— Вот и ладно. Значит, будет двадцать шесть. — Осип качнул головой, потом выпил водки прямо из горлышка, а затем произнес:
— Надо, чтобы эти двадцать шесть в самом деле исполнились. Хочешь, в Париже, хочешь, у тебя на родине — в Питере. Но чтобы исполнились. Нет, ты так не смотри и не думай, что я пьяный. Я на самом деле так думаю и тебе того желаю. Мы же почти родные. Так что ты, Саныч, меня не обижай. Мы с тобой будем до конца.
— До победного конца, — хрипло присовокупил Ваня.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. АД В РЕСТОРАНЕ «АРАГВИ»: ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ В ПЕТЕРБУРГЕ
— Так нельзя…
С этими глухими словами, похожими на всхлип, черный человек остановился напротив массивного фасада ресторана «Арагви».
Сейчас он действительно соответствовал эпитету «черный», потому как был одет в черную рубашку и черные же джинсы, только что купленные им в «секонд-хэнде» за сто десять рублей. Он приклеил себе черные же усы и надел темные очки и черную шляпу a la Боярский.
Черный человек чувствовал себя омерзительно.
Его подташнивало. Живот пучило, и ему то и дело приходилось напрягаться до мути в глазах, чтобы… чтобы… в общем, чтобы сто десять рублей, уплаченные за секонд-хендовые джинсы, не пошли коту под хвост.
Черного человека раздражало все. Особенно то, что простейший «жучок», впаренный в квартиру, где остановились Астахов и Осип, работал с жуткими перебоями! Все, решительно все умение ушло вместе с молодостью, вздохнул гость из Парижа. Даже прослушивающее устройство самой элементарной системы не удается наладать нормально!
Хорошо еще, что удалось разобрать: встреча назначена в ресторане «Арагви».
Нужно заканчивать работу в Питере. Он втянулся, его засосало, он не рассичтал своих сил. Это удручало.
Хотелось вернуться в Париж.
…Нет, с желудком в самом деле что-то не так. Еще с тех пор, как он съел это проклятое моржовское сало с комплекте с астаховским йогуртом. Черт бы их побрал! Накатившее расстройство желудка застало его в самый неподходящий, в самый роковой, самый решающий момент: когда он, закусив губу от напряжения, дважды выстрелил в Магомадова.
А потом была бешеная, смехотворная, идиотская скачка по ступенькам до туалета «Падуи» — лишь бы успеть, лишь бы добежать до… лишь бы!.. Черный человек сам не заметил, как едва не столкнулся нос к носу с Моржовым и Астаховым, и Моржов, к счастью, не признавший его, гаркнул в спину сочное и полновесное:
— Промой зенки… за-сра-нец!!
Это было бы смехотворно и жутко — провалиться из-за простого расстройства кишечника! Неслыханно.
Черный человек тяжело вздохнул. Да, здоровье уже не то, и эта проклятая сероводородная отрыжка, и вообще прескверно… питерская погода опять расстаралась, и дождь заливал очки, затекал за шиворот, и отвратительно чавкала, облизывая его ботинки, мутная поточная вода по мостовой.
Но что же, что же делать? Ну нельзя же, в самом деле, браться за опаснейшую и серьезнейшую работу с оглядкой, смешно сказать — на унитаз? Нужно как-то… нужно как-то контролировать все это.
Зачем он взял это проклятое мерзкое сало? Да еще съел его вместе с йогуртом и просроченной ветчиной, чтобы вот так, третий день… ну за что?!
Как решить проблему.
Черный человек остановился и хлопнул себя по лбу, как будто убивал назойливого комара. Господи, да как же он сразу не догадался! Это же так просто! Если Магомет не идет к горе, так гора идет к Магомету. Пусть сам Жодле заглянет в туалет «Арагви», причем так, что можно будет рассчитать время этого посещения.
Элементарно.
Черный человек снова вздохнул и направился к светящейся витрине с ядовито-зеленой неоновой надписью «Аптека».
* * *
Небо оборвалось короткой, с призрачным отсветом в глазах, молнией — и они вошли в «Арагви». Почему-то это напомнило Ивану тот визит в сен-денийский «Селект», когда точно также шел дождь и тянуло прохладным, если не сказать — промозглым — поветрием. Точно так же произошло в Питере: на пороге ресторана на Осипа и Ивана пахнуло пронизывающей свежестью, — но тут же все это как отрезало ударом огромного ножа, мягко ухнули закрываемые двери, и на головы Моржова и Ивана Саныча во всем своем мурлычащем мягкой успокаивающей музыкой и скрадывающем тона и цвета приятным полумраком опустился «Арагви».
Несмотря на довольно поздний час, посетителей было куда как немного: компания ЛКН, то бишь лиц кавказской национальности оккупировала один из угловых столов, в одиночестве ужинали две дамочки постпостбальзаковского возраста, да бармен болтал с двумя официантами и какой-то декольтированной дамой в вуалетке.
