Вечером пришла домой чуть позже одиннадцати. На этот раз у меня были ключи, однако дверь не отворилась – видимо, кто-то закрыл ее на цепочку. Я сразу заподозрила родителей в этой подлости и немного потолкала дверь, думая порвать цепь. Потом подошла мама и открыла.
– Осторожно, – сказала она, оставив мне для прохода узенькую щель. Я скользнула внутрь и проследила за ее взглядом. На полу, свернувшись в спальном мешке и обняв мишку, крепко спала Рэй.
– Почему она спит в коридоре? – спросила я.
– А ты как думаешь?
– Понятия не имею.
– Потому что она хочет быть как ты, – пояснила мама с таким лицом, будто съела что-то противное. – Два часа назад я нашла ее на крыльце и еле уговорила спать в прихожей. Ты ее идеал, тут уж ничего не поделаешь. Поэтому не пей за рулем, не кури дома, перестань грязно выражаться, а если ты слишком пьяна, чтобы подняться к себе в комнату, лучше вообще не приходи. Ради меня. Нет, ради Рэй.
Мама, утомленная, развернулась и пошла к себе. В ту ночь никаких особых перемен со мной не произошло. Конечно, мне вовсе не хотелось, чтобы сестра выросла такой же бедовой, как я. Но мама поставила слишком низкую планку; я не изменилась и по-прежнему была головной болью для родителей.
Фаза третья. Эпизод с пропавшим ботинком
Еще не открыв глаза, я почувствовала, что чего-то не хватает. Надо мной жужжал вентилятор, значит, я не дома: у меня нет вентилятора. С закрытыми глазами я попыталась восстановить события минувшей ночи. И вдруг услышала рядом звонок и тихий стон – мужской. Звонил, вернее, слегка чирикал, мой мобильник. А стонал какой-то парень, с которым я познакомилась ночью. Хоть убейте, не помню, где именно. Я знала только, что, если не возьму трубку, он проснется и тогда без неприятного разговора не обойтись.
Мне, по правде говоря, было не до бесед: только я открыла глаза, как в голове загудело со страшной силой. Борясь с тошнотой, я стала шататься по комнате – натуральной дыре, по-другому не скажешь. Нашла телефон под грудой одежды и выключила звук. Потом увидела на дисплее «Дэвид Спеллман», вышла в коридор и прошептала:
– Алло!
– Ты где?! – Он отнюдь не шептал.
– В кафе, – ответила я, подумав, что иначе мой шепот покажется ему подозрительным.
– Интересно, особенно если учесть, что через пятнадцать минут ты должна быть в моем офисе! – завелся братец.
Ага, видно, я что-то забыла (последние двенадцать часов не в счет). У меня была назначена встреча с Ларри Малбергом, руководителем отдела кадров «Зайлор корпорейшенз» – фармацевтической компании, которая хотела поручить Спеллманам проверку анкетных данных сотрудников. Дэвид иногда подбрасывает нам дела, когда клиенты просят его о помощи. Мне было уже двадцать три, но такие ответственные мероприятия мне еще не доверяли, а в этот раз Малберг сообщил о встрече в последнюю минуту, когда мама с папой уже уехали из города. Они бы попросили дядю Рэя, да тот не привык вставать раньше десяти утра, плюс Потерянные уик-энды случались с ним внезапно, как грипп или сыпь.
Я, конечно, часто давала маху и упускала шанс заработать для семьи лишние сто тысяч баксов в год, но подложить родителям такую свинью я просто не могла. Пробираясь сквозь квартиру неизвестного парня, я на ходу подобрала шмотки и оделась с такой скоростью, будто это был новый олимпийский вид спорта. Я уже представляла свое светлое профессиональное будущее – с такой-то сноровкой! – как вдруг увидела, что на мне нет одного ботинка.
По Мишн-стрит я ковыляла, как Дастин Хоффман в фильме «Полуночный ковбой», и на ходу пыталась разработать какой-нибудь план, чтобы умытой и обутой явиться на встречу. Однако магазины открываются в десять утра, а я уже опаздывала. В кошельке у меня одиноко лежал доллар на метро. Я брезгливо спустилась по ступенькам станции, залитым мочой, и начала репетировать свою оправдательную речь перед Дэвидом.
На двенадцатый этаж дома № 311 по Саттер-стрит я прибыла спустя тридцать минут после разговора с братом, то есть опоздав на четверть часа. Кстати, в то время Дэвид работал в адвокатской конторе «Финчер, Грейсон, Стилман и Моррис». После школы он поступил в университет Беркли, записался на двойное количество лекций по специальности и английскому, окончил с отличием и отправился в Стэнфордскую юридическую школу. Думаю, именно там он лишился своего благожелательного терпения. Когда на втором курсе его взяли в «Финчер», Дэвид осознал, что далеко не все семьи похожи на нашу, а в его совершенстве нет ничего дурного. Также братец понял, что не виноват в моем дурном поведении, и вскоре перестал меня выгораживать.
