг являли собой последний оплот оппозиции. Гастингс, Мак–Клостоу и Тайлер наблюдали за этой сценой от двери. Первый – с веселым любопытством, второй – со все возрастающим раздражением, а третий – с тревогой, ибо опасался дальнейшего хода событий. Наконец хор умолк, и публика начала потихоньку разбредаться. Инспектор остановил Питера Конвея.
– Господин коронер, а вы не забыли, что созвали сюда присяжных для предварительных слушаний по делу об убийстве Ислы Денс?
– А ведь и правда!
Он быстро собрал присяжных и после кратких переговоров те вынесли традиционное заключение о том, что убийство совершено одним или несколькими неизвестными, затем все, кроме Гарри Лоудена, ушли.
Убитый горем мэр не двигался с места, невзирая на все старания Мак–Каллума.
– Да ну же, Гарри, встряхнитесь и забудьте, что тут наговорила эта женщина! – увещевал он. – Право слово, по–моему, она частенько сама не соображает, что несет!
Но Лоуден в глубокой печали замотал головой.
– Услышать, как меня обозвали английским ублюдком, – это уж слишком, Кейт… Это я–то англичанин? Да я в три года впервые попробовал хаггис!
Мак–Каллум недоверчиво уставился на мэра.
– Не может быть!
– И у меня началось такое несварение желудка, что я два дня висел между жизнью и смертью!
– Ну, тогда это был и впрямь настоящий хаггис!
Едва преподобный Родрик Хекверсон успел надеть домашние шлепанцы, старая служанка Элиза предупредила хозяина, что с ним хотят поговорить дамы из приходского комитета. Не будь Хекверсон слугой Божьим, он охотно послал бы их ко всем чертям. А кроме того, разве можно ссориться с теми, от кого в значительной степени зависит твое материальное благополучие. И священник приказал впустить дам. Ощетинившаяся зонтиками сплоченная группа напомнила священнику изобретенную Александром македонскую фалангу. Получив приглашение сесть, боевой отряд рассеялся, и преподобный отец узнал самых опасных своих прихожанок – миссис Мак–Грю, мисс Флемминг, миссис Плери, миссис Шарп и миссис Фрейзер. Хекверсон сразу попытался настроить их на более миролюбивый лад.
– Чему я обязан такой честью, сударыни? – елейно спросил он.
Но миссис Мак–Грю не попалась на удочку и заговорила со свойственной ей прямотой:
– Преподобный Хекверсон, мы пришли выразить вам все наше удивление и возмущение! Как вы могли во время позорной сцены в мэрии присоединиться к скандалистам и пьяницам из окружения мисс Мак–Картри?
– Позвольте, миссис Мак–Грю, я присоединился не к мисс Мак–Картри, а к Роберту Брюсу!
Бакалейщица не ожидала такого ловкого хода и слегка замялась, в конце концов она не меньше других почитала родину и национальных героев!
– В любом случае, преподобный отец, для нашей церкви весьма прискорбно, что вы как будто одобряете действия этой Иезавели! А ведь одно ее присутствие в городе – бедствие для всех порядочных женщин!
– Вы уверены, что не преувеличиваете, миссис Мак–Грю?
– Преувеличиваю? Да спросите этих дам, как обращается со мной муж, с тех пор как это дьявольское отродье вернулось в город! Спросите Маргарет Булит, которую эта Мак–Картри унижает в ее собственном доме!
Мисс Флемминг робко внесла свою лепту в список обвинений:
– И она так измучила бедного мистера Мак–Клостоу, что тот скоро станет неврастеником!
– Не говоря о том, что путь этой женщины просто усыпан трупами! – коварно заметила миссис Шарп.
Не желая отставать от других, миссис Фрейзер уточнила:
– Смута и преступление царят там, где проходит Иезавель!
– Наши семейные очаги, наш покой и даже полицию – вот что разрушает мисс Мак–Картри при попустительстве всего города, ослепленного дьяволом! – воскликнула миссис Плери.
– Твое стадо в опасности, о пастырь! – патетически воззвала к преподобному Хекверсону Элизабет Мак–Грю. – Неужто ты позволишь ему рассеяться в бурю? Дать ли паршивой овце осквернить всех остальных?
