Опытная в питейных делах продавщица обвела взглядом полки.
— Пьешь одна?
— Да. Но весь день.
— Тогда… корейка в нарезке, колбаса с жирком, огурцы маринованные… суп растворимый, пюре… ты куришь?
— Нет.
— Это правильно, — похвалила Светка. — Возьми томатный сок, пару лимонов (наутро оттянешься). Пиво надо?
Я задумалась.
— Валяй. И хлеб не забудь. Черный «Бородинский». Грибы есть?
— Какие?
— Любые. Главное, чтоб не готовить.
Светка нагрузила два пакета, обсчитала рублей на двадцать и пожелала не уйти в запой.
— Постараюсь, — серьезно пообещала я и отправилась на улицу.
Дядька быстро купил «Яву» и вышел следом. Парень с газетой сидел в прежней позе и, казалось, не обращал на меня никакого внимания.
— Вы кого-то ждете? — в свете последних терактов вполне уместный для жильца дома вопрос.
Парень воткнул мне в переносицу острый взгляд и даже не кивнул, гад.
Где-то я читала, что такая слежка называется «тотальной». По-моему, в старой Японии филер следовал за объектом, совершенно не скрываясь, и даже шляпу приподнимал, здороваясь по утрам. Своеобразная форма давления на подозреваемого.
«Обрыбитесь, ребята», — подумала я и зашла в квартиру.
Распихав по полкам холодильника и шкафа провиант, я подошла к кухонному окну, выходящему во двор, и глянула вниз.
Начинающаяся дневная жара разогнала по домам взрослых; пара деток Садовского возраста ковырялась в песочнице под грибком; в пыли валялся толстый кот из взвода Капитолины Тимофеевны. И больше никого. Только на солнцепеке парилась пустая иномарка, и ту я знала, — «вольвешник» Олега из первого подъезда.
А это значит, пасут меня грамотно и всесторонне.
Наш старый, дореволюционной постройки дом имел три выхода — два черных, угловых, и один парадный, на тротуары улицы. Когда-то, давным-давно, прислуга жила в апартаментах, сообщающихся с черными лестницами. Апартаменты по тем временам скромные: две комнатки и прихожие метров по двадцать в квадрате. Центральную часть дома занимали барские хоромы, и проходили в них баре через мраморный с колоннами холл.
В советские времена хоромы превратили в коммуналки с длинными сквозными коридорами. Одни жильцы входили через парадное крыльцо, кому удобней иначе — шли черными лестницами.
Мне было достаточно проскользнуть площадку, попасть в квартиру напротив и спуститься по мраморной лестнице холла. Дальше проезжая часть, тысячи машин и любезных частников. Пять минут — и Надя Боткина на Павелецком вокзале, откуда каждый час ходит экспресс-поезд Павелецкий — Домодедово (время в пути сорок минут).
От Домодедова до Пулкова полтора часа лету. Обратно могу успеть на Р-200, отправлением в 18.30, или вернусь любимой «Красной стрелой». Алиби обеспечит бутылка «Гжелки».
Оказалось, не все так просто. Из окна комнаты Ванны я увидела у противоположной стороны дома черную «Волгу», взгромоздившуюся правыми колесами на тротуар. В нашем переулке стоянка вообще запрещена, так демонстративно и нагло могла стоять лишь машина «оттуда». Устроилась «Волга» напротив парадного подъезда и открытой дверцей перегораживала приличный кусок тротуара. Прохожие удивленно огибали дверцу, косились на торчащие из машины ноги в бежевых брюках и удрученно качали головами. Упарились филеры на жаре, сквозняком вентилируются.
Итак, пути отхода отрезаны. Тотально и демонстративно.
Соображая, как лучше поступить, я оделась, собрала в сумку женские дорожные мелочи и замерла у окна, выходящего во двор.
11.45 — ни одной конструктивной мысли.
11.50 — пожалела, что не курю. Хоть отвлеклась бы.
11.55 — со двора ушли последние дети.
12.02 — потею и хочу писать.
12.03 — во двор, с торбами в обеих руках, вползает Капитолина Тимофеевна.
Торбы тяжелые. Сквозь тонкую ткань левой выпирают клубни молодого картофеля, сверху лежит кочан капусты и торчат пучки зелени и редиски. Из правой капает. Думаю, — рыба.
Капа подгребает к лавочке у подъезда, ставит на нее сумку с овощами, вторую держит подальше от себя и беспомощно озирается.
У меня появляется надежда. Я вообще родилась под этим знаменем.
Капитолина Тимофеевна живет на пятом, последнем этаже. У нее больные ноги, давление, лишний вес и три десятка котов — любителей рыбы. Поднять поклажу наверх старушка не сможет. Стоит и ждет, пока во дворе появится кто-либо молодой и добрый. Пожилых, беременных и мелких Капитолина Тимофеевна не привлекает принципиально.
