— Конечно, — махнула я рукой в раздражении, — тебя послушать, так и тюрьма — самое прекрасное место на свете, где сидят талантливые, обиженные судьбой, образованные и любящие маму люди.
— Если верить нашему шансону — то да, — с серьезной миной кивнул Алексей и вдруг нахмурился. — Подожди, какое отношение Толик имеет к тюрьме?
Тут я слегка растерялась и подумала: почему мы с Пелагеей сразу же записали Толика в уголовники и бандиты?
— Ну как же… А этот его чифирь, татуировки и блатные анекдоты? Опять же, стреляет он как биатлонист, машину водит как гонщик, местных братков называет шпаной. Кто он после этого? Слесарь высшего разряда?
— Представляю, что ты думаешь обо мне, — хмыкнул Алексей. — Ну, любит человек крепкий чай, татуировки — ошибки молодости, анекдоты вообще за уши притянуты. Уверяю тебя, Толик с тюрьмой знаком не больше, чем ты. Так что можешь передать подруге, что объект ее воздыханий чист, как стеклышко.
* * *
Я еще раз хихикнула, махнула рукой и пошла в дом. Алексей как раз позвал Толика к мангалу, а я принялась искать Пелагею. На дворе уже изрядно потемнело, бутылки на столе были пусты, а я настоятельно почувствовала необходимость умыться.
Охмурение Алексея показалось мне не такой уж плохой идеей: в крови плескалось вино, и все проблемы теперь виделись какими-то далекими и вымышленными. Авось все как-нибудь решится? До этого мне всегда удавалось как-то выплывать.
Я умылась, расчесала волосы и с удовольствием взглянула в зеркало на свое зарумянившееся лицо. Тут распахнулась соседняя дверь туалета, и оттуда выскочила взъерошенная именинница.
— Софа, нам конец, — зашептала она, вытаращив глаза. — Я его утопила.
— Кого? Толик вроде вышел живой и невредимый. — Я попыталась пошутить, но, увидев, как бегают глаза Пелагеи, сразу же примолкла.
— Телефон Толика я утопила. Ну, этот, который дорогой, с огрызком на крышке. Ты еще говорила, что у него он последней модели, а простой шофер себе такой телефон ни в жизнь не купит.
— Айфон что ли? — догадалась я. — Подожди, как ты его утопила?
— В туалете, — принялась ныть Пелагея. — Толик отвлекся, пошел за вином, а телефон на диване валялся, ну, я его хвать — и в туалет. Думала, посмотреть, нет ли там какого на них компромата.
— Какой компромат ты там хотела найти? — ахнула я.
— Ну, там фото трупов или баб голых…
«Однако диапазон поисков впечатляет» — подумала я, а она продолжила:
— А потом Толик в дверь стал стучать: чего ты, мол, там сидишь, пошли выпьем. Ну, я от неожиданности телефон и выронила. И на автомате смыв нажала, а то что же я там сидела двадцать минут и не смою даже? Что теперь делать-то? Мы только начали лучше друг друга узнавать, и если он поймет, что я в телефоне копалась…
— Лучше молчи, пусть сам свой телефон ищет, — подумав, посоветовала я ей. — Может, обойдется, и он подумает, что потерял его по пьяной лавочке.
— Зато бабы у него точно нет, — радовалась Пелагея. Я быстренько смс-ки и звонки проверила.
— Теперь понятно, чего ты за телефоном полезла, — дошло до меня. — Пошли, а то подозрительно долго мы тут умываемся.
Мы вышли, и тут как раз подоспели мужчины с новой порцией мяса. Встал вопрос о спиртном, но так как местный маленький магазин был уже закрыт, приобрести его оказалось делом практически невозможным. Тут я вспомнила, что, отдыхая в студенческие годы здесь на даче у Ленки, мы часто бегали за самогонкой к бабе Любе из дома в начале поселка. Возле него еще был столб и колодец, поэтому я смогла вполне внятно описать, как его найти. Не факт, что баба Люба еще жива, но попытка не пытка.
Толик вызвался быть гонцом и вернулся через 20 минут, прижимая к груди запотевшую поллитровку. Я поняла, что баба Люба здорова, а мы катимся вниз по социальной лестнице.
Время близилось к одиннадцати, но безудержное веселье продолжалось. Алексей принес с чердака магнитофон и кассеты, и мы дружно чокнулись самогоном под песню группы «Руки верх».
Дальнейшее я помнила с трудом, но, вроде бы, чокались мы еще много раз, пели песни, играли в карты на желание и даже устроили эстафету «Кто первый добежит до рюмки». После мы танцевали с Алексеем медленный танец, и я вовсю висела на нем. Не потому, что хотела соблазнить, а потому, что ноги меня уже совсем не держали. Мотя доедала остатки шашлыка со стола, а я пьяно хихикала. Последним моим осознанным воспоминанием было то, как Пелагея, Мотя и Толик танцевали ламбаду.
После этого мозг дал отбой, и наступила темнота.
Проснулась я от дикой жажды и невообразимой головной боли. Слившись воедино, эти два чувства полностью парализовали работу моего организма, так что я даже не смогла оторвать голову от подушки.
На расстоянии вытянутой руки я увидела утюг, которым вчера гладили платье Пелагеи. В нем плескалась вода, и я, не задумываясь, всю ее выхлебала, слегка приподняв голову и наклонив ее набок. После, кажется, я опять отключилась, а когда повторно открыла глаза и повернула голову в другую сторону, увидела на соседней подушке мирно посапывающего Алексея.
Тут же моя рука непроизвольно полезла под одеяло, и я поняла, что под ним я совершенно голая. Это открытие меня окончательно деморализовало. Я собрала силу воли в кулак и приподнялась на локте. Вся моя одежда была аккуратно сложена на кресле, в комнате царил порядок, и ничего не напоминало о вчерашнем моем сюда водворении.
Тут и Алексей сонно потянулся и открыл глаза.
— Доброе утро, — осторожно сказал он, потирая нос.
— Для кого как, — прошипела я змеей, натягивая одеяло до подбородка.
Это же надо, каков подлец. Воспользовался моей беспомощностью, соблазнил меня, а теперь лежит и улыбается, как ни в чем не бывало. Моей чести был нанесен непоправимый урон, и я с удовольствием бы побила посуду, но, за неимением оной под рукой, решила ограничиться истерикой.
— Как ты мог? — взвизгнула я, от чего в голове взорвались тысячи маленьких бомбочек.
— Если ты об этом, —