Несколько ошарашенный этим, хоть и вполне библейским, но, на его взгляд, слишком фамильярным «тыканьем», священник попытался немного унять пыл воительниц.
– Ну–ну, сударыни, успокойтесь… Сами понимаете, я не покину вас в подобных обстоятельствах… Я знаю свой долг и очень благодарен вам за помощь и усердие… А к мисс Иможен Мак–Картри я схожу и сам побеседую с ней.
– А вы не думаете, что из нее следовало бы изгнать дьявола? – спросила мисс Флемминг.
– Чтобы изгнать дьявола (а это очень серьезная и трудная церемония), необходимо иметь доказательства его присутствия… В то же время мисс Мак–Картри, хоть и ведет себя… э–э–э… несколько вызывающе, мы не можем с уверенностью утверждать, что она одержима…
– Тем не менее, – подчеркнула миссис Мак–Грю, – то, как она охмурила моего Уильяма, прямо–таки попахивает серой! Муж на все смотрел моими глазами, ценил меня превыше всего на свете, называл самыми ласковыми именами…
Элизабет совсем увлеклась и начала грезить наяву, как вдруг вспомнила, что ее слушают миссис Шарп, миссис Фрейзер и миссис Плери. Бакалейщица смутилась, и ее вдохновение мигом иссякло.
– Короче, теперь можно подумать, Уильям меня ни в грош не ставит! – торопливо закончила она. – А этого я никак не могу допустить, преподобный отец!
– Не волнуйтесь, дорогая миссис Мак–Грю, я поговорю с мисс Мак–Картри и посоветую ей впредь держаться скромнее.
Священник проводил посетительниц до двери, пожелал им доброй ночи и, поскольку те продолжали просить его держаться с Иможен потверже, не без самодовольства успокоил:
– Даже рискуя показаться нескромным, могу уверить вас, сударыни, что за всю мою жизнь я еще не встречал человека, способного упорствовать во грехе больше пяти минут!
Преподобный Хекверсон еще не знал, что Бог готовит ему именно такой сюрприз…
Всем прочим своим обязанностям Сэмюель Тайлер предпочитал утренний обход города. Заглянув сначала в участок и убедившись, что у сержанта нет для него никаких особых поручений, констебль размеренным шагом шел озирать то, что называл своими «владениями». В такие минуты Сэмюелю и вправду казалось, будто ему принадлежит весь Каллендер. Заложив руки за спину и зорко поглядывая по сторонам, полицейский проверял, не потерпел ли городок за ночь какого–нибудь урона. И всю дорогу, слушая дружеские приветствия сограждан, Тайлер чувствовал себя помещиком, милостиво здоровающимся со своими фермерами. Ни разу не взглянув на часы, полицейский точно знал, что выдерживает график, ибо до тонкостей изучил привычки обитателей Каллендера. Так, он знал, что в четверть восьмого миссис Харт откроет дверь галантерейной лавки и выпустит гулять кота Тальбота. В двадцать пять минут восьмого, независимо от погоды, отставной железнодорожник Бенджамин Джентри выглянет в окно и крикнет ему: «Чудесный денек нас ждет сегодня! А главное – за государственный счет!» Бенджамин тридцать пять лет вкалывал не покладая рук и вполне заработал и пенсию, и право ничего не делать. Тем не менее он считал, что теперь наступил его черед сидеть на шее у государства, и испытывал от этого особое удовольствие. Без четверти восемь Тайлер перекинется парой слов с Томасом – тот как раз начнет подметать тротуар возле «Гордого Горца». В восемь он спросит у бедняжки миссис Джюнис, как себя чувствует ее калека–сын, в восемь пятнадцать Тайлер заглянет в бакалею Мак–Грю и сердечно поздоровается с Уильямом и Элизабет. И так, поболтав с одним, выслушав другого, поспорив с третьим, констебль спокойно вернется в участок к девяти часам и оповестит сержанта Мак–Клостоу о том, что ночь в Каллендере прошла спокойно.
