— А в каком виде является? Что делает?
— В виде приведения. Появляется и воет, — отвечала Меланья за сестру.
— Ничего подобного! — возразила та. — Не воет, а стучит дверью. Пан капитан отобрал молоток, вот ей и остаётся стучать только дверью.
— Какой дверью? — поинтересовалась Фелиция.
— Балконной! — ответила Сильвия.
— И ты слышишь? — не поверила Фелиция. — Спишь, как убитая, откуда знаешь, что она дверью стучит?
— А вот и не как убитая! Услышала — дверь стучит. Ванда ли это или ветер — не знаю, мне вставать было лень, чтобы проверить.
— Простите, милые дамы! — вдруг бестактно прервал интересный разговор комиссар полиции. — Вы какими лекарствами пользуетесь?
— Пан интересуется в служебном или личном плане? — немедленно отозвалась Меланья.
— Да так, вообще…
— Дать аспиринчику? — спросила Фелиция. — Или что желудочное? А у Сильвии имеются лечебные травы.
— Хотите травки? — обрадовалась Сильвия. — Я мигом, только скажите, от чего.
— Ну ладно, — вынужден был признаться Бежан. — Вопрос официальный. Какие в доме хранятся лекарства? И имеются ли вообще?
— Лекарства, разумеется, найдутся, — ответила Меланья, — но мы пользуемся ими умеренно, и нет среди них такого, от чего можно помереть, если превысить норму. Но в принципе кое-что набралось, после болезни каждый раз остаются, так что в нашем доме вы, пан полицейский, имеете шанс обнаружить настоящую аптеку. Сильвия, скажем, пьёт травки, чтобы похудеть…
— …и помогают ей они, как мёртвому припарки, — не преминула добавить Фелиция.
— …а моя старшая сестра Фелиция пользовалась какой-то мазью от аллергии. Но это наружное средство, внутрь его не примешь. Но тоже осталось.
— А Меланья принимает сердечные препараты, — вставила свои три гроша Сильвия. — От аритмии. И давление снижают.
Нотариус с ужасом произнёс:
— Неужели, пан комиссар, вы полагаете…
— Я полагаю, — громко и твёрдо заявил Бежан, — что дамы должны обязательно запирать все двери в своём доме! Лучше уж потом вставить стекло, чем подвергать свою жизнь опасности. Речь идёт о слишком большой сумме, и меня удивляет ваше легкомыслие. Очередь за наследством может оказаться длинной, но когда-то она закончится. А больше я ничего не скажу.
— И нет необходимости, — холодно парировала Меланья. — Вы даёте понять, что Доротка постарается всех нас по очереди прикончить? Ведь она наша единственная наследница. И вы правы, очередь длинная, если убивать по одной, сначала унаследуют сестры, а она уже после нас. Но ведь пока сорок разбойников охотятся за ней, не за нами. Тогда что все это значит? Есть ещё наследники, какие-то дальние родственники, а мы ничего о них не знаем? Почему молчите?
Молчал Бежан потому, что все внимание уделил заливному на своей тарелке, вот и оглох. Сильвия удовлетворённо отметила такой интерес к её стряпне и вдруг, сорвавшись с места, опрометью кинулась в кухню — совсем позабыла про уток с яблоками в духовке. Доротка по её молчаливому кивку приступила к смене тарелок. Роберт принялся цитировать по памяти статьи из законодательства о наследовании. Яцек принялся откупоривать одну за другой бутылки вина. Мартинек что-то бормотал о готовности забить гвоздями намертво проклятую балконную дверь. У непривычного к порядкам в этом доме нотариуса волосы встали дыбом.
Никто из заинтересованных лиц не торопил его с прочтением завещания. Наоборот, его попытки приступить к исполнению своих обязанностей были решительно прерваны Фелицией. Приступить разрешили лишь после десерта — мороженого, взбитых сливок и, как всегда, непропеченного, но очень вкусного кекса. После десерта на стол въехали сыры и шампанское.
— Ну, все! — облегчённо вырвалось у Сильвии.
— Пожалуйста, пан нотариус, — произнёс комиссар полиции.
Нотариус поднялся и, расчистив место на столе, разложил документ, до сих пор пребывавший в портфеле под столом. Роберт Гурский максимально сконцентрировал внимание на Яцеке. Мартинека взял на себя Бежан.