Но в 12.15 по второй программе начинается трансляция «Пуаро» Агаты Кристи с Дэвидом Суше в главной роли. Суше, о чем знает весь двор, напоминает Капе покойного мужа, и пропустить сериал старушка не может.
Шевеля губами и тяжело вздыхая, Капитолина Тимофеевна подхватывает котомку с картошкой и плетется в подъезд.
Что произойдет дальше, я знаю. От Капы парню с гвоздиками не увернуться. Поставит Тимофеевна одну сумку на пол у его ног и будет капать рыбой, пока тот не согласится оттащить картошку наверх.
В мгновение ока подлетаю к дверному «глазку» и секунд тридцать наблюдаю, как Капа канючит перед топтуном.
Тот делает попытку послать Капу… наверх, но старушенция так взмахивает сумкой, что орошает рыбьим соком полподъезда и все гвоздики.
Подхватив торбы и Капу под руку, огромными скачками парень мчится на пятый этаж.
Я выскальзываю на площадку, осторожно захлопываю дверь с английским замком и на мягких лапах, через три ступени, скачу вниз.
Все. В квартире остался включенный телевизор, я поставила его на таймер, и до двух ночи он будет бормотать, создавая шумовое прикрытие.
В дороге мне везет невероятно: первый же частник на старой белой «Тойоте» подруливает к тротуару, в электропоезд я заскакиваю буквально на ходу в хвостовой вагон и успеваю на рейс Москва — Санкт-Петербург отправлением в 13.30.
Как следует я очнулась только в хвосте самолета.
Рядом в кресле потеет нервный бизнесмен, барабанит пальцами по крышке кейса и мечтает о прибыли.
Мои мечты скромнее — хочу остаться на свободе, получить красный диплом и… О боже! Я должна была позвонить Игорю!
Как только разгребу Алискины дела, первым делом помирюсь с Гошей.
Под эти приятные мысли я взлетела в Домодедове и приземлилась в Пулкове.
Разменяв две сотни из Алискиной «зелени», хватаю таксомотор и, подгоняя, мчусь к Киру.
Весь путь от своей квартиры до питерской подворотни у дома Позднякова вспоминается смутно. Как бег зайца по полям. Жара, струйки пота опускаются в бюстгальтер, и страх, угнездившийся так глубоко, что и не достать.
Легкость, с которой я преодолела сотни километров, оказалась лишь короткой передышкой. Кратким вдохом, перед настоящим, темным кошмаром, высекшим мою душу до рубцов, оставшихся навечно.
О том, как буду возвращаться обратно, не думала. Я собиралась связать Фомину и притащить ее в милицию хоть волоком.
Кирилл Поздняков жил в двухэтажном каменном бараке, по диагонали почти перечеркнувшим огромный двор-колодец. Облупленные стены старых строений нависали над узкой вытянутой коробкой барака, детские голоса бились о них и отдавались гулким эхом.
Пятачок небольшой площадки с ржавыми качелями и турниками окружали скромные чахлые кустики. На пятачке резвилось несколько малышей, за ними приглядывала сонная бабулька, непосредственно в кустах обосновалась пара алкашей с бутылкой водки и полуторалитровым пивом «Балтика» — медовое.
Я стояла у подъездного окна одной из стен колодца и сверху оглядывала прилегающую к бараку территорию. Никакой сверхизощренной пакости я не ожидала, в Питере разыскивали Алиску, а не Надю Боткину. Перепутать длинную худую Фому и меня — Дюймовочку в стадии средней спелости — не получится даже при богатом воображении. Но настораживало закрытое окно студии Кира. Летом Поздняков окон не закрывал никогда. Даже если уезжал на сутки или двое.
Может быть, они уже отчалили до Амстердаму?
Вряд ли.
Придется справиться у мультигномов.
Еще раз окинув взглядом площадку, я вздохнула — и почему люди не летают, как птицы?! Сейчас бы на бреющем до окошек, да лишь одним глазком…
Бабульки можно было не опасаться. Она боролась с зевотой и криками разгоняла детей и собственную дремоту.
Алкаши за пятнадцать минут ни разу не приложились к бутылке. Потом накапали в пластмассовые стаканчики несерьезную детскую дозу, грамм по тридцать, не чокаясь, выпили и вяло зажевали редисом. Оживленной беседы у них так и не вышло. Или похмеляются бедолаги, или «оттуда».
Или у меня начинается паранойя.
Но то, что пьяницы сидели аккурат напротив единственного входа в барак, настораживало. В грязноватом неустроенном дворе хватало укромных мест. Более подходящих для распития и вдалеке от детских криков и недовольно косящейся няньки.