Жодле уже был здесь: он ждал их в одной из VIP-кабинок. Помещение, скромно поименованное кабинкой, представляло собой затянутый красноватыми полутенями уютный мини-салончик с черным столом со стеклянной тонированной крышкой, и длинным узким диванчиком, обводящим кабинку по полупериметру.
В тот момент, когда сюда вошли Иван Саныч и Осип, возле Жодле суетился официант, только что принесший посетителю бутылку грузинского вина и шашлыки с помидорами, укропом и огурчиками.
— Бонжур, — выговорил Иван Саныч. — Закусываете, месье? Ну, мы тоже перекусим. Ничего не желаете к тому, что вы уже заказали? — любезно осведомился он.
Жодле мрачно качнул головой в знак того, что — нет. Не нужно.
— Мне не удалось уехать из России сегодня, — сказал он, не замечая, как Осип, шмыгнув носом, украдкой берет с его прибора несколько кусочков шашлыка с навешанными на них колечками лука, — меня вызывали на допрос в какую-то занюханную контору. Пичкали глупейшими вопросами по поводу убийства Магомадова.
— Эта занюханная контора, верно, была где-то на Литейном? — с приторной физиономией предположил Иван Саныч.
Француз ничего не ответил и налил себе вина. Потом пожевал губами и злобно выговорил:
— Это ваше грузинское гораздо хуже, чем наше, французское. Зря я его заказал. А меня пока не выпускают из вашей страны, так что, я думаю, вы не будете на меня в претензии. Наш договор в силе, не правда ли? Я же не думал, что меня будут задерживать до выяснения всех обстоятельств смерти Магомадова? Или… он поднял подозрительный взгляд на Астахова и Осипа… или это вы инициировали то, что меня попридержали в Петербурге? В таком случае, господа, я открою карты и обвиню вас во взяточничестве, и пусть меня самого закатают в вашу тюрьму, но я не потерплю, чтобы мной манипулировали, как… как соломенным чучелом!
— Вы очень выразительно говорите по-русски, — сказал Астахов-младший, — много лучше и выразительнее, чем большинство известных мне русских от рождения. (Осип, жующий жодлевский шашлык, недовольно шмыгнул носом.) Но ваши обвинения — это вода, выливаемая в песок. Они никаких результатов не принесут, потому что не могут по определению… просто мы не имеем никакого отношения к тому, что вас допросили. В том, что вас вызывали, нет ничего удивительного. Вообще-то все, кто был в ресторане «Падуя» на момент убийства Магомадова, должны дать показания.
Жодле продолжал угрюмо пить вино.
— Одним словом, господин Жодле, — сказал Астахов, — мне кажется, что на вас — здесь и сейчас — будет предпринято покушение.
Выслушав такое резкое заявление, Жодле поднял на Ивана холодный взгляд и произнес:
— Очень категорично сказано. Откровенно говоря, у меня такие же предчувствия. Может, насчет «здесь» и «сейчас» — это вы погорячились. Но в целом — все верно.
Принесли заказ. Осип плотоядно посмотрел на яства, коими отпотчевал его ресторан, и без лишних славословий принялся за дело. Иван же Саныч в первую очередь взялся за коньяк и, опрокинув стопку-другую и предложив Жодле, а уж только потом принялся за еду.
Вдург Жодле отложил шашлык и приложил руку к животу. Оттуда проник трубный звук, услышав который, месье Эрик конфузливо сморщился и, наскоро извинившись почему-то по-фрпанцузски, поднялся:
— Одну минуту, господа. Мне нужно отлучиться.
Осип чавкнул раз-другой, потом шваркнул о блюдо полуобглоданной ножкой индейки, отчего на рубашку и Ивана Саныча, и Жодле полетели коричевые брызги, и сказал:
— А чаво ж? Мене что-то тоже не тово… в общем, в сортир хотца.
Судя по тому, как искривилось лицо француза, Осип высказал именно то, о чем в силу своей парижской благовоспитанности постеснялся сказать Жодле. Моржов шмыгнул носом и направился к выходу из VIP-кабинки, за ним, помедлив, пошел и Жодле. Правда, вскоре в его животе что-то снова громыхнуло, месье Эрик попеременно схватился руками за все мыслимые части тела, упоминаемые применительно к туалету, и позорно ускорил шаг.
Туалет с позолоченным мужским силуэтом на девственно-белой двери и изящной надписью «Gentlemen» под ним ожидал многострадального француза конце ярко освещенного коридора, забранного ковровым покрытием от пола до потолка и начисто проглатывающего всяческие звуки шагов, как голодный пес пожирает мозговую кость. Осип и Жодле пролетели по нему стремительными ленинскими шагами, месье семенил, придерживая рукой то брюки, то разлетающиеся полы манерного длинного пиджака.