«Я, нижеподписавшаяся Ванда Паркер, урождённая Роёк, гражданка Соединённых Штатов Америки, паспорт и так далее, — привычно торжественным голосом начал нотариус, — находясь в здравом и так далее, все принадлежащее мне состояние оставляю следующим лицам…
Нотариус понятия не имел, что воцарившаяся за столом тишина является совершенно уникальным явлением. Он ещё не узнал как следует трех сестёр и не отдавал себе отчёта в том, что они просто не в состоянии слушать кого-либо, не прерывая и не высказывая своего мнения об услышанном, причём мнения непременно противоречивого, никогда не совпадающего с мнением сестёр. Меланья изо всех сил сжала зубы, чтобы сдержать так и рвущиеся наружу ядовитые замечания, Фелиция молчала лишь потому, что ещё не решила для себя, действительно ли Вандзя при составлении завещания находилась в здравом уме, Сильвия с трудом удерживалась от того, чтобы не поторопить слишком уж медленно зачитывающего текст нотариуса. Мартинек весь превратился в слух, его интересовал размер оставленной Фелиции части, Доротка раздумывала, хватит ли оставленной ей суммы для приобретения квартиры. Яцек и Павел слушали просто с нормальным интересом.
— …по особому распоряжению завещательницы оставляется по сто тысяч долларов, не подлежащих обложению налогами и без всяких дополнительных условий Мартину Яньчаку, проживающему… и Яцеку Волинскому, проживающему…» Роберт так и ел глазами Яцека, стараясь не пропустить малейшего оттенка его реакции на услышанную новость — или не новость? Пока зачитывался долгий и порядком скучный текст завещания, на лице молодого человека отражались лишь общее любопытство и некоторое удовлетворение. Но вот эти невинные чувства вдруг сменила полнейшая оторопь, перешедшая в лёгкий ужас и закончившаяся… Вообщем, на лице Яцека яснее ясного читалось: не верю ушам своим. Смена всех этих настроений была естественной, вряд ли Яцек притворялся, уж очень натурально на его лице недоумение и недоверие, ведь он не знал, что полиция не спускает с него пристального, бдительного ока.
Меж тем Бежан наблюдал за реакцией Мартинека. Тот не скрывал искреннего интереса во все время зачтения текста завещания. С интересом воспринял известие о доставшемся Доротке богатстве, с таким же интересом выслушал очень важное для него известие о выпавшей на долю Фелиции сумме и затем о счастье, свалившимся лично на него, Мартинека. Это известие явно не сразу дошло до сознания парня, поначалу выражение его лица не изменилось. Но вот дошло. Об этом яснее ясного засвидетельствовало такое идиотское выражение на лице человека, которого комиссару ещё не приходилось видеть. Мартинек пялился на нотариуса, тоже не веря своим ушам. В подтверждение благой вести нотариус взглянул на парня, и идиотское выражение на лице Мартинека сменилось выражением неземного блаженства. Идиотское выражение принять не столь уж трудно, а вот изобразить неземное блаженство, да чтобы при этом от тебя ещё исходило сияние, — такое под силу лишь гениальному актёру. Гениальным Мартинек не был. Изобразить на потребу зрителей сначала мощное смятение всех чувств, тщательно скрывая до нужного момента переполняющее его ликование, — нет, на такое Мартинек не был способен. И Бежан пришёл к такому же выводу, что Роберт о Яцеке, — дарственная американки для него явилась полной неожиданностью.
Общая сумма унаследованного состояния, по всей видимости, намного превосходила ожидания наследниц, поскольку те молчали и после того, как смолк нотариус. Долго, очень долго над столом висела тишина. Нарушила её Меланья.
— И что теперь будем делать? Сразу начнём ссориться или сначала падём в родственные объятия?
— Откупорим шампанское, — внёс предложение Павел Дронжкевич.
— Неплохая мысль, — одобрила Фелиция. — Лежит в холодильнике. Доротка…
Ошеломлённая доставшейся ей суммой, до конца не поверившая в неё — или она ослышалась, или у нотариуса перепутались нули, — Доротка, как автомат, поднялась и отправилась в кухню за шампанским. Яцек, тоже автоматически, принял бутылку из рук девушки и принялся откупоривать. На этот раз кто-то из них все-таки неосторожно встряхнул её, ибо пробка выстрелила с оглушительным шумом и разбила бра на стене. Этот малозначительный факт сразу восстановил нужную атмосферу в гостиной, разрядив обстановку.
— Наконец-то! — удовлетворённо произнесла Фелиция. — Давно пора было это сделать, мне никогда не нравился абажур на брушке.
— К тому же он давно треснул, помните, мы ещё его развернули к стене расколотым боком, — добавила Доротка.
— Ох, извините, пожалуйста, — сокрушённо оправдывался Яцек, наконец окончательно пришедший в себя. Надо же, что натворил, такого с ним никогда не случалось.
Его никто не слушал, тишина, взорванная шампанским выстрелом, сменилась разноголосой трескотнёй.