Я вошла в контору через заднюю дверь, чтобы не заметили. Я надеялась, Дэвид оставил Малберга в фойе и есть еще пара минут на чистку перышек. Пока я брела по запутанному коридору и пыталась вспомнить, где тут кабинет Дэвида, брат меня увидел и затащил в конференц-зал.
– Ты что, ходишь в кафе в таком виде?! – вопросил он.
Значит, все еще хуже, чем я предполагала. Придется сказать ему правду.
– Я была не в кафе.
– Неужели? Как его зовут?
– Понятия не имею. Где Малберг?
– Опаздывает.
– На сколько? У меня есть время съездить домой и принять душ?
– Нет, – ответил Дэвид, поглядев на мои ноги. Потом обреченно заметил: – На тебе только один ботинок.
– Мне нужна кола, – только и сказала я. Меня снова замутило.
Брат молчал.
– Ну или пепси.
Он схватил меня за руку и потащил по коридору в мужской туалет.
– Мне туда нельзя, – воспротивилась я.
– Почему это?
– Дэвид, я девушка!
– Сейчас даже нельзя сказать, что ты человек, – ехидно заметил он и втолкнул меня внутрь. У писсуара стоял мужчина в деловом костюме. Услышав последние слова нашего разговора, он стал торопливо застегивать ширинку.
– Извини за беспокойство, Марк, – сказал ему Дэвид. – Мне надо научить свою двадцатитрехлетнюю сестренку умываться.
Марк сконфуженно улыбнулся и вышел. Положив руки мне на плечи, Дэвид развернул меня лицом к зеркалу.
– Смотри и запоминай: никто не приходит в таком виде на деловые встречи.
Набравшись храбрости, я открыла глаза и увидела, что вся моя тушь мигрировала с ресниц на щеки, а запутанные волосы сбились в комок. Рубашка застегнута криво и выглядит так, словно я в ней спала. Впрочем, я и спала. Плюс на мне только один ботинок.
– Умывайся, – приказал Дэвид. – Скоро приду.
Я не стала просить его отвести меня в женский туалет, а сделала, как он велел. Отмыв грязь и тушь с лица, я выдула пинту воды из-под крана и ретировалась в кабинку, чтобы ненароком не встретиться с другими адвокатами. Пока я ждала, в туалет зашли как минимум двое. Я начала мечтать, что Дэвид смилостивится и принесет мне стакан колы со льдом.
– Открывай, – скомандовал брат, постучав в кабинку. По его голосу и стуку я поняла, что колы мне не видать как своих ушей. Дэвид протянул мужскую накрахмаленную рубашку и мужской дезодорант.
– Надевай, – сказал он. – Малберг уже ждет.
Когда я вышла из кабинки, на полу стояла пара женских сандалий.
– У тебя тридцать седьмой? – спросил Дэвид.
– Нет, тридцать девятый.
– Почти угадал.
– Где ты их раздобыл?
– У секретаря.
– Раз уж женщины при тебе так легко расстаются с одеждой, мог бы взять у нее и все остальное.
– Мог бы, но твоя задница не пролезет в ее брюки.
Закончив с нарядом, я решила, что уже не кажусь безответственной и похмельной, хотя и выгляжу отвратительно. Дэвид обрызгал меня своим одеколоном, и мы пошли в его кабинет.
– Прекрасно. Теперь я пахну тобой.
– Если бы!
Ларри Малберг и сам оказался не щеголем: ему было плевать на мой странный костюм. В кабинет вошла секретарша Дэвида в одних чулках и спросила, не желаем ли мы выпить, и я наконец-то получила колу. Встреча прошла хорошо: я рассказала Малбергу о финансовых выгодах сотрудничества с нашим агентством и объяснила, как мы работаем. Вообще я умею разговаривать с людьми, поэтому Малберг подписал договор, даже не заметив моей зеленоватой кожи и налитых кровью глаз.
Я сняла сандалии тридцать седьмого размера и отдала секретарше, засыпав ее благодарностями. Вернувшись к Дэвиду, залезла в мятую рубашку и бросила одинокий ботинок в мусор.
– Брат, одолжи на такси, а? – попросила я, показав на свои босые ноги и ожидая хоть капли сочувствия.
Дэвид оторвался от работы и холодно на меня посмотрел. Потом достал из кармана двадцатку, положил ее на край стола и вернулся к бумагам.
– Ну… э-э… спасибо… Обязательно верну, – сказала я и уже почти добралась до выхода, когда Дэвид медленно и с чувством проговорил:
– Чтобы я больше никогда не видел тебя в таком состоянии.
Потом он велел мне убраться. Что я и сделала. В ту минуту до меня наконец-то дошло: роль золотого мальчика с волосами как вороново крыло, которую всю жизнь играл Дэвид, была отнюдь не завидной. Пока я закидывала яйцами соседский двор, брат сидел дома и учил уроки. Бунтарство и тяга к разрушению – обычные спутники подросткового возраста. Но Дэвиду пришлось отвечать за мои выходки. Он как мог поддерживал гармонию в семье и в результате стал идеальным сыном с одним-единственным недостатком: он понятия не имел, как сделать что-нибудь плохое.
