Примерно через неделю после описываемых событий Шура, Дима и Евгений Петрович сидели на Пекарной 21 «б» и с аппетитом уплетали плов из мидий, которых собственноручно наловил и приготовил Холмов. При этом Холмов и Хомяков внимательно слушали Вацмана, который возбужденно рассказывал о последствиях побега Евгения Петровича из психбольницы. Собственно, последствий, как таковых, не было вообще. Так как неожиданно выяснилось, что каких-либо документов, объясняющих причину нахождения там прапорщика, в канцелярии спецотделения не имелось и в помине! Кто его направил в спецотделение, по какой причине — было неизвестно. Поэтому заведующий спецотделением, руководствуясь справедливейшей поговоркой страны Советов «нет документов — нет человека», принял очень мудрое решение не подымать шума, а просто сделать вид, что никакого больного Теймурзаева в природе вообще никогда не существовало. Таким образом, все обошлось как нельзя более удачно, «без шума и пыли», как любил говорить Шура.
— Ну вот, Вацман, а ты боялся! — радостно треснул Диму кулаком по спине Холмов. — Я же говорил, что все будет в ажуре…
Дима хотел было что-то ответить, но в этот момент раздался требовательный стук в дверь, после чего последняя распахнулась безо всякого на то разрешения. Обернувшись, Дима и Шура увидели стоявших на пороге трех загорелых, плечистых мужиков, просто одетых, явно деревенского вида. За их широкими, мускулистыми плечами просматривалась фигурка какой-то девицы в платочке. Мужики мяли в руках кепки и мрачно смотрели на Холмова.
— Вам чего, господа? — недоуменно произнес Шура, глядя на незваных гостей. — Чем обязан талому бесцеремонному вторжению?
— Счас ты узнаешь «чем обязан», — зловеще процедил самый здоровенный из мужиков — настоящий бугай. — Ну-ка иди, поздоровкайся со своим миленком…
С этими словами, бугай не оборачиваясь протянул руку назад и выпихнул на середину комнаты девицу, то и дело шмыгавшую носом. Увидев ее, Холмов подавился куском плова и судорожно закашлялся. Шуре было от чего растеряться — перед ним стояла его подруга Ефросинья из села Хлебалово.
— Так что, начальник, давай решать что делать, — произнес мужик, не сводя глаз с покрасневшего, вытаращившего глаза Холмова, который размахивал руками, не в силах унять кашель. — Обрюхатил девку, побаловался, порезвился — теперича изволь на ней жениться! Вся деревня свидетели, что окромя как с тобой, она ни с кем не путалась…
Услышав последние две фразы, пришедший было в себя Шура опять отчаянно закашлялся.
— А вы кто такие будете? — спросил он наконец, тяжело дыша.
— Я — ейный батя, — представился бугай, — А это мой брат и племянник.
— Так-так, — вздохнул Шура, глядя на стоявшую с опущеной головой, пунцовую Фросю. В этот момент он совсем некстати вспомнил, как она рассказывала ему о том, что ее папаша одним ударом кулака насмерть зашиб теленка. — Но почему сразу жениться! Может быть, есть еще какие-либо способы уладить это недоразумение?…
— Какие ишшо способы! — повысил голос нахмурившийся палаша. — Жениться — и никаких разговоров! Иначе мы тебя в бараний рог скрутим, яйца твои оторвем и сожрать заставим. И в милицию заявим, алименты будешь платить. У нас все село свидетели…
— Так-так, — облизнув пересохшие губы, снова пробормотал Холмов. До него постепенно стал доходить весь ужас происходящего. — Значит вы хотите, чтобы я на ней женился…
— Не хотим, а именно требуем! — сурово произнес бугай. — Завтра же едем с нами в Хлебалово и играем свадьбу, пока ее брюхо, — тут он пощелкал пальцем по животу дочери, словно по арбузу, проверяя его спелость — еще не сильно заметно. Бабы к свадьбе уже жратву готовят…
— Так-так, — в третий раз произнес Шура. В голове его царил сплошной кавардак, поэтому он вдруг ни с того ни с сего спросил. — Позвольте, но откуда вам стал известен мой адрес?
— Известно откуда, председатель сообщил, Тимофей Степанович, — невозмутимо ответил бугай. — Так что давай, собирай живо свои манатки и едем на вокзал. Как раз успеваем на поезд.
— Как это так «собирайся»! — закричал Холмов. У меня здесь дела, я вещи в химчистку сдал, у меня наконец… это… паспорт в ЖЭКе на прописке находится. Я не могу сейчас…
— Тогда к завтрему улаживай все свои дела и вечером на поезд, — тоном, не терпящим возражений, заявил будущий Шурин тесть. — А сегодня устрой нас где-нибудь переночевать. Шура потоптался на месте, окинул взглядом кряжистые фигуры неожиданных визитеров и потянулся было к револьверу. Но тут же понял, что это не выход, вздохнул и принялся натягивать пиджак.
