помню, хоть убей.
Я покачала головой, демонстрируя свое отношение к данной ситуации, а потом и вовсе махнула рукой:
Разбирайтесь сами, в конце концов, вы оба уже давно совершеннолетние. Ты мне лучше скажи, Алексей скоро будет?
— Сказал, позвонили ему ребята Ахмета, надо встретиться. Не телефонный, мол, разговор. Наверное, что-то нарыли по нашему делу. — тут Толик стал озираться по сторонам и задал ожидаемый вопрос:
— А ты мой телефон не видела? Пропал вчера — и с концами. Леха меня оставил тут вас сторожить, а я даже позвонить ему не могу.
Я виновато покачала головой и собралась сама позвонить Алексею, но вспомнила, что по моей вине он теперь тоже остался без телефона. Чувствуя себя последней дурой, я побрела наверх, чтобы принять душ и привести в порядок свое бренное тело, раз уж этот день уже начался и не предвещал ничего приятного.
Постояв под душем минут тридцать и выпив две таблетки аспирина, я наконец смогла двигать головой без боязни, что она отвалится. И как раз включила фен, когда в спальне зазвонил телефон.
* * *
Первой мыслью было, что Алексей решил позвонить мне с чужого телефона, но потом я увидела на дисплее номер моего редактора Марины и поспешила придать голосу бодрости:
— Соня, привет! — гаркнула Марина в самое ухо. — Что делаешь?
— Привет! — бодро поприветствовала я ее в ответ. — Тружусь в поте лица. Рукопись почти готова.
Конечно же, я врала. Не могла же я ей сказать, что днями выслеживаю неведомых преступников, а ночами пью горькую в компании слегка чокнутой девицы и двух бандитов.
— Это хорошо, — подумав, сказала Марина и, добавив в голос просительные нотки, заканючила: — Соня, выручай, ласточка ты моя. Наша Мирошкина опять в своем репертуаре: назначили встречу с ее читателями, чтобы презентовать новый роман, а она с язвой слегла. Старый птерадактиль. Жрать меньше надо, — понизив голос, сообщила Маринка.
— А я чем могу помочь?
— Ну как чем? Собой! Это чтобы хороших людей зря не баламутить, раз уж созвали, давай мы твою встречу проведем. Как раз расскажешь о новой книге: основная сюжетная линия, чего ждать публике, создашь интригу. Твое последнее произведение приняли «на ура», так что сейчас самое время подогреть интерес к новому.
Я поостереглась говорить, что новое произведение в подвешенном состоянии, и дописывать его мне, возможно, придется в тюрьме или и того дальше — на том свете.
— Не скажу, что я в восторге от этой идеи, но если надо… — вяло промямлила я, а Маринка обрадовалась:
— Надо, Федя, надо!
— А когда встреча? — резонно поинтересовалась я и, ничуть не удивилась, услышав:
— Через два часа.
— Как через два? — испугалась я и решила идти на попятный. А когда машинально взглянула в зеркало, то и вовсе ужаснулась:
— Маринка, тогда точно нет.
— Все, отбой, плохо слышно. И постарайся выглядеть сногсшибательно, будут фотографы. Уже все проплачено.
В этом вся Маринка. Озадачила меня — и в кусты. Знает, что совесть не позволит мне поступить с ней, как Мирошкина, хотя язва с таким образом жизни мне тоже скоро будет обеспечена. Я горестно вздохнула и стала приводить в порядок то, что еще вчера было моим лицом. Если поспешить, успею заехать в парикмахерскую возле издательства.
Я быстро оделась, радуясь, что вчера купила несколько новых платьев, нацепила солнечные очки и вприпрыжку спустилась вниз. Алексей по-прежнему отсутствовал, Пелагея с Толиком о чем-то оживленно спорили у бани, Мотя скакала между ними, радуясь жизни, а я решила не мешать этой парочке выяснять отношения.
Наскоро написав им записку, я оставила ее на столе и поспешила ретироваться. Выйдя ближе к дороге, вызвала такси и направилась в сторону центра. В парикмахерской было малолюдно и я, отринув мирскую суету, погрузила свое трепещущее тело в умиротворяющую неспешность храма красоты. Словом, успела не только уложить волосы и сделать макияж, но и выпить кофе, поболтав со знакомой парикмахершей о погоде. Выходя из салона, я чувствовала себя вполне прилично.
Завидев меня на входе, Марина принялась отчаянно жестикулировать, намекая, что время не ждет. Меня быстро проинструктировали, нацепили микрофон, припудрили и выпустили к народу. Встреча прошла весьма душевно, я о чем-то рассказывала, мне о чем-то спрашивали, в основном, конечно же, о новой книге. Отвечала я туманно, много говорила, но конкретики избегала, потому что сама не знала, чего ждать от жизни.
Тут слово взял старец в белой панамке и, причмокнув губами и поцыкав зубом, приступил к вопросу:
— В последней книге есть недочет, скажу я вам. Вот почему Аграфена завещала наследство внуку, Прохору? Он же дрянь, а не человек, никакого ему наследства не положено, я так считаю. Я бы свое добро лучше кошкам завещал, чем такому поганцу, хотя от кошек и вонища в подъезде…
На мое счастье, стоявшая рядом с ним бабка в платке, скорее всего, жена, не выдержала первой и, подбоченившись, пошла в атаку:
— Черт старый, ты чего раскудахтался? Что ты там завещать собрался? Свою нутриевую шапку «пирожок» и подшивку «Народного доктора» за прошлый век?
Дед помянул чью-то мать, народ заволновался и от вопросов по книге плавно перешел к животрепещущей теме наследства, причем бабка сама подлила масла в огонь, помянув «Кармелиту» всуе. Начались дебаты, молодая женщина закрыла уши стоявшему перед ней ребенку, кто-то матерился, бабка даже всплакнула, а дед в панамке довольно крякал и кивал головой.
Ассистентка, закатив глаза, дала знак, что время вопросов подошло к концу, и я выдохнула. После я еще полчаса раздавала автографы, пока, наконец, не появилась Марина и не объявила, что встрече конец. Народ потянулся к выходу, желая мне творческого подъема.
Тогда я расслабленно вытянула ноги и затребовала чашку чаю. Получив ее, я еще минут двадцать потрепалась с Маринкой в ее кабинете, затем ей позвонила старый птеродактиль Мирошкина, и она принялась охать и ахать, наигранно соболезнуя ее язве и строя мне козьи рожи.
Я засобиралась домой, помахала ей рукой и выпорхнула из издательства, вертя головой в поисках такси. Они наблюдались только в районе парковки. Туда