— Могу предложить только Дом колхозника на «Привозе», — неохотно произнес он, стараясь не смотреть на свою невесту. — Там у меня знакомая администраторша имеется.
В этот момент раздался громкий крякающий звук, похожий на тот, который издает селезень, призывающий самку. Это долго крепившийся Дима не выдержал и заржал, прикрывая рот ладошкой. Холмов бросил на друга печальный, укоризненный взгляд, криво улыбнулся и вышел из комнаты в сопровождении своих потенциальных родственников и будущей жены.
Домой Шура вернулся уже под вечер. Не говоря ни слова и не раздеваясь, он рухнул на кровать и, заложив руки за голову, остекленевшими глазами уставился в потолок. Видя что Холмов сильно переживает о случившемся, Дима решил его не трогать и тоже молчал. Что касается прапорщика Хомякова, то он уже спал, растянувшись на матрасике у окна.
— В общем так, Вацман, — очнувшись через довольно продолжительное время, произнес Холмов, вскочив с постели. — Немедленно рвем отсюда когти. Прокатимся с этим горемыкой (тут Шура легонько пнул носком ноги громко храпевшего прапорщика) в столицу. Денег у нас с тобой еще маленько есть. Завтра же с утра отправишься в свою психбольницу и возьмешь расчет. Или, в крайнем случае, отпуск за свой счет, по семейным обстоятельствам, я отправлюсь добывать билеты на поезд. Встретимся на вокзале…
Шура судорожно вздохнул, закурил, затем сел к столу и принялся писать на вырванном из тетрадки листике. «Дорогая Фрося! Обстоятельства сложились так, что меня неожиданно посылают (дали всего два часа на сборы) в срочную командировку на пять лет, на БАМ»…
Здесь Холмов остановился, немного подувал, после чего зачеркнул слова «на БАМ» и написал «… в Афганистан, дли выполнения ответственного спецзадания. Задание очень опасное, так что меня вполне (даже наверняка) могут убить. Поэтому, чтобы наш ребенок не рос сиротой, тебе необходимо срочно сделать аборт. Вот адрес отличного одесского врача, который быстро и не больно поможет тебе решить эту проблему… Деньги на аборт я тебе оставляю. Прощай, любимая…» Окончив писать, Шура порылся в своих бумагах, лежащих в шкафу, нашел какой-то облезлый конверт, вложил в него записку и две двадцатипятирублевые купюры, после чего отправился вниз, к Мусе Хадсон.
— Муся, завтра сюда придут три жлоба в кепках и девка с ними. Передай пожалуйста девке вот этот конверт, — обратился Холмов к своей хозяйке. — Если они будут что-то обо мне спрашивать — скажешь, что мы вчера с Вацманом неожиданно съехали с квартиры… навсегда. А больше ты ничего, дескать, не знаешь…
— А вы что, в натуре съезжаете? — испуганно захлопала своими белесыми ресницами Муся Хадсон.
— Да нет, просто прокатимся недельки на полторы-две в одно место и вернемся, — махнул рукой Шура. — Только об этом не должна знать ни одна живая душа. понятно?
— Ты ж меня знаешь, Шурик, я — могила! — треснула себя кулаком в живот Муся. — Возвращайтесь скорее, мне без вас скучно…
Глава 6. Приключения димы и шуры в москве
По причине начавшегося сезона отпусков, билеты друзьям удалось взять лишь в общий вагон дополнительного поезда «Одесса-Москва», да и то благодаря стараниям знакомого Шуры, вокзального носильщика. Сидя на пыльной, обшарпанной лавке, Холмов рассеянно глядел на проплывавшие за окном вагона степи и думал о том, что ждет их в Москве. Одной из первоочередных задач был, безусловно, поиск жилья. Гостиница их явно не устраивала. Во-первых, дорого, во-вторых, найти летом гостиницу в Москве было делом почти безнадежным, а главное — у Хомякова не было паспорта, а без паспорта, как известно, в советской гостинице делать нечего. «Ладно, приедем — там видно будет, — наконец решил Шура. — Чего заранее голову ломать». И вправду, вопрос с жильем решился проще, чем ожидал Холмов. Уже через часа полтора после прибытия в Москву, Шуре, Диме и Евгению Петровичу удалось снять за сравнительно небольшую сумму крохотную комнатушку в подвале, неподалеку от Киевского вокзала. Эта комнатушка принадлежала московскому дворнику, корейцу по национальности, с большим трудом говорившим по-русски. Сам кореец жил этажом выше, на первом этаже, в служебной квартире. Судя по всему, данный подвальчик предприимчивый дворник переоборудовал в жилую комнату из бывшей кладовки или сарая.
